Фолкнер - Борис Грибанов

Тогда он получил свой первый литературный гонорар — 15 долларов. В остальном это стихотворение вряд ли нуждается в подробном комментарии. Это типичное подражание французским символистам, в частности Малларме и Верлену. Часть стихотворений, написанных Фолкнером в этот период и опубликованных в университетской газете «Миссисипиан», вообще были вольными переводами из Верлена.

Первая книга стихов Фолкнера "Мраморный фавн", вышедшая в свет только в 1924 году, датирована им "апрель, май, июнь 1919". Значит, именно весной и летом этого года и были в основном написаны эти стихи, хотя потом автор неоднократно дорабатывал и переделывал их. Значит, в них и надо искать отзвуки того душевного состояния, в котором находился тогда Фолкнер. Тем более что отголоски поэтических образов этого цикла легко обнаруживаются и в последующих произведениях Фолкнера.

Центральный образ здесь — мраморный фавн, стоящий в саду среди живой природы, где тополя движутся сквозь "старый сад, как нежные девушки, покачивающие головами", где розы кажутся "горящими свечами", а фонтан "стряхивает свои блестящие волосы" в бассейн. Фавн отделен от этой природы, он схвачен в мраморе, и он вопрошает себя:

Зачем печали мной владеют?Зачем меня изводят? ГреютМеня лучи, но не порватьУз мраморных.

Главная тема фавна — это его двойственность, разорванность бытия и сознания. Он знает, что бессмертен, что смерть коснется всех, кроме него. Время для фавна — бесконечный повторяющийся цикл. Познание череды рождений и смертей делает фавна пророком в отношении окружающей жизни, он «отягощен» памятью. Но и это знание двойственно — "то, что я знаю, я не могу познать". Он прикован мрамором к прошлому, ему не дано познать чувственность жизни, ибо его знание отделяет его от пасторальнохчз, естественного существования, от тех, кто "не знает и не хочет знать".

Фавн видит, как меняется мир вокруг него, а он остается все тем же; в отличие от других он не может забыть своего прошлого, и, хотя он не хочет отличаться от других существ, его знание прошлого, дар пророка, позволяющий ему видеть бесконечный цикл времени, изолирует фавна от быстротекущей жизни.

В этом поэтическом образе раздвоенности, разорванности можно увидеть далекие и, как всегда, когда имеешь дело с поэзией, достаточно условные аналогии с теми духовными проблемами, которые мучили в то время Фолкнера. Конечно, он остро, а иногда и болезненно ощущал свою изолированность от окружающей его жизни. Эта отдаленность импонировала ему, стимулировала стремление к самоутверждению, но порой, видимо, и тяготила. Порой, наверное, хотелось быть таким, как все, не знать этих душевных терзаний, просто наслаждаться жизнью. Но он не мог уйти от себя.

Жизнь вокруг неумолимо менялась, об этом опи много раз говорили с Филом Стоуном во время длительных прогулок, за столом в адвокатской конторе Стоуна. Героическое, как им казалось, прошлое Юга предавалось забвению; высокие моральные ценности, как они им представлялись, оказались подменены аморальным духом стяжательства. Но Фолкнер не мог отказаться от красивой легенды о Потерянном Рае, в атмосфере которой он вырос, прошлое владело им, и он, как мраморный фавн, ощущал себя пойманным между двумя мирами — прошлым и настоящим — и не мог идентифицировать себя полностью ни с тем, ни с другим миром. Эта проблема не раз еще будет вставать перед Фолкнером в его творчестве.

Однако стихи стихами, а жизнь и, в частности, семья предъявляли свои требования к молодому человеку. Первый и единственный пока гонорар в 15 долларов не открывал блестящих перспектив. Родители настаивали, чтобы Уильям как-то определился в жизни, чем-то занялся.

Как писал впоследствии Фолкнер Малькольму Каули, "я не хотел идти работать". Впрочем, учиться он тоже не хотел — "это было требование моего отца, чтобы я поступил в университет, хотя мне и этого не хотелось". Тем не менее он уступил настояниям семьи и в октябре 1919 года стал студентом Миссисипского университета. У него, как помнит читатель, не было законченного среднего образования, но здесь ему помогло положение, занимаемое отцом в университете, и его собственная репутация «ветерана» войны. Он выбрал французский и испанский языки и английскую литературу.

Студентом Фолкнер оказался не самым прилежным, он часто пропускал занятия, отметки его мало интересовали. Он верил только в самообразование, в самостоятельное чтение. Не случайно, когда его впоследствии не раз спрашивали, как научиться писать, он всегда советовал больше читать. В интервью, данном им в 1951 году, он говорил: "Читайте, читайте, читайте! Читайте все — макулатуру, классику, хорошее и плохое! Смотрите, как это сделано. Когда плотник изучает свое ремесло, он учится наблюдая. Читайте!"

Сам он в те годы много читал, много раздумывал над жизнью, над своим будущим. Поступив в университет, Фолкнер сблизился с жившими рядом с домом Фолкнеров в университетском городке профессором Калвином Брауном, заведующим кафедрой романских языков, и его женой, тоже преподавателем университета. К ним он приходил со многими своими сомнениями, поскольку с отцом у него никакого душевного контакта не было. По свидетельству Фила Стоуна, Уильям считал своего отца человеком скучным и малоинтересным. Жена Калвина Брауна писала в своих воспоминаниях: "Похоже было, что Билли в то время колебался и нащупывал свой путь. Однажды он сказал моему мужу, что его мышление кажется ему путаным и он думает, не помогут ли ему занятия математикой. Мой муж сказал, что, по его мнению, безусловно помогут, и Билли начал посещать курс математики. Ему было интересно в течение нескольких недель, но потом он стал все чаще и чаще пропускать занятия и в конце концов совсем забросил математику. Так получилось с большинством предметов".

Коротенькие воспоминания жены Калвина Брауна представляют немалый интерес еще и потому, что по ним можно судить, какими разными сторонами своей личности оборачивался Фолкнер к различным людям, что существовало, если можно так сказать, несколько совершенно различных Фолкнеров в зависимости от того, с кем он сталкивался.

В восприятии одних был эксцентричный молодой человек, который вызывающе одевался и странно себя вел, чем вызвал, кстати сказать, нелюбовь некоторой части студентов, считавших, что он изо всех сил старается выделиться из общей массы, высокомерный юноша, который мог пройти мимо вас и не поздороваться.

Но, оказывается, был и другой Фолкнер, о котором как раз и пишет жена Брауна: "Мягкий, хороший мальчик, застенчивый и восприимчивый, и всегда очень вежливый. Он удивительно обращался с детьми. Он всегда любил детей и знал, как с ними разговаривать, рассказывал им всякие истории и играл с ними, они привязывались к нему. Это самая замечательная черта, которую я помню по тому времени, а другая была — его интеллектуальные искания".