Модели культуры - Рут Бенедикт

готовы ревностно посвящать себя, к уровню уличных потасовок. Так сложилось, что у них отсутствовала культурная модель, которая бы провела границу между этими явлениями.

Даже несмотря на то, сколь много война значит для нашей цивилизации, мы вынуждены признать, что эта черта противообщественна. В хаосе, что разразился после мировой войны, все доводы военного времени, утверждавшие, что война воспитывает в человеке мужество, альтруизм и духовные ценности, приобрели оттенок фальши и чего-то оскорбительного. Война в нашей культуре служит столь же показательным примером того, до каких губительных пределов способна дойти черта, отобранная культурой. Если мы и оправдываем войну, то лишь потому, что народы всегда оправдывают присущие им черты, а не потому, что война обладает какими-то достойными признания заслугами.

Война – не единственный пример. По всему миру и на всех уровнях сложной конфигурации культуры мы можем увидеть образцы чрезмерного и, в конце концов, противообщественного развития той или иной культурной черты. Отчетливее всего такие примеры видны там, где устоявшиеся обычаи идут вразрез с биологическими стимулами. Общественная организация имеет в антропологии довольно узкое значение в силу того, с каким единодушием все общества, основываясь на типе взаимоотношений между людьми, выделяют группы, между членами которых брак воспрещен. Ни один народ не рассматривает в качестве возможных партнеров всех женщин. Это происходит не из стремления, как часто полагают, предотвратить близкородственные, в нашем понимании, связи, поскольку во многих уголках мира в жены предопределена двоюродная сестра, часто дочь брата матери. Категории родственников, на которых этот запрет распространяется, разные у разных народов, однако в наложении ограничений все общества схожи. Ни одна человеческая идея не обрела столь постоянной и детальной проработки, как идея о кровосмешении. Группы, в рамках которых половая связь будет считаться кровосмешением, часто выступают важнейшими действующими единицами племени, и обязанности каждого индивида в отношении других членов группы определяются типом их родcтвенных связей. Эти группы выступают единицами религиозных церемоний и экономического обмена, и невозможно преувеличить значимость той роли, которую они сыграли в истории общества.

На некоторых территориях отношение к табу на кровосмешение сдержанное. Несмотря на ограничения, значительное число женщин может выступать для мужчины-родственника в качестве возможной жены. У других группа, на брак с которой наложено табу, расширена при помощи общественного мифа и включает в себя великое множество людей, общего предка которых невозможно проследить, и выбор супруга, как следствие, становится крайне ограничен. Этот общественный миф ясно отражается в словах, используемых для обозначения взаимоотношений. Вместо разделения на прямое и боковое родство, как это происходит у нас, когда мы разграничиваем отца и дядю, брата и двоюродного брата, одно понятие буквально означает «мужчин из группы (родственной, территориальной и т. д.) и поколения моего отца». Не происходит разделения на прямое и боковое родство, зато производятся другие различия, нам чуждые. Некоторые племена восточной части Австралии пользуются крайней формой так называемой классификационной системы родства. Братьями и сестрами они называют всех членов общины своего поколения, с которыми они состоят в каких-либо отношениях. У них нет категорий двоюродного родства или чего-либо подобного; все родственники одного поколения приходятся друг другу братьями и сестрами.

Такой подход к пониманию родства довольно широко распространен по всему миру, но в Австралии к нему добавляются исключительный ужас перед женитьбой на сестре и исключительно строгие запреты на брак внутри рода. Так, курнаи с их крайней формой классификационной системы родства испытывают свойственный австралийским народам ужас перед половыми отношениями со своими «сестрами», то есть женщинами своего поколения, которые состоят с ними в каком-либо родстве. Кроме того, курнаи придерживаются строгих правил относительно местности, из которой происходит их партнер. Иногда жители только двух из пятнадцати или шестнадцати территорий, на которых расположено племя, должны обмениваться женщинами, и они не могут вступать в брак с женщинами из любой другой. Иногда группа из двух-трех территорий может брать женщин из двух-трех других. Более того, пожилые мужчины по всей Австралии считаются привилегированным классом и обладают исключительным правом жениться на молодых и привлекательных девушках. Следствием этих правил стал, конечно же, тот факт, что во всей общине, которая непременно должна обеспечить юношу женой, не остается ни единой девушки, которая не попадала бы под одно из этих табу. Либо она одна из «сестер» по линии его матери, либо она уже выторгована старику, либо же по какой-то менее веской причине она ему запрещена.

Это не заставляет курнаи пересмотреть свои запреты на брак внутри рода. Они настаивают на них при любом намеке на их нарушение. Поэтому единственный способ для них заключить брак – это с силой броситься наперекор правилам. Они сбегают. Как только деревня узнает о побеге, отправляют погоню, и, если пара поймана, их убивают. И неважно, что преследователи сами вступили в брак, сбежав таким же образом. Моральное возмущение достигает предела. Однако есть остров, который традиционно считается безопасным пристанищем, и, если паре удастся добраться до него и остаться там до рождения ребенка, их принимают обратно, хоть и с побоями, но пара имеет право отбиваться. После того как они пройдут через это тяжкое испытание и будут избиты, они обретают в этом племени положение женатых людей.

Представители курнаи справляются со своей культурной дилеммой довольно типично. Они расширили и усложнили определенный аспект поведения, пока он не стал для общества в тягость. Его нужно либо преобразовать, либо прибегнуть к некоторым уловкам. И они выбирают уловки. Им удается избежать вымирания и отстоять свою этику без сознательного ее пересмотра. С развитием цивилизации такой способ обходить моральные устои стороной ничуть не исчерпал себя. В нашей цивилизации пожилое поколение точно так же отстаивало моногамию и одновременно поддерживало проституцию, а воспевающие моногамию никогда не защищали ее так яро, как во времена расцвета кварталов красных фонарей. Общества всегда оправдывают излюбленные традиционные формы. Когда некоторые из этих черт становятся неуправляемыми и возникает необходимость в какой-то дополнительной модели поведения, традиционные формы поддерживаются на словах с той же готовностью, как если бы дополнительная модель поведения не существовала вообще.

Такой краткий обзор форм культуры человека вносит ясность в ряд распространенных заблуждений. Во-первых, общественные институты, которые культура строит, руководствуясь подсказками окружающей среды или физическими потребностями человека, не так уж близки к естественным побуждениям, как мы привыкли полагать. В действительности же эти подсказки лишь грубые наброски, перечень голых фактов. Это крошечные возможности, разработка которых обусловлена многими посторонними соображениями. Война – это не проявление инстинктивной тяги к дракам. Тяга к дракам есть столь незначительная деталь человеческого арсенала, что, выражая отношения между племенами, она может никак себя не проявлять. Когда