Одиль - Реймон Кено

Он улыбнулся с чрезвычайной учтивостью и заговорил снова:

– Возвращаясь к тому, о чем я вам говорил только что, замечу, однако, что создание тайного общества представило бы для нас известный интерес, начиная с того момента, когда мы займемся революционной деятельностью. Когда мы определенно выступим за III Интернационал.

– А я думал… – начал я.

– Нет, пока нет. Позднее я объясню вам все это в деталях. Сначала мы должны провести идеологическую работу. Нужно примирить нашу теорию об инфрапсихических явлениях с диалектическим материализмом, понимаете?

– И среди нас есть такие, кто бы не хотел заниматься этой работой, – сказал Вашоль.

– Например, Саксель, – уточнил только что появившийся Шеневи (у него были глаза цвета морской волны), – он считает, что это бесполезно.

– В конце концов, – заговорил Англарес, – было бы неплохо объединиться в тайное общество, чтобы на наши собрания не проникли «королевские молодчики».[4]

– Мы не боимся столкновений, – сказал Вашоль.

– Нельзя позволять им совать свой грязный нос в наши дела, – сказал Шеневи, один из главных сторонников конспирации.

– Это, вероятно, все равно необходимо в связи с нашим отношением к коммунистам, – прибавил он. – Вот к примеру: создадим ли мы особую ячейку или вступим в партию по отдельности, сохраняя в тайне нашу организацию?

– Этот вопрос будет поставлен на повестку дня нашего ближайшего пленарного собрания, – ответил Англарес и, повернувшись ко мне, добавил:

– Надеюсь, вы тоже там будете.

В кафе «У Марселя» я нашел Одиль; она провела месяц в Англии с Луи Тессоном, месяц, или больше, или меньше, во всяком случае, я не видел ее после нашей встречи с Сакселем. Я пообедал в компании Оскара, Одиль и С. С тех пор как этот последний устроился работать в гараже одной из парижских застав, он появлялся все реже и реже, и я не знал, какое дело привело его именно в этот день в кафе Марселя. Он приветствовал меня по-арабски, я ему ответил, и он принялся воскрешать истории того времени, когда мы носили военную форму. Оскар и его подруга рассказывали Одиль о незначительных событиях, заполнявших их жизнь во время ее отсутствия. Речь зашла и о Сакселе. Одиль благодаря мне знала о его существовании; поэтому она была сильно удивлена, когда ей сообщили, что он – известный завсегдатай скачек с улицы Круассан.

– Я уже дважды спрашивал себя, так ли это, – сказал Оскар, – ты уверен, что он не из полиции?

– Уверен, – ответил я.

После кальвадоса он ушел, так же как и С., чтобы обсудить какое-то дело. Адель сказала нам:

– Ну, влюбленная пара, я вас оставляю.

– Какая влюбленная пара? – спросила Одиль.

– Она немного глуповата, – пояснил я Одиль.

– Эй ты! – сказала Адель. – Не считай себя умнее всех из-за того, что один раз надул меня. Придурок!

– Ладно, ладно!

– Этот господин утверждает, что женщины его не интересуют.

– На сегодня тебя наслушались достаточно.

– А я и не собираюсь спорить дальше, допустим, что я ничего не говорила, привет.

Она ушла, заявив, что она славная девушка и все эти шутки для нее не больше чем шутки. Потом мы с Одиль отправились к набережной.

– А ваша статья? – спросила она.

– Ее напечатали.

– Вы довольны?

– Не слишком.

– Почему же?

– Это совсем не то, что я думал, и потом я стал членом группы!

– Вы этого не хотели?

– Не знаю.

– Я полагала, что вы с ними заодно.

– Мне так кажется.

– Вы упрекаете меня в том, что я убедила вас написать эту статью?

– О нет.

– Все-таки немного упрекаете?

– Нет, это не так. Но поймите, я в растерянности.

– Вы сожалеете о своем уединении?

– Может быть.

– Значит, вы сердитесь на меня?

– Конечно нет; но без вас я бы никогда не написал эту статью, которой теперь недоволен.

– Вот видите, вы меня в этом упрекаете.

– Представьте себе, что благодаря этой статье я был приглашен на ужин одной графиней.

– Уже выходите в свет!

– Не смейтесь надо мной. Я был очень несчастен. Там были, кажется, знаменитые люди. А я не знал их. Они обсуждали массу всего, о чем я не имею представления. В конце концов, я был сильно раздосадован. Там был и Саксель. Он-то умеет блистать в обществе.

– А она коммунистка, эта графиня?

– Я задал тот же вопрос Сакселю. Он мне ответил… уже и не помню, что он мне ответил. В общем, думаю, что нет.

– Это ведь неправда, не так ли, что он из «Ля Вен»?

