Ловцы душ - Наталья Загороднева

   И весь вечер Таня сидела на своей уютной кухне, под плетеным абажуром, пила коньяк, курила, размахивала сигаретой, как дирижерской палочкой и читала стихи вслух. Временами останавливалась, вытирала слезы, изрекала: "Жизнь - дерьмо", и продолжала читать. Уснула тут же, за столом, а я не могла ее перенести в кровать. Пока она спала, я прижалась к ней, заглянула под неплотно прикрытые веки, и...

   Она вдохнула меня. Будто смерчем подхватило, понесло, смяло, расправило...

   Ох, как же хорошо снова чувствовать! Правда, не самые лучшие ощущения - похмелье, дурное настроение, сонливость и апатия. Теперь я знала о ней все, вместе с ней пережила ее любовные неудачи, потерю близких, одиночество. А ведь у нее и подруг не было, с тех пор, как одну из них Таня нашла в своей постели, вернувшись с работы чуть раньше обычного. Не стала поднимать шум. С мужем рассталась тихо и быстро. Но перестала встречаться с друзьями. Зациклилась на работе, постепенно втянулась так, что дом для нее стал досадным дополнением к настоящей жизни. А ведь молода, и чиста душой, открыта и честна. О такой подруге можно только мечтать. Но меня заботило и другое: в ней, как и во мне - прежней, дремало нераскрытое умение влиять на людей, на судьбы, на окружающий мир. Но если я искала знаний, то она, напротив, избегала их, и не хотела раскрывать свой дар.

   Я выскользнула из ее тела - тяжело было находиться внутри, это сильно ослабляло. Я уже поняла, что такие проникновения нужно использовать в крайнем случае - сливаясь с чужой душой, я забывала себя прежнюю, а этого так не хотелось...

9

   Связь с земной жизнью еще была очень сильна, меня потянуло домой - туда, где прошли последние дни. Сережа оставил открытой форточку, и холодный ветер раздувал занавески, вбрасывая в тепло квартиры блестящие искорки дождинок. Я не мерзла, а вот он свернулся на кровати, поджал ноги, его трясло в ознобе. Как просто было бы встать, толкнуть форточку, укрыть его одеялом - и даже эти простые движения для меня сейчас казались неисполнимым желанием. А что может быть хуже, чем видеть, как твоему родному человеку плохо, и никак ему не помочь? В доме больше никого, а к утру он простынет, заболеет... И это моя реальность - все видеть, понимать и бездействовать...

   Я загрустила. Приткнулась под бок к мужу, смотрела его сны, наполненные болью и страхом, и тоскливо сожалела о своих ошибках.

   Так и произошло: утром он проснулся уже больной. Закашлялся, прижал ладонь ко лбу, сел на кровати, мучительно сморщился, с трудом сглотнул. Наконец-то закрыл форточку, выпил прямо из горлышка холодный чай, вернулся в постель и быстро уснул под одеялом. Его лоб покрылся капельками пота, он трясся в ознобе, временами шептал мое имя - бредил. Бедный мой, бедный!

   Решение пришло само: нужно просить помощи. Я настроилась на Таню, спросила, где она, и услышала ее. Спустя мгновение она уже изумленно таращилась в полутьму кухни, пытаясь сообразить, что происходит. Я рассказала ей, и она сонно кивнула, мол, все поняла, сделаю.

   Такси довезло ее до моего дома. Она поднялась на третий этаж, решительно утопила кнопку звонка, и жала ее до тех пор, пока в прихожей не раздалось шлепанье босых ног.

   - Что вам нужно? - Сергей, закутанный в одеяло, не был настроен на прием гостей.

   Она нахально его оттолкнула, прошла в комнату.

   - Я вчера была у тебя, помнишь? Татьяна. Мне показалось, ты неважно себя чувствуешь. Вот, привезла лекарства, я же врач.

   - Слушай, Татьяна, давай не будем врать друг другу? - сморщился он. - Я не хочу, чтоб ты придумала себе то, чего нет. Не нужно меня опекать. Болен я или здоров - только мое дело. У меня жена умерла... Чужой тебе человек. Ты не понимаешь и не поймешь того, что чувствую я. И не в моих планах сейчас завязывать дружбу с кем бы то ни было. Оставь меня в покое!

   - А теперь слушай ты! - гневно процедила она. - У меня есть обязательства перед твоей женой, и я буду делать то, что она хочет! Слышишь, ты? Надо будет - вызову санитаров и свяжу тебя. Ее спокойствие для меня сейчас важнее, чем твои надуманные бредовые фантазии.

   Он обхватил голову руками.

   - Хватит! Перестань! Ее нет! Нет, понимаешь?! Какие, к черту, обязательства? Ей уже все безразлично. И мне тоже.

   - Зато мне не безразлично, - тихо сказала Таня, подошла к нему, положила руку на его плечо. - Пожалуйста, не мешай мне делать то, что нужно. И поверь - она ближе, чем ты думаешь.

   - Уходи! - он толкнул ее к выходу, сел на стул и опустил голову на руки.

   - Уйду, - ответила она. - Вот таблетки, пей, пожалуйста, как тут написано. Не для меня. Для нее.

   Она вышла из дома, а он заплакал, сгреб лекарства, отбросил на пол.

   - Я сдохнуть хочу. Просто сдохнуть.

   Я поникла. Ничего не получится. Упрямый мой, своенравный...

   Он, будто услышав мои мысли, поднял с пола таблетки, выдавил несколько на руку, кинул в рот. Поднял мокрые глаза вверх.

   - Яночка... Если ты видишь... Вот, смотри - я пью эти чертовы пилюли. Знаю, ты не хочешь, чтоб со мной что-то случилось. Но я не могу без тебя. Попроси там... Пусть и меня... к тебе...

   Я прижалась к его груди и болела вместе с ним.

   С каждым днем все тяжелее становилось сохранять прежние чувства. Прежняя жизнь все чаще казалась просмотренным кинофильмом, и без общения с родными их тепло и ласка стали забываться. Я понимала - для души так легче, потерять все связывающие ее со всем земным нити, отправиться в новое путешествие свободной, избавленной от привязанностей. Но мне-то нужно было удержаться! Как молитву, как мантру повторяла я день за днем слова, что говорил мне любимый, прокручивала в памяти моменты наших встреч, вспоминала его нежность и любовь. Временами так уставала от этого, приходили мысли о бесполезности и тщетности, казалось бы, зачем теперь уже хранить прошлые чувства? Мои близкие тоже не будут вечно страдать обо мне, пройдет время - и они успокоятся, смирятся, забудут... Сергей встретит другую женщину, и с ней будет так же ласков и нежен, как был со мной. Сын будет называть мамой чужую тетю. Только маме меня никто не заменит. Но и она выдержит разлуку.

   Впрочем, и думать мне было не положено, все, что осталось - эмоции и чувства. Наверное, привязанность к Ловцу сыграла мне на руку - я все еще держалась за этот мир, а значит, и ко всему, что было мне дорого.

   Сереже становилось хуже с каждым днем. Он автоматически выполнял привычную работу, заботился о сыне, но душа его медленно умирала, и я это видела. И тут не могла помочь Таня, все ее слова натолкнулись бы на стену противоречия с его стороны. Он постоянно думал обо мне, и мысли эти не были светлыми. Отчаянная тоска и боль рвали его сердце. Он забывал, когда ел, спал, и каждый день неизменно приходил на кладбище, подолгу сидел у могилы, молча гладил холодный портрет. И даже не думал ни о чем, просто плакал душой.