Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх - Сергей Карпущенко

- Прошу встать! - скомандовал Краузе Николаю. - Их высокопревосходительство...

Но Николай даже не сделал попытки подняться со стула и лишь демонстративно холодно, почти небрежно посмотрел на вошедшего человека. Он не привык вставать в присутствии какого-то адмирала. Их взгляды встретились, и во взгляде Колчака Николай усмотрел недоумение.

- Кто это? - с крайним удивлением в голосе спросил у Краузе Колчак, и полковник, выйдя из-за стола, прикрывая рот рукой, что-то тихо проговорил адмиралу, который взглянул на Николая уже не с изумлением, а с какой-то тревогой.

- Говорит, что спасся? Со всей семьей? - шепотом переспросил Колчак и, поразмыслив, приказал Краузе: - Выйдите минут на десять.

Когда тот удалился, Колчак, рассмотрев оставленный на столе портсигар, достал из галифе свой, раскрыл его и протянул Николаю Александровичу:

- Курите. Ведь я знаю, что вы любите курить, если вы на самом деле тот, за кого себя выдаете.

- Благодарю, - коротко кивнул Николай и, по-прежнему сидя, взял из портсигара одну папиросу.

Когда Николай, вдыхая в себя дым, с наслаждением отдался одному из любимейших своих удовольствий, Колчак, особенно пристально вглядываясь в черты его лица, сказал:

- Жаль, что вы явились поздно...

- Что значат ваши слова? - удивленно вскинул на него глаза Николай.

- То, что вы уже стали ничем, полным нулем. Вы и ваша семья - убиты, ответил адмирал.

- Я и моя семья - живы, - твердо возразил Николай. - Если хотите, я могу привести к вам Александру Федоровну, всех дочерей и Алешу. Вы и в их реальность не поверите?

- Нет, я-то поверю... - как-то рассеянно ответил Колчак. Тотчас в дверь постучались, и в помещение просунулась чья-то голова, доложившая вежливым тоном:

- Ваше высокопревосходительство, к вам господин Соколов, следователь, вы просили доложить.

- Да, да, пусть войдет, - с каким-то облегчением в голосе сказал Колчак.

Дверь отворилась снова, и вошел офицер с уверенными манерами, с портфелем в руке. Отдал честь адмиралу, бросил короткий взгляд на Николая, но тут же отвел глаза, не найдя в фигуре сидевшего человека ничего интересного для себя.

- Ваше высокопревосходительство, я готов представить вам полный доклад. Нам... не помешают?

- Н-нет, нисколько, - отрицательно покачал головой Колчак. - Мистер... Пиркенсон, корреспондент одной американской газеты, будет рад получить сведения о судьбе русского царя из самого верного источника. Не правда ли, мистер Пиркенсон? - вежливо наклонился над Николаем адмирал, произнося последние слова по-английски.

- Да, конечно, - так же по-английски ответил Николай, понимая, что Колчак по какой-то причине хочет сокрыть его под маской.

- К сожалению, - усмехнулся Колчак, говоря уже со следователем, мистеру Пиркенсону не повезло. Наши казаки приняли его за шпиона, избили нагайками, отобрали деньги, документы, фотографический аппарат. Сейчас я распоряжусь, чтобы американца хоть немного приодели. Ведь мы поедем на автомобиле?

- На автомобиле, - наклонил голову Соколов, волосы которого были тщательно расчесаны посередине на две стороны и вдобавок густо набриолинены. - Начнем с дома Ипатьева, а потом - в деревню Коптяки, в урочище Четырех братьев.

Не прошло и получаса, как старый, запачканный и изорванный френч бывшего императора был заменен на новый, английского образца, сидевший на нем изумительно, но по распоряжению Колчака Николаю принесли не обычную офицерскую фуражку, а кепи защитного цвета, который он, однако, безропотно надел на голову, благодаря адмирала уже за то, что тот признал в нем бывшего монарха и не стал подозревать как шпиона или самозванца. Скоро Колчак, его адъютант и следователь уже сидели в открытом автомобиле, позади которого гарцевал казачий конвой, поскакавший вслед, едва автомобиль стал набирать скорость. Николай сидел на переднем сиденье, рядом с шофером, облаченным в кожаную куртку и такую же кепку, и слышал, как Соколов говорил Колчаку:

- Вот и послушайте, что эти каиновы дети натворили, ваше высокопревосходительство. По допросам и осмотру места происшествия я могу утверждать, что после полуночи уже семнадцатого июля Юровский, начальник местной чрезвычайки, вошел в комнату, занятую членами царской семьи...

- Нет, постойте, я хочу услышать от вас обо всем происшедшем на месте, хорошо? - перебил Соколова Колчак, и следователь чуть обескураженно ответил:

- Как будет угодно...

