Год Людоеда - Петр Кожевников

На первый взгляд Афродита казалась привлекательной, однако при дальнейшем рассмотрении первое впечатление расплывалось тревожным миражом. Ну а заговорив с девочкой, каждый (если он не оказывался с Афродитой на равных) понимал, что и разум Рыночной под стать ее внешности. При этом все знавшие Афродиту свидетельствовали о ее взрывной подвижности и непредсказуемости: она могла начать вдруг ласкаться или без видимых причин царапаться и кусаться.

Врачи давали поведению девочки пространные объяснения и записывали их во всевозможные тетради и журналы, самой же Афродите прописывали лекарства, способные, по их мнению, удерживать девочку в безопасном для окружающих состоянии.

В детском интернате Афродите предстояло жить до совершеннолетия, когда, в случае признания ее недееспособной, девочку могли направить в Дом хроников для взрослых, из которого выписываются единицы, становясь легендой для нескольких поколений обитателей детского интерната.

Обычный сюжет вызволения из Дома хроников заключался в обретении мужа или жены. По словам персонала, адресованным доверчивым обитателям ПНИ, раз человек обзавелся семьей, значит, вполне способен вести самостоятельный образ жизни и нечего его держать в Доме хроников.

Лолита делилась своими познаниями о детских судьбах, прохаживаясь по территории интерната в окружении детей несколько необычной для большинства телезрителей внешности: укрупненные или, напротив, как бы съежившиеся головы, недоразвитые или гипертрофированные конечности, бессмысленные улыбки и странный, ехидный смешок.

— Вглядитесь в эти лица! — призывала Лолита. — Чем эти дети хуже других детей? Послушайте их речь. Да, она косноязычна и бедна, как косноязычна и бедна вся их унылая жизнь. Но все это из-за того, что детьми никто не занимается с самого их рождения, точнее сказать, с момента зачатия, зачастую случайного, пьяного, без любви, без желания произвести на свет нового, полноценного человека. Я вряд ли ошибусь, если предположу, что даже гениальный от природы ребенок нуждается в определенных условиях для развития своих данных и только тогда он окажется способен чем-нибудь удивить человечество. Не ошибусь, наверное, и в том, что даже из самого, казалось бы, бесперспективного ребенка, чудаковатого и даже, дебильного при старании можно воспитать добротного ремесленника, результативного спортсмена, трудолюбивого сельского работника. А эти дети, они, по сути, изначально списаны из активной жизни, бессовестно занесены в касту недееспособных или, как выражаются специалисты, «несохранных», то есть не обладающих интеллектом, достаточным для самостоятельной жизни. И вот эти никому не нужные дети, в каждого из которых заложены килограммы лекарств вместо родительской любви и ласки, живут в полуразвалившихся бараках на берегу отравленного химзаводом озера, прозванного местными селянами в честь интерната Инвалидным, побираются у всех проходящих мимо полуразрушенного забора и мечтают только о том, как создать семью, а девочки еще грезят тем, как бы забеременеть, потому что и в этом случае, по словам взрослых, будущую мать выписывают из интерната и наделяют жильем. Вот и Афродита в свои семь лет жаждала встретить своего сказочного принца, который разрушит ненавистный лягушачий образ психоневрологического инвалида и освободит от Кощея Бессмертного, облеченного в белый халат, более похожий на саван!

Временем исчезновения Афродиты стали считать тот вечер, когда она, в отличие от прочих свободно гулявших воспитанников, не явилась в свой корпус и не наличествовала в палате к моменту отбоя. Поначалу отсутствие Рыночной не вызвало особого беспокойства. За девочкой уже числились задержки и нарушения в исполнении режима и даже исчезновения. Несколько раз она пыталась уехать в город на электричке, но, в силу своего больничного и даже, несмотря на нынешнюю всеобщую раскрепощенность в одежде, экзотичного для улицы вида, каждый раз оказывалась задержана и водворена в интернат. Здесь ее сурово наказывали и лишали на месяц-другой права покидать корпус.

Воспитанники воспринимали запрещение прогулок гораздо болезненнее любых самых жестоких побоев и унижений. Когда они, в большинстве умственно и физически ущербные, не помнящие в своей жизни ничего, кроме интерната, оказывались на неухоженной, покрытой загадочными зарослями территории, то ощущали свободу и независимость, право на бесконтрольное передвижение, дыхание, азарт. Эти немногие часы, а иногда всего лишь минуты составляли для детей великую усладу.

К ночи большинство детей забылось в тягучем сне от принятых под надзором санитарок лекарственных доз. В этот момент отсутствие Афродиты вызвало раздражение и даже гнев санитарок, воспринимавших детей в качестве ненужной обузы для персонала, а не тех, ради кого и создавался интернат и благодаря кому, по сути, содержатся штатные единицы заведения.

