Стоящий в тени Бога - Юрий Пульвер

Промежутки между подразделениями равнялись ширине фронта когорты. При численности в шестьсот человек и десятишеренговой глубине ее фронт состоял из шестидесяти бойцов и занимал примерно столько же локтей.

Расстояние между линиями тоже было меньше, чем ожидал иудейский стратег, – всего около сорока локтей.

Пандера, вообще-то не очень уважавший всякие мудреные ухищрения латинских полководцев, все же сумел передать питомцу кое-какие сведения о тактике легиона. Иуда знал, что если бы легат следовал указаниям Юлия Цезаря, то интервал между когортами был бы меньше, а дистанция между линиями – раза в три глубже. И конный отряд в десять турм по тридцать бойцов в каждой находился бы в резерве, а не с правого фланга римского войска, как сейчас.

В результате получилось, что легион, который при обычном своем построении был бы шире по фронту, чем иудейская армия, занимал такое же пространство. Значит, охват фланга не планировался. Предстояло биться лоб в лоб.

Классическое деление римской армии по возрастному принципу на новичков – гастатов (копейщиков), зрелых бойцов – принципов и ветеранов – триариев кануло в Лету почти сто лет назад из-за реформ Мария. Теперь все легионеры имели одинаковое вооружение. Тем не менее консервативные италики кое-какие старые традиции сохранили.

Несмотря на большую численность, первая линия легиона отнюдь не была самой сильной, ибо состояла преимущественно из молодежи. Пыл юности, задор и выносливость далеко не полностью заменяют бесценный боевой опыт, и поэтому новички умирали куда чаще, чем бойцы средней и задней линий: слабые и неудачливые гибли первыми.

Так в римской армии осуществлялся естественный отбор, а прошедшие горнило настоящих битв новобранцы закалялись, становясь зрелыми солдатами, и по прошествии нескольких лет переходили во вторую линию. Именно эта «ауреум медиокритас», золотая середина легиона, обычно решала исход сражения.

У легионеров средней линии, встречающих уже ослабленного противника и кровью завоевавших умение выживать, было куда больше шансов стать ветеранами и переместиться в почетные когорты третьей линии. Они вступали в дело только в самые решающие моменты сражения, чтобы добить неприятеля, или переломить ход затянувшейся битвы, или спасти славу римского оружия – погибнуть с честью, уведя за собой к Плутону как можно больше врагов.

И вот десять когорт – каждая под своим небольшим знаменем – молча стояли в ожидании сигнала, который должен был доверить их судьбы грозному богу войны Марсу. Легковооруженные велиты-метатели, набранные из подвластных Риму народов, находились впереди тяжелой пехоты.

Иуда тоже выставил в авангард своих лучников и пращников.

Перед латинским строем пронесли на длинном древке серебряного орла с распростертыми крыльями – символ воинской удачи легиона, его сердце и воплощение доблести.

Иуда, чтобы воодушевить свою дрожащую рать, пропел Осанну Господу, воины подхватили славословие, дабы подбодрить себя.

Римляне ритмично забряцали древками копий о щиты. Все духовые инструменты – трубы, рожки, валторны, которые латиняне используют для подачи сигналов во время боя, – прогремели один и тот же грозный приказ: «В атаку!» И с громовым криком «Барра!» легион зашагал вперед, переходя в бег трусцой.

Для иудейского ополчения эта музыка прозвучала трубой архангела, возвещающего о Дне Страшного Суда.

Почувствовав, как колеблется земля под ритмичными ударами легионерских сандалий, Иуда понял: битва проиграна, едва начавшись.

Как ни странно, первый успех все же выпал на долю слабейшего. Под дождем стрел и пращных ядер, которыми осыпали их евреи, римские метатели сгруппировались, отступили и скрылись в промежутках между когортами первой линии за живой стеной тяжелой пехоты, уже набравшей разбег.

«Идут из отдаленной страны, от края неба, Господь и орудия гнева Его, чтобы сокрушить всю землю.

Рыдайте: ибо день Господа близок, идет как разрушительная сила от Всемогущего.

Оттого руки у всех опустились, и сердце у каждого человека растаяло.

Ужаснулись, судороги и боли корчат их; мучатся, как рождающие, с изумлением смотрят друг на друга, лица у них разгорелись.

Вот приходит день Господа– лютый, с гневом и пылающею яростью, чтобы сделать землю пустынею и истребить с нее грешников ее» (Ис. 13:5—9).

Стали видны отличительные знаки десятков – узоры на щитах в виде молний, венков, цветов, звезд – и значки манипул – изображение ладони, представляющей собой символ присяги.

