Полуночное танго - Наталья Калинина

От Эммы Вячеславовны, как мне показалось, пахло вином.

— Я потом зайду. У меня… дела.

— Жанночку убили, слыхала? — У Эммы Вячеславовны увлажнились глаза. — Я ее еще совсем крохотулькой знала. Это тот нацмен ее убил. Я их как-то на Революции встретила. В обнимочку шли. Рожа у него бандитская. И что Жанночка в нем нашла? А Лидка Куркина видела, как он Жанночку по щекам хлестал. Ревнивый ужасно. Нацмены все такие.

У меня противно заныло внутри. Я попыталась убедить себя в том, что нельзя верить всем этим бабкиным сплетням. Тем более Эмма Вячеславовна, теперь я поняла, была здорово в подпитии.

— Мне пора. Меня подружка ждет.

— Погоди. Зачем ты в церковь заходила? За Славика Бога попросить?

— Да. — Я отвела глаза в сторону. Ложь в ту пору давалась мне не так просто.

— Золотце мое ненаглядное. — Она поцеловала меня в щеку. — Повезло моему Славику. Я вам и дом отпишу, и все сбережения. Господи, только бы Славик скорей на ноги встал.

Вдруг Эмма Вячеславовна отпустила меня: что-то необычное привлекло ее внимание. Увиденное так поразило Эмму Вячеславовну, что у нее отвисла челюсть.

Я повернула голову по направлению ее взгляда и увидела на бульваре маму. Она шла под руку с мужчиной. Они о чем-то оживленно беседовали.

— С кем это Евгения? Батюшки-светы, а я и не знала, что у нее кавалер появился. Варя мне ничего не сказала. Постой, постой, кто же это такой?..

Меня это тоже слегка заинтриговало: дело в том, что я никогда не видела маму под руку с мужчиной. В музыкалке, где она преподавала, ее дразнили старой девой, хотя, разумеется, знали, что она была замужем и растит дочь. Просто дети очень наблюдательный народ.

Вдруг у меня закружилась голова и опять заныло внизу живота. Я поняла, что в капкане, что попала в зависимость от своей плоти. А ведь всего каких-то два дня назад я была свободна и счастлива. Увы, я не умела это ценить.

Я поплелась вдоль унылого серого забора, за которым находилась похожая на казарму моя родная школа. Я вспомнила, как весной на уроке физкультуры подвернула ногу и Славка приехал за мной на своем Росинанте. Он подхватил меня на руки и снес по ступенькам. На нас с завистью смотрели одноклассники и даже учителя. В тот день Славка ехал очень медленно, осторожно вписываясь в повороты. Прохожие тоже смотрели на нас, мне кажется, с завистью. Я была такой гордой и счастливой. Теперь же я испытывала к Славке что-то похожее на отчуждение. Да, я жалела его, но только разумом. Вероятно, все мои чувства были обращены к Арсену.

«Где мне искать его? — думала я. — Только не на Бродвее. Может, он спрятался в пещерах на Выселках? Вряд ли. Об их существовании знают даже не все из местных».

«Это тот нацмен ее убил… Рожа у него бандитская… Ревнивый ужасно…» — звучал в моих ушах голос Эммы Вячеславовны.

Я стиснула кулаки. Я поняла, что ревную Арсена к Жанке. К тому, что между ними было. Я чувствовала облегчение от того, что Жанку убили. Это было жестоко, но я ничего не могла с собой поделать.

— За матерью шпионишь? — услышала я над самым ухом голос Марго. — Считаешь, она не имеет права на личную жизнь?

Я повернула голову. Марго была не одна. Рядом с ней стоял потный лысый толстяк. Мне бросилось в глаза, что он едва достает Марго до уха.

— Я… я просто гуляю.

— Просто гуляешь? Нет, ты не просто гуляешь. — Марго скривила в ехидной гримасе свои малиновые губы. — Знакомьтесь, Борис Моисеевич, это моя… младшая сестричка Саша, — сказала она, обращаясь к толстяку. — Круглая отличница. А еще мечтательница и фантазерка. Но при всех вышеназванных достоинствах очень даже себе на уме. Как, между прочим, и я. — Толстяк взирал на меня из-под густых черных бровей. У него были противные маслянистые глазки. Потом он улыбнулся, выставив на всеобщее обозрение два ряда золотых зубов. — Твоя мамочка с Камышевским свиданничает, — сказала Марго. — Небось слышала про такого?

Еще бы я не слышала про Камышевского! Он был любимцем города. Вернее, его женской половины. Актер театра драмы и комедии. Герой-любовник. Поклонницы ждали его у подъезда. Мама и Камышевский… Нет, такое даже во сне не приснится.

— Не веришь? Вон они, на лавочке сидят. — Марго была возбуждена. — Этот пижон за ней целый месяц ухлестывал, а она носом вертела. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха.

— Ваша сестра очаровательная девушка. Я приглашаю вас, девочки, в ресторан. Отметим наше знакомство шампанским и черной икрой. — Толстяк все улыбался мне. Его золотые зубы блестели в солнечных лучах.

— Нет, Борис Моисеевич, в ресторан втроем не ходят. — Марго взяла его под руку и потерлась щекой о его щеку. — Пошли скорей. А то я глупостей натворю. — Она засунула в рот два пальца и по-разбойничьи громко свистнула. — Эй, на бульваре! Только, чур, не целоваться, слышите?

Я еще никогда не видела Марго такой. Но меня это, признаться, мало волновало. Я развернулась на сто восемьдесят градусов и направилась в сторону Маяковской. Мне захотелось взглянуть на место, где произошла позавчерашняя трагедия, столь круто изменившая мою жизнь.

Жанка жила в угловой комнате в одноэтажном кирпичном доме, где, кроме нее, обитали еще две или три семьи. У Жанки был отдельный от соседей вход — его сделал еще ее покойный отец, слывший алкоголиком и дебоширом. Соседи не раз заявляли на него в милицию, а он, в свою очередь, мстил им всеми возможными способами: клал кучи перед их дверями, мочился в окна. Дверь он тоже прорубил им в отместку. Они не могли себе позволить поступить так же, потому что дом стоял на земле, принадлежавшей молокозаводу, и только его торцовая часть, где и располагалась комната Буяновых, выходила на ничейную территорию. Соседи сполна отомстили Жанкиному отцу, когда видели, как он, пьяный, спал в канаве в промозглую сырую ночь, и даже не подумали его разбудить. Буянов умер от воспаления легких.

Вокруг не было ни души. Я зашла со стороны единственного окна, прижалась носом к нагревшемуся на солнце стеклу.

Моему взору открылся жуткий бардак. Постель скомкана, из-под съехавшего матраца видна металлическая сетка. На полу пустые коробки и какие-то бумажки. Возле платяного шкафа валяется кверху ножками табуретка.

«Они спали на этой кровати, — невольно подумала я. — Он занимался с ней тем же, чем позапрошлой ночью со мной…»

Мне в лицо ударила кровь, подогнулись колени, когда я вспомнила, что он творил со мной позапрошлой ночью. Какой стыд…

Я уселась в пыль под окном и спрятала лицо в ладонях. Не помню, сколько времени я так просидела.

— Что ты здесь делаешь?

Я подняла голову. Это был дедушка Егор, в белой кепке и с бидоном в руках.