Первым делом санитарки решили, что Рыночная забрела в другое отделение, а то и в чужой корпус и где-нибудь гам затаилась. На всякий случай предположения были проверены, но они оказались ошибочны. Теперь оставалось искать своенравную девчонку на довольно обширной территории интерната.

Рассерженные санитарки выходили, сменяя друг друга, и аукались по очереди около часа, но так и вернулись ни с чем — беглянка не отзывалась. Время близилось к середине ночи, и они отважились сообщить о ЧП дежурному врачу. Получив информацию, врач довольно оперативно связался с пикетом милиции на железнодорожной станции, но те девочки не видели и никого с поезда не снимали. Было решено уведомить главного врача, который привычно ответил, что если к утру «ничего не прояснится, то придется перейти к активным поискам». Ответ показался весомым и обнадеживающим. Стали ждать рассвета.

Утро забрезжило пепельное и влажное. Туман, восставший над Инвалидным озером, закамуфлировал территорию интерната и мягко давил на оконные стекла. Обитателей заведения разбудил громкий, непривычно истеричный лай дворовых собак, которых развелось здесь не меньше десятка. По агрессивному рыку нападавших и униженному визгу побежденных можно было догадаться, что животные что-то не поделили. Прильнув к окнам, люди различали контуры собак, носившихся по территории и устраивавших отчаянные схватки.

Первая общая мысль была о весенних собачьих свадьбах, но ее опроверг приехавший по своим делам и заночевавший в интернате Федор Данилович Борона, который остановил свое внимание на предметах радости и раздора четвероногих сторожей. Ими оказались свежеобглоданные кости. Борона тотчас поспешил к главному врачу и заметил, что, по его мнению, кости вряд ли принадлежат какому-либо местному животному.

Слухи о том, что Рыночную разорвали собаки, моментально парализовали всю жизнь заведения. Вызвали милицию для уничтожения псов-людоедов и поиска останков Афродиты. Первые выстрелы пришлись на время «тихого часа», впрочем, никто из тех, до кого мог дойти смысл случившегося, не спал, да и лежать-то не хотел, как санитарки ни матерились и сколько оплеух ни давали, почти безрезультатно отбив себе руки.

Тем временем собачий праздник сменился звериным геноцидом. Когда животных умертвили и вывезли с территории учреждения, милиционер, уже со своей овчаркой, с тревогой следившей до того за истреблением собратьев, отправился на розыски Афродиты. Оперативник предложил ищейке обнюхать постельное белье и носильные вещи Рыночной, после чего кинолог дал команду искать. Собака закружилась, словно ведьма перед колдовством, и рванула в сторону дровяного склада. Вообще-то этот объект, означенный на плане интерната, перенес минувшей зимой пожар, когда старшие воспитанники разожгли в нем костер, но силами персонала огонь был укрощен еще до приезда пожарников. С тех пор складом не пользовались, хотя его еще можно было восстановить, но для этого не имелось ни средств, ни специалистов.

Овчарка привела инструктора к распахнутым дверям сарая, и здесь он первым (после интернатских собак) увидел то, что осталось от Рыночной. Труп был подвешен за ноги к перекладине и порядком обглодан. Кроме того, у тела не хватало головы.

Хотя обнаружение Афродиты сняло вину с собак в части их нападения на девочку, но, отведав человеческого мяса, четвероногие сторожа, по всеобщему мнению, действительно не должны были больше жить.

Теперь настала очередь следственных действий, которые в основном заключались в задавании вопросов тем, кто видел Афродиту в день исчезновения. Таковыми оказались все те же воспитанники интерната. Они вроде бы видели, что Афродита Рыночная и некий мужчина стояли рядом, но по разные стороны забора. К сожалению, внешность этого первого и единственного подозреваемого никто толком не запомнил. На вопрос о том, во что был одет неизвестный, дети предлагали противоречивые ответы, очевидно путая этого мужчину с другими людьми, чей облик им наиболее запомнился. Одни говорили — в пижаму и домашние туфли; другие — в новогоднюю шубу и шапку; третьи — в трусы и панаму. Подобное несоответствие обнаружилось и в показаниях о времени встречи Афродиты с незнакомцем: кто-то называл послеобеденный час, кто-то — время перед утренним подъемом. После повторного опроса дети стали называть разное местонахождение Афродиты, а позже и того, кто с ней находился, — это были уже и баба Нюра (на самом деле уже больше года как покойная), и ростом с человека, улыбчивый утенок на медвежьих лапах.