– Да. Он придумал это, чтобы придать себе вес в глазах наших друзей.

– Вы уверены, что он не из полиции?

– Да что вы, абсолютно уверен.

– Если узнают, что он всех разыгрывает, это может плохо кончиться.

– Действительно. Я его предупрежу. Он так счастлив, что познакомился с ними.

С приездом Одиль я перестал бывать на площади Республики и видел Англареса только один раз перед пленарным собранием группы. Я поддерживал с ним отношения через Сакселя, который часто появлялся в районе улицы Монмартр. Его энтузиазм едва ли уменьшился. Он нравился этим господам ловкостью, с которой владел языком, но шокировал их непочтительностью, с которой говорил о своих родителях и своей родине. Недовольство было обоюдным, он сам иногда испытывал некоторую досаду, слушая, как прочувственно говорят они о своих стариках и убежденно – о Франции; он прощал им эти устарелые чувства, свидетельства недостаточного политического образования, впрочем, в этом смысле люмпен-пролетарии его не очень удивили. И все-таки однажды он испытал особенно сильное разочарование, когда двое из них высказали при нем на редкость отсталые суждения о снисходительности присяжных в случае преступлений, совершенных на почве ревности, суждения, непосредственно навеянные идеями Клемана Вотеля.[5]

– Этих людей уже не переделать, – сказал он мне, выходя из кафе, – ноги моей здесь больше не будет. Удивляюсь, как это вы смогли так долго общаться с подобными типами.

Это меня рассмешило и его тоже. На улице мы встретили одного из этих «типов», по имени Ф., который в прошлом году жил в той же гостинице, что и я, а теперь поселился около Пляс-Пигаль. Этот мрачный парень прошел вместе с нами несколько метров, и мы обменялись незначительными фразами.

В Центральном кинотеатре показывали в то время фильм, название которого я забыл и который якобы развивал тему гипноза. Мы рассеянно рассматривали киношную афишу. Ф. пожал плечами.

– Плохой фильм? – спросил у него Саксель из вежливости, так как я думаю, что он не питал никакого доверия к мнению этого субъекта.

Ф. вновь пожал плечами:

– Так себе…

Мы заставили его объяснить свою мысль; он сделал это не без труда. Тогда мы узнали, что его сестра – медиум; Ф. смешивал понятия, путая гипноз со спиритизмом; еще мы узнали, и это было самое интересное, что она вызывала дух Ленина, под конец же он сообщил нам (но вы поклянитесь об этом не распространяться, ладно?), что она выполняла роль «проводника» в одной маленькой группе спиритов, которые намеревались к этой деятельности добавить еще и революционную. Эта фракция, впрочем, очень малочисленная, вербовала своих сторонников почти исключительно среди рабочих. Завидев новую цель, Саксель загорелся новым энтузиазмом. Ф. пришлось отвечать на множество всевозможных вопросов. Несмотря на то, что он был удивлен тем интересом, который вызвали у нас эти люди, чокнутые, по его мнению, он в конце концов пообещал сделать «все возможное» для того, чтобы ввести нас в их круг. Потом он ушел. Уж не знаю, почему он сдержал слово, но спустя всего лишь два или три дня после этой встречи мы были приглашены, Саксель и я, на сеанс этой группы; предварительная беседа с некоторыми из ее членов должна была состояться в кафе на улице Насьональ. На самом деле мы встретили там только одного из них, но, по правде говоря, самого важного человека: некто по имени Муйард, таможенник в отставке, – у него проходили собрания, на которых вызывали духов. Этот жизнерадостный старик встретил нас доброжелательно, тоже не знаю почему; ему удалось сдержать красноречие Сакселя, и он в деталях рассказал нам свою историю, то есть историю девушки-медиума, Элизы, как он ее называл, и историю группы с начала и до сегодняшнего дня. Я, естественно, все это забыл, а, наверно, зря, так как жизнь Элизы, по-моему, представляла некоторый интерес. Г-н Муйард довел свой рассказ до конца и пригласил нас следовать за ним, не собираясь начинать ученую дискуссию с моим другом Сакселем. Г-н Муйард жил на улице Насьональ, в глубине двора, в помещении, похожем на застекленную студию, довольно просторную, которую разделял на две неравные части большой занавес из красного бархата с золотыми кистями. В меньшем отсеке, должно быть, жили г-н Муйард и его жена; в большем эта приветливая хозяйка занимала гостей – собралось уже около двадцати человек. На стенах было расклеено множество афиш, фотографий, вырезок из газет, различные материалы. Пока подходили новые спириты, мы с Сакселем, немного смущенные, оставались там, где нас посадили, а г-н Муйард, покинув нас, приветствовал входящих: