Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Орсон Скотт Кард

«Ох, если бы это было так!»

Она не хотела есть. Муж Босквиньи приготовил кофе. Новинья выпила. Было поздно, до рассвета оставалось всего несколько часов. Она позволила уложить себя в постель. Потом, когда дом затих, встала, оделась и пошла вниз, к терминалу губернатора, и приказала компьютеру стереть изображение, которое еще висело над терминалом Станции Зенадорес. Она не смогла расшифровать заключенную в нем тайну, но вдруг это получится у кого-то другого. Девушка не хотела, чтобы на ее совести была еще одна смерть.

Потом она вышла из дома губернатора и пошла через центр Милагре, вдоль реки, по Вила-дас-Агуасу к Биостанции. Домой.

В жилых помещениях было холодно: отключено отопление. Толстый слой пыли лежал на всем. Как давно она сюда не приходила! Но в лаборатории ей показалось тепло, уютно, привычно. Работа никогда не страдала от ее привязанности к Пипо и Либо. О, если бы!

Новинья работала аккуратно и тщательно. Все образцы, все слайды, каждую культуру, использованную для исследований, которые привели к смерти Пипо, выбросить, сжечь, отмыть до блеска, как будто ничего и не было. Не просто уничтожить, а еще и скрыть всяческие следы уничтожения. Потом девушка включила терминал. Сейчас она сотрет все рабочие записи на эту тему, а также те заметки родителей, что привели ее на этот путь исследования. Не останется и следа. И пусть это было смыслом ее жизни, стержнем ее личности, она сотрет все, как должны были стереть, разбить, уничтожить ее саму…

Компьютер остановил ее: «Рабочие записи ксенобиологических исследований уничтожению не подлежат». Да и вряд ли она смогла бы это сделать. Она научилась у своих родителей, прочла в их записях, которые стали для нее священным писанием, образцом, способом жизни: ничто не должно быть забыто, ничто не должно быть утрачено. Знание было святыней для нее. Безвыходное положение. Это знание убило Пипо, но стереть записи – словно еще раз убить родителей, уничтожить все, что они оставили ей. Она не может сохранить, не может уничтожить. Со всех сторон поднимались стены, слишком высокие, слишком прочные, они смыкались, готовые раздавить ее…

Новинья сделала то единственное, что могла: поставила вокруг файлов все известные ей защиты, все барьеры. Никто, кроме нее, не прочтет их, пока она жива. Только после смерти ее наследник, ксенобиолог, сможет откопать этот клад. За одним исключением: если она выйдет замуж, ее муж тоже получит доступ к этим файлам. Что ж, она не выйдет замуж. Все очень просто.

Новинья видела свое будущее – блеклое, невыносимое и неизбежное. Она не смеет умереть, но и жизнь такую жизнью не назовешь: ни семьи, ни научной работы (а вдруг она раскроет секрет и случайно проговорится?), всегда одна, под вечным бременем вины, призывающая смерть и бессильная умереть. Но у нее будет одно утешение: никто больше не погибнет по ее вине. На ее совести не повиснет большей тяжести, чем сейчас.

И в этот миг полного, целеустремленного отчаяния она вспомнила о «Королеве Улья» и «Гегемоне», о Говорящем от Имени Мертвых. И пусть первый, кто взял это имя, настоящий Голос, уже тысячу лет как в могиле, другие Голоса, десятки их, живут на многих мирах и служат священниками тем, кто не признает богов, но верит в ценность человеческой жизни. Голоса, которые ищут правду о целях и мотивах, двигавших людьми, Голоса, открывающие ее, когда человек уже мертв. В этой бразильской колонии роль Голосов исполняют католические священники, но священник не может утешить ее. Она позовет сюда Голос.

Новинья не понимала раньше, но всю свою жизнь собиралась поступить именно так – с той минуты, как прочла «Королеву Улья» и «Гегемона». С той минуты, как эти книги покорили ее. Она отыскала закон и внимательно прочла его. На колонию распространялась католическая лицензия, но Межзвездный Кодекс позволял любому гражданину обращаться к священнику его веры, а Голоса считались священниками. Она имеет право позвать, и, если Голос отзовется, власти колонии не посмеют помешать ему.

Возможно, ни один из Голосов не пожелает прилететь. Может случиться так, что Голос не застанет ее в живых. Но была надежда, что когда-нибудь – через двадцать, тридцать, сорок лет – он придет со стороны космопорта и пойдет по следам правды о жизни и смерти Пипо. И может быть, отыщет правду, скажет ее тем ясным, холодным голосом, который звучал для нее в «Королеве Улья» и «Гегемоне», и тогда она освободится от вины, сдавившей ее сердце.

Ее зов нырнул в недра компьютера, ансибль передаст его Голосам на ближайших мирах. «Пожалуйста, приходи, – сказала она про себя неизвестному, который прочтет. – Даже если тебе придется открыть всем мою вину. Все равно – приходи».

