Попытка к бегству - Максим Есаулов

Дверь за Громовым захлопнулась. Ледогоров сидел и молчал. Он прожил с Громовым в одном кабинете три года, из которых уже почти год не пьет, а значит способен что-то замечать. За все это время даже на секунду не показалось, что слегка пофигистичный, слегка излишне потребляющий, но всегда готовый помочь и умеющий работать Юрка мучается внутри какими-либо серьезными проблемами. Может, так он и Жарова проморгал? Хотя тот уже в главке работал. Но так и его самого пропустили, проморгали после смерти отца. Внутри шевельнулся больной нерв. Кабинет начал заполнять густой запах коньяка. Ледогоров помотал головой. Так всегда: бегаешь, крутишься, работаешь — все нормально. Только пауза — и все снова. Он опять потянулся к телефону.

— Любашев, пожалуйста. Алло, девушка, здравствуйте. Из Калуги, восемьдесят седьмое, два семь два сорок три двенадцать. Любашев Василий Николаевич, шестьдесят седьмого. Места рождения нет. Жду.

За окном медный блин солнца протискивался в щель между домами и колол сверкающими иглами прямо в глаза. Вечер не нес свежести. Никаких намеков на обещанные с утра гидрометцентром грозы.

— Что? Рылеева, тридцать шесть, квартира одиннадцать? Здорово. Спасибо. Что? А, родился пятого января в Ленинграде. Спасибо.

Он заставил себя успокоиться. Адрес водителя «копейки» находился в границах квадрата, где, как он вчера посчитал, возможно, растворилась машина со стрелком. Правда, она была зеленая.

Заглянул Югов.

— Ты на «сходняк» не хочешь зайти? Все сидят уже давно.

Вышегородскии встретил его не самым приветливым взглядом.

— Извините.

— Ничего. Спасибо, что зашел.

Вечерняя «сходка» в пятницу — безумно тягостное и тоскливое мероприятие. Особенно, если руководителю некуда спешить, или у него плохое настроение. Единственное, что греет — это предвкушение выходных, но его можно «подмочить», подержав людей в душном кабинете минут сорок. Видимо, сегодня в Артуре сочетались обе гибельные предпосылки. Он, не торопясь, подробно расспрашивал всех о выполненных планах, придираясь к мелочам.

— Саша, съездил в больничку?

— Да.

— Опросил?

— Да.

Ледогоров прекрасно видел негативный настрой шефа и не собирался облегчать ему жизнь.

— Ну и как?

— Врет. Прогнал фишку со случайными пассажирами.

— А ты что?

— Записал все подробно и старательно.

Знакомый тополь тревожно мельтешил, заглядывая в окно. Ледогоров знал, что докладывать начальству правду нельзя — полетят руководящие указания, гениальные идеи, доклады наверх.

— Дальше что будешь делать?

— Искать.

— Кого?

— Преступника.

— Как?

— С использованием всех форм и методов оперативно-розыскной деятельности.

Вышегородскии посмотрел на него.

— Чего ты ерничаешь?

Ледогоров с трудом удержался, чтобы не ответить вопросом «А ты?». Завязав с выпивкой, он старался сдерживаться, особенно в присутствии кого-то еще.

— Почему? Разве это не правильный ответ?

— У тебя сколько материалов?

— Ни одного. Вы поручили мне день и ночь раскрывать эту хулиганку.

— Коршунов! Сколько ты не добил материалов, отпускник?

Виталя потупился.

— Три, но я в понедельник выйду и…

— Отдашь Ледогорову, а то он с жиру бесится.

— Да я…

— Я сказал — отдашь! Понял?

— Понял.

Ледогоров скрипнул зубами.

— Спасибо шеф за заботу о моей фигуре.

— Не за что. Свободны все. И чтобы в кабинетах через пять минут никого не было.

Все вышли. В открывшуюся дверь хлынул воздух из коридора. Такой же плотный и влажный как в кабинете. За окном медное солнце отчаянно цеплялось за дома и деревья последними лучиками.

— Кончаются белые ночи.

Ледогоров подошел к Артуру. Тот смотрел в сторону, сидя за столом.

— Что? Не дают тебе Хохмачева турнуть?

— Причем здесь это?

— Притом, что не надо на мне за это отыгрываться.

Вышегородский продолжал глядеть в стену.

— Ты действительно не загружен. От трех материалов не развалишься. Посмотри на остальных.

Ледогоров хмыкнул.

— Я и от десяти не развалюсь.

— Учту.

— Сделай милость.

Артур повернул голову и посмотрел на него.

— Саша, почему вы меня так не любите? Ты, Полянский, Челышев?

Ледогоров пожал плечами.

— Что ты, девчонка, что ли?

Артур скривился и махнул рукой.

— Оставь. Ты понимаешь о чем я говорю.

Ледогоров наклонился к нему.

— Я-то понимаю, а ты вряд ли поймешь.

— Постараюсь.

— Просто мы менты. А ты милиционер.

Вышегородский молчал. Словно ждал продолжения.

