Прежняя любовь - Дороти Кумсон

Мы оба продолжали смотреть на землю, не зная, что еще можно сказать, чтобы исправить ситуацию.

— Тебе помочь занести сумки? — наконец спросил он.

Я покачала головой, упорно глядя себе под ноги. Я не решалась поднять голову, опасаясь, что он заметит слезы, медленно подступавшие к моим глазам и комком стоявшие в горле.

Я услышала, как он встал. После паузы, во время которой он, наверное, снова надел очки, он спустился по лестнице и на секунду остановился возле меня.

— Мне очень жаль, — пробормотал он.

Я кивнула. Я знала, что он говорит это искренне. Вообще, его появление я расценила как достаточно смелый поступок. Я бы так ему и сказала, если бы мне не было так больно. Вместо этого я стояла, замерев и опустив голову, пока не услышала, как он сел в машину и уехал.

По моим щекам медленно скатились слезы. Я подхватила сумки, готовясь скользнуть обратно в свою жизнь, как будто в ней никогда и не было вчерашнего вечера.

— Скорее в операционную! Кровотечение из селезенки усиливается. Если мы не поспешим, мы можем не успеть ее спасти.

«Вы уверены, что это кровоточит моя селезенка? — думаю я. — А я-то полагала, что это мое сердце. Оно слишком мягкое, и его легко ранить. Мне всегда казалось, что я родилась с кровоточащим сердцем».

Октябрь 2008

Я стала косметологом, потому что больше не могла быть биохимиком. То есть я себе это позволила бы, если бы решила, что вполне могу жить с родителями или вообще не есть.

Я вышла из стен университета, исполненная решимости спасти мир, надеясь, что мне удастся что-то в нем изменить. Тема моего исследования в то время отнюдь не считалась актуальной, и никому не было дела до того, что переход на биотопливо (например, на продукты переработки сои и кукурузы вместо бензина) может неблагоприятно сказаться на мировых пищевых ресурсах. Только в последнее время ученых стало интересовать, что можно предпринять в этом направлении, но с теми, кого это хоть сколько-нибудь занимало, я не хотела иметь ничего общего. Итак, после года бесплодной борьбы за право делать то, что мне нравится, я сдалась. И я не хотела искать работу в какой-нибудь из максимально приближенных к моим научным интересам отраслей. Я не видела в этом никакого смысла. Я была не из тех, кто довольствуется малым при невозможности получить все. Я решила, что если уж не могу удовлетворить свою настоящую страсть, то лучше найти себе новую. И таковая нашлась. Она лежала на противоположном конце шкалы моих интересов и называлась «красота». Она также имела отношение к химии и биологии и позволяла реализовать мою любовь к косметике, лосьонам и всяким снадобьям. К тому же на профессиональную подготовку потребовался всего год. Профессия косметолога позволяла осваивать и другие специальности и оплачивалась прямо здесь и сейчас.

Самым удивительным было то, что мне нравилось это занятие. То есть я просто обожала свою работу. Мне доставляло удовольствие проводить химические анализы и находить идеальные средства для кожи конкретного человека. Я наслаждалась вполне научной методологией всех процедур и процессов. Мне также нравилось видеть результат своих усилий на лицах клиентов, когда они смотрели в зеркало после того, как я с ними поработала, и видели то же, что и я. А видели они не недостатки, а достоинства, которые делали их уникальными и неповторимыми.

В работе косметолога было много преимуществ, но на что в ней претендовать было невозможно, так это на серьезное отношение к тебе окружающих. Я не раз читала в глазах некоторых людей, увидевших халат косметолога, слово «идиотка». Они полагали, что в моем мозгу не найдется и пары извилин и я занимаюсь только тем, что полирую свои ногти и размышляю о макияже. Я никогда не стремилась развеивать их иллюзии.

Я считала, что это не мое дело — разъяснять им, что для того, чтобы считаться профессионалом, косметолог должен знать строение человеческого тела, разбираться в химии и уметь общаться с людьми. Я не видела смысла указывать им на то, что, когда на одной чаше весов лежит нищета, а на другой — халат косметолога, то халат, несомненно, перевешивает. Любой, кто заявил бы, что скорее будет голодать, чем выполнять работу, подобную моей, никогда не был по-настоящему беден. Ему никогда не приходилось выбирать между едой и теплом. У меня подобный опыт, был, и он способствовал развитию целеустремленности и устойчивости к насмешкам тех, кто тебя не знает.

Но, скорчившись у входа на пирс Брайтона за деревянным макетом женщины-спасателя, удерживающей на плаву тонущего мужчину, и прижимая к груди сумочку, я не ощущала себя ни целеустремленной, ни устойчивой. Я отчаянно молилась о том, чтобы мужчина, с которым у меня почти три месяца назад был роман на один вечер, не заметил, как при виде его я развернулась и бросилась в укрытие. Когда человек совершает подобные действия, его все считают очень странным, независимо от рода занятий.

За эти месяцы я видела Джека несколько раз и при каждой встрече ныряла в первый попавшийся магазин или переходила на другую сторону улицы, чтобы избежать необходимости здороваться или, и того хуже, разговаривать с ним. Одновременно я надеялась, что он меня не заметит. В ситуации, когда деваться мне было просто некуда, я оказалась впервые. Поэтому я и поступила столь странным образом. В противном случае мне оставалось только закрыть глаза руками, как это делал Бенджи, когда ему было два года. Он считал, что если он никого не видит, то и его никто не видит.

— Мне кажется, ты заслужила приз за изобретательность, проявленную при попытках избежать встречи со мной, — произнес Джек.

Я замерла, охваченная ужасом, спрашивая себя, не поздно ли прибегнуть к способу Бенджи. Я медленно выпрямилась и застыла уже в таком положении. Мы с Джеком одновременно сокрушенно вздохнули, хотя причины для огорчения у нас были разными.

— Послушай, Либби, почему ты не хочешь со мной разговаривать? Как-то это неправильно, что мы не общаемся, хотя…

Ему незачем было заканчивать фразу. Мы оба знали, что мы сделали.

— Да мне плевать, — слукавила я.

— Зато мне не плевать. Я видел, как ты переходила на другую сторону улицы и пряталась в магазинах, лишь бы не встречаться со мной. Я хочу все исправить.

— Нечего здесь исправлять. Мы сделали то, что сделали, и теперь нам просто надо притвориться, что ничего этого не было.

Я искоса взглянула на него. В тот же миг передо мной возникло его отражение в зеркале за мгновение до того, как он сказал, что хочет меня трахнуть. Я поморщилась и снова уставилась на деревянные доски пирса под ногами.