Шпоры на босу ногу - Сергей Булыга

– А они хоть понимают по-французски?

– Да, несомненно, – поспешно заверил Оливьер. – И, кроме того, все они как один рвутся в бой. И лошади у них, сам видишь, сытые и свежие.

– Ну, к лошадям претензий особенных нет, – согласился сержант. – А этим… им самим… что обещано?

– Высочайшее прощение – раз, – важно сказал Оливьер. – То есть забываются, списываются, закапываются, предаются вечному забвению все их грязные… ну, скажем так, проделки. И это – сразу, здесь. И второе – всем им дается чистая отставка и полное освобождение от всех дальнейших рекрутских наборов. Но это, второе, – уже по благополучному прибытии в ставку. Всё это с ними твердо обговорено и скреплено. Так что… Ну, да!

И Оливьер замолчал. Сержант хотел было сказать, что всё это глупости, что полное прощение и вечную отставку все эти молодцы получат сразу же, как только лишь за первым поворо…

Но генерал поспешно перебил его:

– Итак, слушай внимательно! Сейчас мы выведем пехотное каре, это три полных роты пиренейских вольтижеров, кстати, отменные стрелки, они пойдут – посмотри – вон туда, как будто мы собираемся закрепиться вон на той высоте, установить там батарею и тем самым защитить…

Ну, и так далее. Генерал продолжал объяснять свой хитроумный план прикрытия, а сержант тем временем подозвал к себе Мари и сел в седло. Генерал снизу вверх посмотрел на сержанта – вот и всегда бы так смотрел! – довольно причмокнул губами и сказал:

– Хорош, черт побери! Масть в масть!

Сержант пожал плечами, подобрал поводья, еще раз глянул на солдат… и вдруг подумал, что дело, несомненно, дрянь, но, может, сегодня как раз такой случай, когда лучше иметь дело неизвестно с кем, нежели с законченными трусами. Да и, в конце концов, Оливье трижды прав: чем сегодняшнее дело опасней вчерашнего?! Это раз. И второе: это же все равно его последняя кампания, так что опять же всё сходится! Ну разве что осталась одна сущая безделица…

– Что, сомневаешься? – вкрадчиво спросил генерал.

Однако сержант ничего ему на это не ответил. Мало того, он на него даже и не глянул, а просто тронул Мари и подъехал к отряду. Пусть будет, подумал он гневно, что будет – тем более после того, что уже было!

И вот он осадил Мари и осмотрел их, всех пятерых. И они, все пятеро, смотрели на него. Смотрели только выжидающе, потому что на их лицах не угадывалось даже малейшего намека на служебное рвение. И все-таки…

– Приятно оказаться во главе таких молодцов, каких я вижу перед собой! – бодро начал Дюваль. – Тем более, что нам предстоит сущий пустяк: пройти через неприятельские пикеты, потом пять лье по лесу, и мы в ставке. Пустяк, не правда ли?

Солдаты молчали. Сержант оглянулся на стоящего поодаль Оливьера, вздохнул и снова обратился к солдатам:

– Кто понимает по-французски?

Никто не ответил. Сержант беззвучно выругался, обернулся к генералу – и нарочито браво доложил:

– Все в порядке, можно начинать!

Генерал кивнул, развернулся и двинулся к штабу. По пути он что-то приказал подбежавшему к нему дежурному офицеру, тот козырнул и убежал. И генерал ушел, скрылся за домом. А пиренейские стрелки уже, наверное, построены, скуси патрон, взять под курок, капитан – правый фланг, лейтенанта на левый, и барабан, и марш. А мы тем временем…

– Ну вот что, молодцы, хватит шутить, – невозмутимым голосом сказал сержант, опять обращаясь к солдатам. – И ладно, если бы вы шутили с генералом, этой зимой все генералы того стоят. Но причем здесь обычный, совсем не гвардейский сержант?! Который тянет с вами одну лямку, который сам примерно так же, как и вы, попал в это мерзлое дерь… Ладно, чего тут ругаться! Никто же, как нам везде говорят, никто же ни в чем не виноват. Ну да, не виноват. По крайней мере я. Я – это уже точно. А зовут меня Шарль. Шарль Дюваль, – тут он для наглядности ударил себя кулаком в грудь. – А как тебя? – и он указал на кирасира без кирасы.

Кирасир оказался смышленым и сразу ответил:

– Чико, сеньор, Чико! Напполи. Волкано. Везувио! – и для пущей понятности он раздул щеки и зарычал, пытаясь воспроизвести рокот пламени, а после добавил: – Огон!

Сержант согласно кивнул, прекрасно понимая, что над ним насмехаются. Ну что ж, подумал он, тогда любезность за любезность! И, обращаясь ко второму солдату, испанскому конному егерю, Дюваль насмешливо сказал:

– А вот тебя я уже видел. В тот день, когда мы наконец-то ворвались в Сарагосу, ты упал передо мной на колени и принялся вымаливать…

– Неправда! – сердито воскликнул испанец. – Я родом из-под Бургоса!

Приятели солдата засмеялись – ведь он заговорил на вполне сносном французском. Отсмеявшись, солдаты смутились, гадая, как же теперь поведет себя их новый командир. Однако сержант сделал вид, будто ничего особенного не произошло, и даже более того – он сказал:

– Прошу прощения, я обознался. Как бишь тебя?

– Меня зовут Хосе, – мрачно сказал испанец.

– Хосе! – сержант кивнул. – Прекрасно! Испанцы храбрые ребята, я был там дважды ранен. Зато… – и тут он повернулся к третьему солдату, а это был австрийский гусар, и воскликнул: – Зато как чудно нас встречала Вена! Столики с вином стояли прямо на улицах, женщины дарили нам цветы. Не так ли, Франц?

– Франц, Франц, – согласно закивал простодушный толстяк, приложил к губам флейту, которую он до этого весьма нетерпеливо теребил в руках, и заиграл очень грустный, печальный мотивчик. Австриец нещадно фальшивил, однако мелодия была настолько минорной, что сержанту уже не хотелось говорить солдату что-либо обидное. Он отвернулся…

И увидел худощавого драгуна с густыми пшеничными усами.

– Курт, – сам, не дожидаясь вопроса, представился драгун и добавил: – Бранденбург.

Сержант кивнул. И повернулся к мамелюку. Тот, помолчав, отрывисто сказал:

– Саид, – и больше ничего.

Дюваль нахмурился. Тогда, в битве у Пирамид, армия египтян была рассеяна, и всем казалось, что еще неделя, и генерал Бонапарт двинется дальше, в сказочно богатую Индию. Однако очень скоро…

Да! Все повторяется! Дюваль вздохнул, отвернулся – и только теперь обратил внимание на кучера, серой мышью притихшего на козлах. Тщедушный и веснушчатый, кучер живо напомнил ему детство, мальчишку с соседней улицы, сына рыбной торговки, а звали его… Да! Сержант невольно улыбнулся и сказал:

– Ну а ты, приятель, только по мундиру не француз.

– Я родом из Женевы, господин сержант, – скромно ответил кучер. – Мой папа, аптекарь, нарек меня Гаспаром в честь дедушки, тоже аптекаря.

Ну что ж, подумалось, знакомство состоялась, пора приниматься за дело. Сержант откашлялся и заговорил быть может и не очень складно, но зато достаточно уверенно и веско: