Эскизы (сборник) - Александр Тавер

Ты совершенно правильно сомневался в том, что люди, которые прекрасно делают революции, так же хорошо способны и править. За неимением времени, не буду утомлять тебя подробностями. Ты был прав. Чистоты рук и помыслов оказалось недостаточно. Мы со всей своей искренностью и энтузиазмом вели страну к пропасти, полагая, что ведём к лучшему будущему. Кучка наивных иди

Примечание: на этой фразе программа, похоже, зафиксировала коллапс мотивации нашего предшественника. Я продолжу. Мне понадобилась пара дней, чтобы покинуть камеру восстановления и проверить дела снаружи. Подтверждаю всё. Мне лучше уйт

Примечание 2: Я – седьмой. Что стало с предыдущими – не знаю. Был снаружи. Очень плохо. Я не один такой. Говорят, чуть ли не еженедельно чья-то голова разлетается вдребезги непосредственно во время заседаний правительства. Надо принимать решения, но власть парализована, либо слепа. Нам действительно лучше уйти со сцены. Прекратить возрождаться я не могу. Остается только подстроить самому с

Девятый. Да, подстроить себе ловушку! Это письмо – первое, что ты прочтешь после в

Одиннадцатый. Надо попытаться составить его так, чтобы ты всякий раз получал коллапс мотивации до того, как выйдешь нару

Семнадцатый. Не знаю, куда они потянут без нас. Может, в другую пропасть, но хотя бы получат шанс

Двадцать второй. Надеюсь, мои товарищи догадались сделать то же сам

Двадцать шестой. У тебя получило

Двадцать се

Истории Нескучного Городка

Кнопка Убивания Самого Плохого

– Давай с начала, Блонди, – прорычал шериф. – Ты банк грабил?

– Грабил.

– В кассиров стрелял?

– И даже попал…

– А пожилую леди из очереди ты уложил?

– Старой кляче следовало попридержать язык…

– Даже если ты соврал про всё остальное, вот это, – шериф снял шляпу и нахлобучил на руку. Указательный палец показался снаружи, проскочив в оставленное пулей отверстие. – Это невозможно отрицать. Ты стрелял в меня, шерифа. При исполнении.

– Вот тут как раз не попал…

– И как тогда понимать вот это? – на стол полетела фотография.

Двенадцать трупов без видимых следов насилия, все в мантиях присяжных, лежали не очень аккуратным полукругом. Некоторые лица казались удивленными. В центре воображаемой окружности возвышался на метр над полом каменный не то постамент, не то пюпитр с округлой выпуклостью на верхней грани и блестящей табличкой с неразборчивой из-за масштаба надписью. Оба знали текст наизусть.

“Кнопка Убивания Самого Плохого.

Немедленно убивает самого плохого из присутствующих.

Для срабатывания необходимо 2 и более человек.

Внимание! Устройство принимает решение на основе усреднённых понятий о плохом и хорошем, так, как их понимают присутствующие. Люди за пределами зала на решение не влияют. Действующее законодательство не учитывается.”

– Все честно, шериф. Меня приговорили. Мы с присяжными пришли в комнату с кнопкой. Я нажимал её, пока не остался последним. Когда присяжные кончились – ушёл. Мое право. В следующий раз получше выбирай судей.

– С присяжными такое бывает, – согласился шериф. – Один… Ну, двое за раз. Но чтоб все… – он с досадой шарахнул кулачищем по столу так, что послышался отчетливый хруст. – С момента обнаружения Кнопки такое случилось лишь однажды, когда один несчастный псих оговорил себя, чтобы прославиться. Теперь у меня всё правосудие… кхм… застряло. Никто не хочет идти в присяжные. Говорят, кнопка сломалась.

В это сложно было поверить. Присяжные использовали Кнопку полторы сотни лет, а до этого неизвестно сколько её применяли аборигены, которые, в свою очередь, не претендовали на авторство и приписывали создание устройства богам. Всё это время она исправно адаптировалась под любой набор моральных ценностей, служа как инструментом разрешения споров, так и опасной игрушкой для любителей острых ощущений. В случае с приговорами хотелось играть наверняка, поэтому умышленно создавался численный перевес из двенадцати проверенных присяжных.

– И чего ты от меня теперь хочешь? Поздравлений?

– Я хочу знать, как ты уцелел.

– Нашёл дурака!

Шериф надолго задумался. Помимо прочего, он хотел ещё и торжества справедливости. Традиция традицией, но нельзя было отпускать мерзавца просто так. Он вздохнул.

– Ну что ж, Блонди… Прежде, чем ты уйдешь, на дорожку, так сказать… Я вызываю тебя на круг Рулетки. Как частное лицо.

– Ого! – Блонди в восторге вскочил со стула. – Серьёзно?

Шериф кивнул.

