Горец. Оружейный барон - Дмитрий Старицкий

— Но я теперь барон… — пожал плечами Имрич.

— Ага… тогда попутного ветра в спину, — откинулся я на спинку кресла. — Женят тебя в столице по приказу императора на засидевшейся в девках баронской или графской дочке, этакой кукле которую интересует только твой доход на ее наряды и увеселения. А ты весь в работе. Итогом у тебя вырастут такие рога, что в дверь проходить не будешь. А вся ее родня будет тебя шпынять при каждом удобном случае, что ты дворняжка без родословной, как у скаковой лошади с ипподрома. Плебей их дочки недостойный…

По выражению лица Гоча я понял, что ни о чем таком он даже и не думал. А может и думал только в некоем романтическом флере средневековых рыцарских романов. И нарисованная мной реалистичная картина будущего мезальянса ему явно не понравилась. Гоч по своей натуре типичный мещанин. Бюргер если хотите. Или если совсем по — французски — буржуа. С местной аристократией еще серьезно не пересекался.

— Любишь — женись, — посоветовал я. — Эта женщина, Имрич, даст тебе то, в чем ты нуждаешься больше всего… крепкий тыл и домашний уют. Красивых и воспитанных детей.

Поезд второй день катил по империи, оставляя за собой Огемию и Удеты. У меня было достаточно времени, чтобы присмотреться к гочевой пассии. Вагон все же очень ограниченное пространство.

— Но… вряд ли мы успеем… И… вообще… — замямлил Гоч.

— Тебе нужно взять за женой большое приданое? — спросил я.

— Желательно, но не обязательно… У меня сейчас и так денег больше чем я могу потратить, — чувствуется, что Гоч вообще не думал о своей будущей семейной жизни, не входит это в сферу его интересов.

— Было бы желание, — ответил я. — Все решаемо. В Гоблинце мы делаем большую остановку. Там, пока я бегаю по фабрикам, вы можете сделать брачную запись в ратуше. А саму свадьбу пышно сыграть уже в Реции. Со свадебными генералами. Кстати оставшееся время — а там мы пробудем весь световой день, я бы тебе посоветовал, потратить на обновление собственного гардероба. И невесту приодеть сообразно ее новому статусу. В Гоблинце лучшее готовое платье в империи шьют. Подгонка по фигуре быстрая на месте. Это даже моя неизбалованная жена заметила.

Поделился я опытом и Гоч задумался.

— Решай быстро, Имрич, — подтолкнул я его. — Или император все решит за тебя. Ему нужно привязать тебя к центральным землям. Легче всего это провести через женитьбу, которая тебе будет льстить.

И кинул последний шар в лузу.

— Я тебе на свадьбу свой дом в Будвице подарю, чтобы вы на заводском чердаке не бедовали. И брусчатку из Реции пришлю — улицу замостить.

Гоч машинально вынул трубку из кармана.

— А курить марш в тамбур, — рявкнул я. — Ты еще не генерал.

Генерал Молас посетил мой салон — вагон перед самым отбытием поезда из Будвица, когда мы делали короткую остановку у перрона сортировочной станции, ожидая своей очереди на рельсовую магистраль.

Уже стемнело и только раскачивающиеся на ветру фонари под жестяными отражателями давали неверный свет.

Молас вошел, огляделся, внимательно осмотрел портреты правителей, хмыкнул многозначительно, но ничего по этому поводу не сказал. Сел за стол совещаний. Раздеваться не стал, только шинель расстегнул хвалясь красной подкладкой и шапку на стол бросил. Сразу вынул трубку, набил ее и прикурил от спички.

По салону пополз сизый дым.

— Чай, кофе или сразу водка? — спросил я, невольно морщась.

— Водка, — кивнул генерал. — Все же проводы у нас.

Я отдал необходимые распоряжения. И прислуга, включая гочеву горничную, забегала как наскипидаренная.

На столе моментально появилась скатерть, ставились приборы…

— Нам пока лучше пересесть за письменный стол, — предложил я и Молас это предложение принял.

Генерал посмотрел на мой пасьянс на столе, повертел в руках пару книг.

— Не знал, что ты еще и химией занимаешься, — прокомментировал увиденную картину. — Что это будет? Новая взрывчатка?

— Никак нет, экселенц. Это будет новый фундаментальный закон мироздания, — ответил я не без гордости. Такой свидетель мне пригодится в будущем, когда после войны стану меряться приоритетами с другими учеными.

— Когда ты на все время находишь? — в голосе второго квартирмейстера фронта прозвучала завистливая нотка.

— Так я теперь не у дел, экселенц. Вашими молитвами, — не удержался я от подколки.