Со звоном и хрустом, от которого глохли уши и обмирали сердца, первый рой пилумов – шершней с железными жалами – впился в тела и щиты зелотов. Кто не упал сразу мертвым или раненым, были вынуждены отбросить щиты – в них накрепко застряли длинные дроты, утяжеляя нагрузку на руку. Кое-кто попытался обрубить торчащие копья. Не тут-то было! Железные наконечники были намеренно сделаны такими длинными, чтобы вооруженный обычным клинком человек не мог достать им до деревянного древка. Тут способна была помочь только большая, в две трети человеческого роста, персидская карга, но их в распоряжении Ревностных оказалось слишком мало.

Да и не было уже возможности избавляться от застрявших дротиков. Второй, потом третий смертельный град обрушились на ополчение «ганна'им» – и вот уже четыре когорты, еще миг тому назад бывшие в полусотне шагов, впились, как клыки голодного волка, в живое трепещущее тело разодранной иудейской фаланги. Евреи пытались заполнить промежутки между когортами, но только расчленили свой плотный строй и попали сразу под три удара: прямой от второй римской линии и охватывающие – с обоих боков.

Толпа плохо обученных ополченцев, привыкших к грабежам, а не к смертельным схваткам с превосходящим противником, рассыпалась подобно рассохшемуся глиняному забору под острием мотыги. Гай усилил лобовой натиск когортами второй линии, а оставшуюся третью линию и триста конников повел в обход левого фланга неприятеля, чтобы прижать деморализованное еврейское войско к оврагу.

То, что последовало дальше, не заслуживало названия «битва», точнее подходило слово «избиение». Побросав оружие, большинство мятежников – крестьяне, разбойники, пастухи, бывшие рабы, городской плебс – падали на колени, пытались прятаться под трупами, притворялись мертвыми.

Лишь около двух тысяч повстанцев – телохранители Иуды, обученные и фанатично преданные вере Израиля крепкие молодцы; ветераны, набранные в войско «ганна'им» еще Иезекией, да недавно пришедшие бывшие солдаты и профессиональные наемники – дорого продавали собственные жизни и тем самым спасли жизнь своего вождя. Преградой разбушевавшемуся римскому потоку стала плотина из их мертвых тел, позволившая Иуде и двум сотням самых верных сподвижников некоторое время выдерживать напор легионеров, постепенно пятясь назад, – и обнаружить, что очутились они на краю глубокого оврага.

На несколько минут римляне отпрянули, не ожидая от, казалось бы, уже разгромленного врага такой стойкости, и приступили к перегруппировке для новой – на сей раз финальной – атаки.

Гавлонит тоже попытался сплотить остатки своей рати для последнего боя, пользуясь передышкой. Тут к нему подбежал Леонид, возглавлявший отряд телохранителей.

– Иуда, помнишь, как Пандера рассказывал о скольжении на деревянных досках вниз по холмам, покрытым снегом и льдом? Садись на щит, скатывайся по склону оврага на дно, прячься до темноты и уходи в горы! Мы задержим италиков и не дадим тебя преследовать...

–Я вас не брошу! «Горе негодному пастуху, оставляющему стадо!» (Зах. 11:17). Я убил слишком мало римлян!

И тут Леонид поразил своего бывшего ученика:

– Не от тебя ли я слышал слова: «Если ты в день бедствия оказался слабым, то бедна сила твоя» (Пр. 24:10)? Наша сила беднее, нежели римская. Чего ты добьешься, если продолжишь неравный бой? Только погибнешь зря.

– Но вы же умрете за меня...

– Долг воина – пасть за вождя и во имя грядущей победы. Вспомни моего тезку и дальнего предка – царя Леонида – и его триста спартанцев! Пойми, наше войско сейчас – как петух, коему отрезали голову. Кровь хлещет из шеи, тушка дергается, когти скребут, тело сражается, голова силится прокукарекать боевой клич. Но мертвого кочета ожидает не победа, а суповой котел. Ты один способен превратить отрубленную голову птицы в гадючью головку со смертельным ядом, которая в будущем отравит римлян. Пусть не насмерть, но вреда нанесет много! Я верю, что ты, Гавлонит, отомстишь за нас этим волкам... Своей смертью ты убьешь, самое лучшее, с десяток италиков, своей жизнью и дальнейшей борьбой – тысячи...

– Пойми, я не могу предать людей, которые в меня верят...

– Великая цель оправдывает все, даже предательство. Смотри, римляне атакуют! Нет времени больше тебя уговаривать! Не будь глупцом, скрывайся на дно оврага, пока мы отвлекаем италиков!