Проехали минут десять, и автомобиль, весь в клубах поднятой пыли, затормозил рядом со знакомым Николаю зданием. Покинув "мотор", они прошли во двор, миновали крыльцо, охраняемое двумя часовыми, поднялись на второй этаж. Николай прошел по коридору и встал рядом с Колчаком и Соколовым в той самой комнате, где ещё вечером шестнадцатого июля он читал жене, дочерям и Алеше какой-то рассказ Конан-Дойля. Он увидел на столе рукоделье, оставленное женой, вспомнил, как она со вздохом пожаловалась, что, наверное, не успеет закончить начатое за намеченные для этого три дня; увидел рисунок, сделанный акварелью Анастасией, и в сознании встали лица родных...

- ...скорее всего, - сквозь пелену доносились слова Соколова, Юровский сказал государю, что в городе беспорядки, а поэтому, во избежание попадания пуль в верхние окна, нужно переместиться в нижний этаж. Спустились - там, во дворе, их уже ждали приближенные: доктор Боткин, горничная Демидова, повар Харитонов, лакей Трупп...

- Я бы тоже хотел туда спуститься, - перебил Колчак Соколова.

- Извольте, - кивнул Соколов.

Втроем они направились вниз, и Николай, вступив на лестницу, ощутил жгучее чувство, то самое, которое испытал тогда, в ту самую ночь, когда он нес Алешу на руках и считал ступеньки. Он снова принялся их считать, и вновь их оказалось двадцать три. И опять с каждым шагом он ощущал чувство обреченности, догадавшись вполне, куда их ведут. Сейчас же, остановившись внизу, в прихожей, ему даже пришлось прислониться к стене, всего на несколько секунд прислониться, иначе ноги от пережитого волнения подкосились бы и он упал бы. Колчак внезапно обернулся и пристально взглянул на него, побледневшего, с полуоткрытым ртом.

- Мистер Пиркенсон, вам нехорошо? - по-английски спросил Колчак, но тут же получил ответ:

- Нет, нет, все хорошо, не беспокойтесь, прошу вас.

Вышли во двор, и Николай услышал шум работающего двигателя точь-в-точь как тогда, и вот опять накатило то самое ощущение, будто все переживалось вновь и опять его с семьей вели на расстрел. И даже вспыхнула мысль: "Только бы родные не догадались, до последнего мгновения не догадались..."

Прошли в полуподвал, который сейчас был освещен не светом керосиновых ламп, как в тот раз, а лучами солнца, врывавшимися через зарешеченные окна. Но несмотря на разное освещение, Николай увидел, что помещение преобразилось. Особенно преобразились стены, покрытые обоями с какими-то мелкими цветами, - продырявленные, изорванные во многих местах, они к тому же были забрызганы веерообразно чем-то коричневым.

- Ну вот, смотрите, - показал Соколов рукой на пол и стены. - Сюда привели одиннадцать человек - царскую семью и их прислугу. Бедняги ждут, что сейчас подадут транспорт и их куда-то перевезут, в безопасное, как сказали чекисты, место, а вместо этого входят Янкель Юровский, Никулин, Ваганов, Матвеев, его подручные, военнопленные венгерцы с винтовками и начинается бойня. Юровский стреляет первым и сразу же убивает императора, потом падают на пол цесаревич, великие княжны и все другие. Их добивают на полу штыками - смотрите, вот и вот следы штыков на полу. Тела протыкали насквозь, и острия втыкались в пол. Взгляните и на стены - они все в пулевых отверстиях, забрызганы кровью жертв. Вы можете себе представить ужас всего, что происходило здесь? И ведь убивали не простых смертных, а помазанника и его семью!

Соколов даже не удержался от того, чтобы возвысить голос и потрясти сжатым кулаком, а Николай, точно это его убивали здесь, его родных протыкали штыками, провел рукой по вспотевшему лбу и спросил, почему-то говоря по-английски:

- А вы уверены, что здесь казнили именно царя России с семьей, а не каких-то... посторонних людей?

- Я абсолютно уверен в этом! - твердо сказал Соколов и посмотрел на "американца" очень строго. - Смотрите, что написали убийцы на обоях, не удержавшись от желания похвалиться своей победой.

- Что же написали убийцы? - с интересом спросил Колчак.

- А вы взгляните сюда, ваше высокопревосходительство, - сделал Соколов пригласительный жест, и на лице его выразилась загадочная мина. Они подошли к стене, на которой виднелась надпись, сделанная карандашом. Почерк твердый, культурный.

- Кажется, по-немецки написано? - прищурившись, сказал Колчак. - Как жаль, но не силен...

- А я вам переведу. Эту надпись мы уж зафотографировали и снимок к делу приобщили. Здесь - строчка из Гейне, об убийстве царя Валтазара, который Иегову оскорбил. Догадываетесь, кто эту надпись сделал? Причем словечко "Валтазар" с интересным таким окончанием - не "зар", а "цар", то есть царь, наш, русский царь. Вот и получается, что убили здесь не кого иного, а именно русского царя, оскорбителя иудеев. Они-то и убили, чекисты эти...