Она проснулась с тягучей болью в спине и с таким чувством, будто что-то навалилось ей на лицо. Оказывается, она спала, прижавшись щекой к экрану терминала. Компьютер отключил лазеры, чтобы не повредить ей. Но проснулась она не от боли. Кто-то осторожно трогал ее за плечо. На какое-то мгновение ей показалось, что это Говорящий от Имени Мертвых пришел на ее зов.

– Новинья, – прошептал он.

Нет, не Фаланте Пелос Муэртос, кто-то другой. Кто-то… Она думала, что потеряла его в штормовом ветре прошлой ночи.

– Либо, – пробормотала она.

Потом попыталась встать. Слишком резко – боль прошила спину, голова закружилась. Новинья тихо вскрикнула, схватилась руками за его плечи, чтобы не упасть.

– С тобой все в порядке?

Она ощутила его дыхание – словно тихий ветерок из сада – и почувствовала себя в безопасности, словно снова была дома.

– Ты искал меня…

– Новинья, я пришел, как только смог. Мама наконец заснула. С ней сейчас Пипиньо, мой старший брат, и арбитр. Там все в порядке, и я…

– Ты же знаешь, я могу о себе позаботиться, – сказала она.

Несколько минут молчания, и снова его голос, теперь злой, горький, усталый. Усталый, как время, как энтропия, как звезды, как смерть…

– Как Бог свят, Иванова, я пришел сюда вовсе не из-за тебя.

Где-то внутри ее что-то оборвалось. Она не осознавала, что надеется, пока надежда не покинула ее.

– Ты говорила, отец обнаружил что-то на этой твоей имитации и думал, что я смогу разобраться в ней сам. Мне казалось, ты оставила имитацию висеть над терминалом, но, когда я вернулся на Станцию, там ничего не было.

– Неужели?

– Ты все прекрасно знаешь, Нова, никто, кроме тебя, не мог стереть программу. Мне нужно ее увидеть.

– Зачем?

Он удивленно уставился на нее:

– Я понимаю, ты еще не проснулась, Новинья, но ты должна была сообразить, что свинксы убили отца именно из-за той штуки, которую он заметил на твоей модели.

Она спокойно молча глядела на него. Ему было знакомо это выражение – холодная решимость.

– Почему ты не хочешь показать мне? Я теперь зенадор и имею право знать.

– У тебя есть право на все записи твоего отца, но не на записи ксенобиолога, не предназначенные для общественного пользования.

– Ну так рассекреть их.

Она опять промолчала.

– Ну как же мы сможем понять свинксов, если не будем знать, что такого увидел в этих клетках отец? – (Она не ответила.) – Ты несешь ответственность перед Ста Мирами. Мы просто обязаны понять эту расу. Как ты можешь сидеть здесь и… Ты что, хочешь докопаться до всего сама? Хочешь быть первой? Прекрасно, будь. Я поставлю на работе твое имя – Иванова Санта Катарина фон Хессе…

– Меня не интересует престиж.

– Я тоже могу играть в эту игру. Ты не сможешь разобраться без того, что знаю я. Я закрою от тебя свои файлы!

– Меня не интересуют твои файлы.

Это было уже чересчур.

– Так что же тебя интересует? Что ты пытаешься со мной сделать? – Он схватил ее за плечи, поднял из кресла, встряхнул. – Они убили моего отца, моего отца, слышишь?! А ты не хочешь ответить мне! Почему?! Ты знаешь, что там было, на этой модели, скажи, покажи мне!

– Никогда, – прошептала она.

Она смотрела в его перекошенное от боли лицо.

– Но почему?!

– Потому что не хочу, чтобы ты умер.

Она видела, как понимание проступает в его глазах. «Да, все правильно, Либо. Это потому, что я люблю тебя. Если ты узнаешь тайну, свинксы убьют и тебя тоже. Мне плевать на науку, мне безразличны все Сто Миров, провались они вместе с „единственной расой инопланетян“, мне все равно, что будет со мной, но ты, пожалуйста, живи».

Слезы набухли в его глазах, потекли по щекам.

– Я хочу умереть, – выдохнул он.

– Ты утешаешь всех вокруг, – прошептала она, – но кто утешит тебя?

– Ты должна сказать мне, чтобы я мог умереть.

Его руки больше не сжимали ее плечи, они лежали на них, он опирался, чтобы не упасть.

– Ты устал, – сказала она, – отдохни.

– Не хочу, – пробормотал он, но позволил ей увести себя от терминала.

Новинья привела его в спальню, откинула покрывало, не обращая внимания на поднявшиеся клубы пыли.

– Ты устал, сейчас отдохнешь. За этим ты пришел ко мне, Либо, только за этим, за миром и покоем.