Сюжет в центре - Станислав Хабаров

О, эти маленькие подмосковные города, ожерельем охватывающие столицу! Нужно отдать им должное. Безусловно с нею связанные и друг от друга отличающиеся. В них сохранились остатки былой природы, потрясающие живописные уголки, непременный особенный свой уклад и. неповторимая специфика. Если прежде она определялась моноструктурой текстильного или машиностроительного производств, то теперь тяготела к научной или оборонной тематике.

У каждого места своя история. Её лишь следует распознать. К любому обжитому месту следует относиться с уважением, даже если там не поставлен памятник, а существуют лишь слухи и легенды.

Местная топонимика города ещё местами сохранялась: Комитетский лес, Торфянка, Куракино поле. Вскоре это место между Калининградом и Костино было застроено и превратилось в Новые Подлипки.

От станции к памятнику Ленина вела улица Коминтерна. Здесь была маленькая площадь, местная «этуаль». От неё расходились несколько улиц и шла стометровая прямая к главной проходной. За фабрикой кухней и гастрономом в низком помещении с двумя раздаточными окнами наливали пиво и выдавали воблу по требованию.

После перестройки вдоль улицы Коминтерна начали плодиться похожие киоски с баночными суррогатными коктейлями, в основном с «джином с тоником» – взрывной химической смесью, что сначала удивляла потребителей, пока к ней не привыкли.

Позже город переименовали в Королёв, но улицы назывались по-прежнему. На улице Ленина расположена «Энергия», остались улицы Калинина, Маркса, Либкнехта, проезды Дзержинского и Ворошилова. Отчего? Видимо, для людей, делом занятых, просто не важно название улиц. Как говорят, хоть горшком назови. Но появились и новые улицы Королёва, Гагарина, Терешковой, конструктора Грабина.

Центральным в городе считался стадион «Вымпел», и был ещё другой, попроще за железной дорогой, у канала – подземного водотока, по которому отсюда шла в Москву питьевая вода. Здесь проводились матчи команд КБ, и бегал – судил в профессиональной форме косолапя Владислав Волков, о котором говорили: «Ничего парень, но на бочке сидел»…«На какой бочке?»…«На бочке с порохом и она взорвалась». Волков был тогда замом ведущего конструктора, затем готовился в качестве дублёра, полетел на первую станцию вне очереди и погиб вместе с Добровольским и Пацаевым.

Перестройка изменила статус Калининграда. Из закрытого городка с ограниченным доступом он превратился в общедоступное место, и в окнах гостиницы рядом с рынком запестрели восточные головы. А на фабрике-кухне в особом зале наглые руки могли взять теперь не ими заказанный шашлык через головы стоящих в очереди.

Любое место любопытно по-своему. Мало вероятность событий иных мест рождает теории об их энергетической заряженности. В Подлипках вырос особенный лес предметным уроком, как сделать многое из ничего. Владелец взялся выращивать лес, отбирая деревья, вкладывая в это занятие усердие и талант. Подход к выращиванию деревьев имел результатом роскошь отборных деревьев в подтверждение теории, что всё может стать инструментом талантливого человека. Так сделал позже в этих местах не с деревьями, а с людьми космический Главный конструктор Королёв.

В Подлипках с травяного аэродрома взлетал необыкновенный планёр конструкции Королёва, способный исполнить фигуры высшего пилотажа, недоступные прежде для планеров. А в это время сам его конструктор, невинно осуждённый, трудился в колымских лагерях.

Позже Королёв, как первопроходец, осваивал местные территории, занятые пёстрым мелким производством. В действительности всё выглядело значительно проще. На осваиваемую территорию попадали иногда просто через дырку в заборе.

И другие места исторически связывались с именем Королёва. В Крыму, с высоты его ведущей вершины Роман-Кош стартовали первые планера. И тут же рядом, по соседству, в Евпатории в наши дни возник пункт дальней радиосвязи для управления полётами автоматических межпланетных станций.

Ренессанс нашей молодости

Неповторимые годы нашей молодости, когда всё разом сделалось возможным. Был побеждён фашизм, из недр невидимых глазом атомов извлекли атомного джина, а сказки и мифы о полётах к Луне стали повседневной обыденностью.

Шестидесятые годы принято считать временем особенным, короткой оттепелью, временем пробуждающихся надежд. Были они не только временем нашей молодости, но действительным ренессансом в искусстве (появилась прекрасная деревенская проза, Юрий Казаков, книги Валентина Распутина), в авторской песне зазвучали знаковые имена.

В московском клубе кинолюбителей мы прикасались к шедеврам киноискусства и спорили в молодёжном кругу. Нас волновал тогда и феномен Окуджавы, трогали рассказы Аксёнова и виртуальное взаимодействие с ним в пределах видимости ресторана Дома Журналистов.

Сам тогдашний выход мой в журналистику казался ничем иным, как транспортацией в иное измерение, до этого немыслимое. Тогда началось для меня широкое знакомство с океаном литературы. Многое переводилось в то время и стало доступным. У всех на слуху был Эрнест Хемингуэй.

С ракетным творчеством были созвучны и песни бардов и проза Паустовского. Крамольный сборник «Тарусские страницы» напоминал своей свежестью очарование этих мест с лагерем «Синева», болотистые равнины, Змеиный остров, смешение рыжих вод Пры и Бужи, грибные места, где грибов «хоть косой коси».

Но для меня момент истины наступил, когда к нам приехали то ли от В.М. Ковтуненко, то ли сам Ковтуненко, не помню, и на соседнем столе в комнате теоретиков оказался желтый томик приложения к журналу «Сельская молодёжь».

Я открывал его не ведая, что открываю новую страницу собственной жизни. Она начиналась словами «Осени в дубовых лесах»: «Я взял ведро, чтобы набрать в роднике воды. Я был счастлив в ту ночь, потому что ночным катером приезжала она…» В сборнике было шесть авторов, но никого я ни тогда, ни после не прочёл кроме первого, потому что каждый раз, открывая сборник, я не мог пропустить певучей прозы его, по праву первого, перечеркнувшего рядом звёздным следом обыденный небосклон и тут же из жизни ушедшего.

С жильём тогда было плохо. Мы жили на Ломоносовском проспекте в двухкомнатной квартире с соседями. В большой комнате мы размещались вчетвером: я с женой, сыном и тёщей, а в соседней комнате чужие люди. И это считалось хорошо. Наш дом был на перекрёстке дорог – магистрального Ленинского проспекта, на котором встречали космонавтов, и Ломоносовского, шедшего к Черёмушкинскому рынку от МГУ. Наш дом стоял почти напротив Черёмушкинского рынка. Из окон была видна огромная светящаяся реклама нового магазина «Синтетика» и начинавшееся Калужского шоссе с деревянными домами деревни, которые вскоре снесли.