— Я же сказал — не поймешь!

В коридоре висел полумрак. Из-за дверей Коршуновского кабинета доносились обрывки оживленного разговора и бульканье жидкости. Ледогоров тихо поцарапал ногтями дверь.

— Про меня не забыли?

— Ты же не пьешь?

— Зато ем!

Он сделал огромный бутерброд из булки, сыра, кильки в томатном соусе и ломтика помидора, после чего налил себе «Колы». К счастью, коньяка не было. Стаканы с «Охтой» в руках у ребят не вызывали никаких эмоций.

— Спокойнее! — сказал из угла знакомый голос. — Это не еда, а закуска!

— Я без обеда, — он откусил кусок и поднял глаза. — Какие люди!

Загорелый, отдохнувший Полянский весело улыбался.

— Здорово!

— Привет! Ты когда выходишь?

— Уже в понедельник. Шел мимо и нарвался на Виталю!

— Ладно, — Югов поднял свой стакан, — потом поговорите! У нас есть повод! Виталя! Хорошо тебе отдохнуть и ни разу за отпуск о работе не думать!

Ледогоров пробрался к Полянскому.

— Как дела?

— Отлично! Взял Жанку в охапку и рванул дикарем в Абхазию.

— Ну, ты рисковый парень.

Все закурили. Сизый дым начал заполнять кабинет.

— Откройте дверь!

— Артур еще здесь!

— Да пошел он на …! Открой!

— Извини! — Ледогоров отвлекся. — Хорэ! Мужики! Не нарывайтесь! Уйдет и откроем!

Несмотря ни на что, ему было немного жалко Артура и не хотелось ставить его в совсем неудобное положение.

— Так как Абхазия?

— Очень хорошо! — Полянский взял со стола веточку укропа и сунул в рот. — Цены мизерные. На Россию все молятся. Правда, после войны ни хрена не восстановлено, но море — есть море.

Народ гудел все громче и громче.

— Виталя! У тебя что с рукой?

— С рукой? Ничего.

— А почему не наливаешь?

Ледогоров плеснул себе еще «Колы».

— Я в перестрелке копаюсь. По твоей земле, кстати.

— Ну, я включусь, с понедельника.

Дышать стало совсем нечем. Несмотря на открытое окно, все взмокли от жары.

— Да откройте же вы дверь! Задохнемся!

Ледогоров посмотрел на часы.

— Серега! Мне пора! В понедельник поговорим. — Он начал вылезать. — Мужики! Я посмотрю сейчас, где Артур! Виталя! Хорошо тебе отдохнуть!

Дверь кабинета Вышегородского была опечатана. Ледогоров заглянул обратно.

— Все нормально! Проветривайте! Только не орите сильно!

Небо стало серо-зеленым. По прежнему парило. Опаздывая, он бегом пересек забитый пятничной пробкой Литейный, нырнул в проход-няк возле почты и оказался на Моховой. Юлька демонстративно стояла на улице, поглядывая на часы. В очередной раз кольнула собственническая гордость за ее сногсшибательную фигуру.

— Опаздываете, мужчина, — она нахмурилась. — Не боитесь, что уведут девушку?

Он обнял ее.

— Нет. Не боюсь.

— Правильно, — она нашла его губы.

Проходящая пожилая пара смотрела на них с улыбкой. Ледогоров с трудом перевел дух. Внутри все дрожало. Он чувствовал себя как школьник после первого настоящего поцелуя.

— Куда пойдем?

Она посмотрела на него снизу вверх.

— Конечно домой! И по-быс-трее!

Сгущалась вязкая вечерняя мгла. Снова невесть откуда взявшийся ветер шелестел над головами уставшей от жары листвой.

Ночью по городу идет гроза, разгоняя царящую дневную духоту, дождевыми потоками отбивая чечетку по железу остывающих крыш и стеклу запыленных окон. Электрическими дугами эротично выгибаются в темном небе молнии. Юлька плотнее прижимается к нему, касаясь губами небритой щеки.

— Можно я тебя спрошу?

— Нет.

— Что нет?

— Я тебя не люблю.

Она слегка кусает его за щеку.

— Больно?

— Нет.

— Врешь.

— Вру.

— Будешь вредничать — я тебе ухо от кушу.

Красная дуга ослепительно сверкает за раскрытым окном. Кто-то смеясь пробегает через двор, цокая каблуками.

— Ты меня сразу полюбил?

— Нет.

— А что ты подумал, увидев меня в первый раз?

— А ведь трахает ее кто-то.

Она прижимается сильнее, больно впиваясь в него ногтями.

— Не думай больше об этом!

— Не думаю.

Удар грома сотрясает стены.

— Чего ты хочешь больше всего на свете?

— Честно?

— Честно.

— Выпить.

Она вскидывается, наклонившись к его лицу.

— А меня?

— Ты же просила честно.

— Мог бы соврать.

— Хорошо, теперь буду врать.

— Не надо.

Кажется, ливень заполняет все пространство за пределами комнаты, оглушительно шурша в проеме «колодца».