– Ставка?

– Двадцать тысяч!

– Вот это мужской разговор! Бегом за секундантами!

Для игры в Рулетку с давних пор требовалось разрешение шерифа, что делало её несбыточной мечтой всех по настоящему азартных игроков. Блонди понимал, что может угодить в ловушку, но не мог пропустить то, что называют игрой всей жизни. Будь ставкой даже карманная мелочь – он бы не нашёл в себе сил отказаться.

Спустя всего полчаса они стояли в зале с Кнопкой. Секунданты заканчивали проверку ставок и прочие формальности, спеша поскорее покинуть комнату. Это была не их игра, и рисковать они не хотели. Возбуждённый Блонди болтал без умолку. Шериф думал.

Наконец хлопнула дверь, и секунданты замерли у смотрового окна снаружи.

– Хмм… Что ты сказал? – рассеянно переспросил шериф.

– Я говорю, знаю, за что ты меня не любишь. Это из-за того, что я блондин. Единственный блондин на сотни миль вокруг. Меньшинство. Все вы меня за это ненавидите. И к казни приговорили именно из-за этого.

– Ты говоришь это уже в третий раз… Постой-ка! Что-то подобное ты нёс и присяжным по дороге сюда.

Шериф вышел из задумчивости, и торжество разлилось по его обычно мрачной физиономии.

– Попался, мерзавец! Тебе удалось убедить их в том, что имела место дискриминация. Для того, кто пытается судить по справедливости – очень плохо, хуже не придумаешь. Они чувствовали себя виноватыми. Очень плохими.

Он ткнул пальцем в табличку с инструкцией: “Устройство принимает решение на основе усредненных понятий о плохом и хорошем, так как их понимают присутствующие”.

– Это был мой шанс, – пожал плечами Блонди. – Грех было не воспользоваться.

– Второго шанса не будет. Я обвиняю тебя в умышленном массовом убийстве с помощью демагогии, – рявкнул шериф и хлопнул ладонью по Кнопке Убивания Самого Плохого.

Эквилибриум

Офис шерифа был мало приспособлен для сиесты, что вынуждало его коротать послеобеденные часы дома. Любой знал, что в это время его можно обнаружить в гамаке, но искать было незачем. После истории с Блонди и Кнопкой Убивания Самого Плохого в Нескучном Городке не происходило ничего интереснее собачьей свадьбы, однако затишье это обманывало разве что приезжих. Все остальные наслаждались покоем, в глубине души готовые к моменту, когда поселок вновь начнёт оправдывать свое название.

Шериф покачивался в гамаке, ожидая, когда тень от деревьев сместится так, что солнце начнет светить ему в лицо – верный признак того, что пора приниматься за дела. Сегодня он собирался поправить покосившийся забор вокруг своего жилища, но до этого момента оставались ещё полчаса и четверть стакана коктейля.

Всё началось за мгновение до последнего глотка, знаменовавшего окончание сиесты. Пара крепких фермеров ввалилась во двор, волоча мешок с чем-то отчаянно трепыхающимся. Они почти бегом пересекли дворик и без особых церемоний бросили ношу у ног шерифа, словно охотничьи псы добычу.

– Вот, – заявил тот, что слева, и выжидательно уставился на шерифа, ещё более усиливая сходство с охотничьим псом.

Тот, уже без всякого удовольствия, прикончил коктейль и выбрался из гамака. Парни молчали. На вид они были трезвыми, но помятыми и запыхавшимися. Обитатель мешка лежал смирно, видимо, осознав всю тщетность своих усилий. Фермеры – народ серьезный, любое дело вершат с внушающей уважение основательностью. Вот и сейчас они не только упаковали кого-то в мешок, но и спеленали верёвкой снаружи, стянув руки-ноги.

– Кто это?

– Вот, в яслях поймали, – невпопад уточнил тот, что слева, а правый буркнул:

– Погоди, – и, немного поозиравшись, завладел стоявшим у стены черенком от лопаты. Взвесил, рассёк воздух парой пробных взмахов и кивнул: открывай, мол.

Его товарищ ловко распустил узел, скинул петли и пинком поощрил пленника завершить освобождение самостоятельно. Правый замахнулся черенком, словно игрок в гольф, и застыл. Лицо его светилось предвкушением.

Мешок пришёл в движение и опал, явив свету нагого мужчину средних лет. Он был явно из местных – коренастый, загорелый брюнет с тёмно-серыми глазами. Лицо его, покрытое трехнедельной щетиной, было смутно знакомым. Он оказался весьма похож на доставивших его парней, и это шерифу не понравилось. Родственники, сводящие счеты с помощью закона – что может быть омерзительнее? Они не успокоятся, пока не продемонстрируют всю подлость, твердолобость и мелочную злобу, на которые только способны.