— Золото тебе принесли полностью? — в его голосе прозвучала нехилая озабоченность.

— Ваше превосходительство, — ответил я с улыбкой, — это же не мелкие жулики, а вполне серьезные и ответственные люди, которые мелочь по карманам не тырят. Они под вашей 'крышей' только на контрабанде коньяка большие деньги заколачивают. Отрабатывают хоть?

— Отрабатывают, — подтвердил генерал вполголоса. — Даже во вкус вошли. По некоторым дисциплинам выступают как эксперты и инструкторы. Уголовный мир для разведки целина непаханая. И прикрытие великолепное. В случае провала сроки мизерные. А под царскими лазутчиками здесь земля горит. Но сложный народец. Отца бы моего сюда он бы их быстро построил… Кстати, это ты Бьеркфорта настропалил рейд по царским тылам сделать?

— А что не надо было?

— Да нет… Вроде как вписывается. Только другого генерала планировали отбирать у царцев правый берег у Щеттинпорта.

— Если хотите знать мое мнение, экселенц, то я бы поставил на этого неугомонного удетского графа.

Молас кивнул, оглянулся. Потом спросил вполголоса.

— Эта девка вам кто?

— Вроде как невеста Гоча, — отвели я также вполголоса, чтобы она не услышала. — Горничной у него работает в заводоуправлении.

— Проверим… — пообещал генерал и вынув из внутреннего кармана шинели толстый пакет, протянул его мне. — Ознакомься на досуге. Времени в дороге у тебя много. Я в Рецию раньше весны не попаду. А вот когда приеду, тогда поговорим плотно по делам нашим скорбным.

— Что так мрачно?

— Да нет, это присказка у меня такая. От отца досталась, — улыбнулся генерал.

— Господа, все готово. Прошу к столу, — колокольчиками разнесся по салону голос горничной.

— Гоча позови, — приказал ей генерал, взяв бутылку можжевеловки и разливая водку в три рюмки. На закуски он внимания не обратил. А стоило. Такого разнообразия домашних огемских разносолов я еще не видел. Никак горничная с собой натащила.

— За ваши предприятия, господа, — сказал Молас тост, когда к нам присоединился конструктор. Дама его осталась в купе.

— За ваши светлые умы. За дорогу чтоб стелилась под колеса скатертью.

С улицы раздался колокол дежурного по перрону и, торопливо выпив, Молас заспешил к выходу, застегивая на ходу шинель.

— Удачи вам, — сказал он, обернувшись в дверях под второй колокол. — Не забудьте про мой заказ.

— Какой заказ? — спросил меня Гоч.

— В дороге расскажу, — пообещал я. — Тебе будет интересно.

Звякнула третий раз рында и поезд мягко тронулся, увозя меня к новому этапу моей жизни. Но Будвиц мне не забыть уже никогда. Этот город меня в люди вывел.

Поздно ночью, когда Гоч отмокал перед сном под душем, его горничная неожиданно принесла мне чай, вместо моего денщика.

Поставила поднос на обеденный стол, сервировала все красиво. Дождалась, пока я обращу на нее внимание и медленно поклонилась мне в пояс.

Вот так‑то…

И ушла к себе в общее с Гочем купе, так и не проронив ни слова.

Умная женщина.

Напившись чаю, я занялся пакетом Моласа до которого наконец‑то у меня дошли руки.

В пакете находилось несколько десятков листков бумаги с типографским шрифтом больше похожих на прокламации или листовки, кому как угодно называть такое творчество. На нескольких языках, как я понял не только основных наречиях воюющих сторон. Назывались они одинаково 'Штык в землю!'.

Текстовка состояла полностью из лозунгов 'долой войну, которая нужна только фабрикантам и банкирам, превращающим кровь солдат в золото', призывов к братанию воюющих солдат 'остановить войну явочным порядком'. Если солдаты откажутся разом воевать, то никакие правительства их не заставлять убивать друг друга. Заканчивался текст довольно веселым лозунгом: 'Какая может быть война, когда посевная на носу! Штык в землю!'

Подписаны все листки одинаково 'Всемирной лигой социальной справедливости'.

Интенационалка, значит. Маркс им в дышло с Энгельсом в другую дырку.

Это полный попадос!

В прокламациях не хватало только призыва обратить войну империалистическую в войну гражданскую. Но такие злые гении как Ленин не в каждом мире рождаются. Это надо совсем отмороженным сифилитиком быть, чтобы желать поражения собственной стране. Конечно, каждая война кончается миром, но легче всего остановить войну, тупо капитулировав перед врагом. Встать раком и раздвинуть половинки для удобства победителя, как это сделали французы в 1940–м. В нашем мире.