Проклятие Айсмора - Ольга Зима

— Ох уж этот Бэрр! Переменчив, как вода в нашем озере. Вчера вот на службу не явился. Что мне вечер, когда он был необходим мне днем? Не красит его это, совсем не красит.

Он подошел к кадке, осторожно погладил листочки кончиками толстых пальцев.

— Даже не знаю, что уж и думать. Я ведь не могу оставить его отсутствие безнаказанным. Что подумают обо мне мои айсморцы, если я не буду строго карать тех, кто нарушает законы и не исполняет своих обязанностей… Он подвел меня. Не ожидал я от него, право, не ожидал.

Ингрид похолодела.

— Милорд, вы не должны сердиться на Бэрра! Простите его и не судите строго — вина за случившееся целиком на мне!

— Не надо мне говорить, что я должен! — резко повернувшись, с внезапной жесткостью произнес винир. — В твоей вине я не сомневался! Я прекрасно знаю, кого спасал мой помощник и где потом провел время. Но то, что он не выполнил порученное ему дело, принесло мне убытки!

— Милорд, вы можете удержать с меня…

— Моя бедная девочка! Если я вычту из твоего месячного жалования стоимость платы за один его день, тебе не на что будет жить и ты все равно останешься мне должна.

Эту песню о том, кто в городе кому должен, Ингрид знала по рассказам айсморцев, которые сводились к припеву: «винир всех обобрал до последнего рыбьего хвоста».

— Ну так как?

Винир вновь внимательно оглядывал девушку, словно прикидывая стоимость и переживая за ее незначительность. Что-то в Ингрид готово было если не согласиться, то хотя бы подумать о просьбе главы города, но вдруг он хмыкнул, будто вспомнил что-то:

— Хотя… оставим это. Ему есть к кому прийти, а там посговорчивей тебя будут, — махнул в ее сторону рукой. — Что встала? Ступай, ступай, не трать попусту мое время.

Ингрид глубоко вздохнула после того, как тяжелые двери за ней закрылись.

Секретарь появился словно бы ниоткуда.

— Здравствуй, Ульрих, — тихо произнесла Ингрид.

Секретарь глянул на ее скромные башмачки и скривился, словно тоже переживал о никчемности архивариуса. Гаррик, все же пришедший следом, стрельнул глазами в Ульриха, нахмурился и побарабанил пальцами по дубовым панелям.

— Обед уже, госпожа Ингрид. Сами есть не пойдете, так я вам с кухни принесу. И отказа не приму, так что…

Ингрид махнула рукой, не в силах больше выносить его речь, и Гаррик торопливо умчался. Ингрид отошла подальше, встала у открытого окна, но глотнула лишь горячий воздух. Обещали тишь на долгие недели, так отчего столь душно, словно перед грозой?

От мерзкого ощущения, которое оставлял после себя любой разговор с виниром, хотелось избавиться, хотя бы умывшись, и Ингрид поспешила к себе, представляя, с каким блаженством проведет по коже влажным полотенцем.

О, нет! Ингрид чуть не застонала. Лицо, накрашенное заботливыми руками Эбби, трогать нельзя! И как женщины ходят с этими масками вместо лиц? Ну, хоть ототрет пятно на пальце, угодившем в чернильницу.

* * *

Коридоры в ратуше были устроены хитро: никогда не знаешь, что и кто может оказаться за поворотом. Прежний винир выстроил их так, чтобы иметь возможность слушать разговоры тех, кто его не видит. Нынешний при перестройке ратуши не стал ничего менять из тех же соображений.

Возле помещения архива был небольшой закуток, в котором уже четверть часа сидела женщина, изнывая от нетерпения. За спинкой ее стула подпирали стены мощными плечами два охранника. Им было привычно вот так стоять, молчать, посматривать по сторонам и за хозяйкой. Если приходилось ждать ее снаружи, они успевали перекинуться парой слов или пристать со скабрезной шуткой к проходящей мимо девчонке; а когда находились при госпоже, можно было хоть поглазеть на снующих мимо горожан и горожанок. Но у архива делать крепким молодцам было совершенно нечего.

Женщина, которую они охраняли сегодня и всегда, принадлежала к высшему обществу, жила в Верхнем Айсморе и даже ростом была высока. Звали ее Камилла.

— … Камилла? Красавица! Жена этого… кривоухий его затопчи! Не упомнить. Ну, она еще за Бэрром бегает, — шептались ввечеру в харчевнях между парой кружечек доброй выпивки.

— Да ну что вы такое говорите? Камилла — и бегает! Она его, подлеца, бросила давно! — перекрикивались днем под сизым небом рыбачки, передавая на пристань плетеную корзину с уловом, про который опять неизвестно, то ли весь виниру пойдет, то ли еще и должны останутся.

— Это все рыбьего уха не стоит! Бросила она! Нет, не бросила! Она его для того и бросила, чтобы вернуться. Сосед мой в лодку садился, так видел давеча, как она, помятая вся, из его дома вывалилась… — шептались поутру всезнающие служанки богатых домов, обмениваясь приветствиями и свежими новостями.

— Нет, вы совсем ополоумели от сырости! — ворчали, лениво пожевывая полоски вяленой рыбы, вечно недовольные обитатели Нижнего Озерного. — Да чтобы Бэрр кого в свой склеп пускал! У него как семья вся померла, в доме ничьей ноги и не было! Даже слугу себе не заведет! Уехал, уехал его брат! Что умер, что уехал, все едино. Так вот, говорят, что Камилла…

Да, слухи о ней ходили разные, далеко не всегда благопристойные. Отчасти этому способствовали двое ее охранников. Они не прочь были отомстить хозяйке за придирки и склочность и, пропустив по кружечке, по секрету выдавали пикантные подробности ее жизни.

А как хранит секреты любой озерник, было известно любому озернику. На том и стоял, тем и жил Озерный город.

Когда в тишине коридора послышался торопливый стук каблучков, охранники отлипли от стены, а Камилла вскочила со стула. Сделала она это быстро: будь ребята не такими опытными, дернулись бы поддержать ее, но эти знали — хозяйка всегда такая резкая. И потому медленно прошли вперед, чтобы встать каждый по свою сторону от нее и рассмотреть наконец ту, которую они ждали.

Девушка была молода и мужскому глазу приятна. Парни переглянулись в немом диалоге:

«Ничего».

«Я бы ее…»

«Я тоже».

«Дружище!»

«А то!»

Проведя привычную оценку каждой встречной особы, охранники решили внимательнее изучить эту.

— Так вы и есть Ингрид⁈ — в недоумении спросила хозяйка и повела головой, не смущаясь осматривать девушку с макушки до пяток.

Та, повозившись с замком, будто бы не заметила презрительного тона, на который хозяйка была щедра. Наконец дверь открылась.

— Пожалуйста, проходите. Да, я и есть Ингрид, архивариус ратуши.

Двигалась она хорошо, гибко