Вымпел мертвых. Балтийские кондотьеры - Константин Буланов

Одновременно с неумолкающими газетчиками по старой русской традиции принялись искать виновных в гибели корабля и большей части экипажа. Так военно-морской суд, собранный по прямому указу Александра III, разбиравший в октябре 1893 года "Дело о гибели броненосца береговой обороны "Русалка"", признал командовавшего учебно-артиллерийским отрядом контр-адмирала Бурачека виновным в том, что все распоряжения по совместному плаванию броненосца "Русалка" и канонерской лодки "Туча" он сделал не лично, а через своего флаг-капитана, также в вину ему вменяли недостаточную осторожность в выборе погоды отправления кораблей в поход, а также противозаконное бездействие власти и слабый надзор за подчиненными. Но отделался он довольно легко – объявлением выговора в приказе. Иениша обвиняли в том, что он вышел в поход, будучи изрядно больным, что привело к невозможности полноценного командования вверенным ему кораблем. Спасло капитана 2-го ранга только то, что он заранее подавал рапорт с просьбой заменить его, но единственно возможный сменщик сам слег в кровать с тяжелым заболеванием, не оставив Иенишу иного выхода. Так что по распоряжению императора Виктор Христофорович получил следующий чин, не смотря на не выплаванный ценз и был выпнут в отставку по состоянию здоровья. Командира канонерской лодки "Туча", капитана 2-го ранга, Лушкова обвиняли в оставлении своего флагмана в условиях плохой видимости и в назидание остальным сняли с должности командира корабля, а после отрешили от должности с потерей прав службою приобретенных, без права в течение трех лет вновь поступать на службу. Хорошо еще что чин, ордена и другие знаки отличия ему сохранили. Одним словом, макнули многих лицом в грязь, но, дабы не выносить сор из избы, следственная комиссия в своем окончательном выводе отнесла погодные условия к основным причинам гибели броненосца наравне с конструктивными особенностями и возрастом корабля.

Правительство распорядилось выдать вдовам и детям погибших моряков полную пенсию по первому разряду раненых. Месячная пенсия вдовам офицеров устанавливалась в 500 руб., матросов – 60 руб., детям-сиротам по 150 и 40 руб. соответственно. Добровольные пожертвования шли отдельно под надзором специального комитета. На этом официальная часть и закончилась.

Однотипную с "Русалкой" броненосную лодку "Чародейка" проверили на техническую годность и убедившись, что корабль в относительном порядке, не стали исключать из списков флота по причине острой нехватки даже учебных кораблей, тем более что в этом году погиб на камнях броненосный фрегат "Витязь" и были списаны четыре последних деревянных парусно-винтовых корвета, а количество офицеров достигших звания, с которым уже было необходимо занимать должности на кораблях 2-го ранга только возросло. К тому же, в строю все еще оставались куда более старые и менее мореходные мониторы, списание которых могло поставить крест на карьере многих офицеров, не смотря на околонулевую боевую ценность данных плавающих раритетов. Протопопова и всех остальных спасшихся перевели во флотский экипаж, после чего и сдали дело в архив.

Одновременно с судебными разбирательствами были организованы поисковые работы. Старший офицер "Русалки" смог определить примерные координаты гибели корабля и в означенном районе вскоре появилось не менее десятка кораблей Балтийского флота, принявшихся протраливать дно в надежде зацепить ушедший под воду броненосец. Знай они, что "Русалка" упокоилась на недосягаемой в нынешние времена глубине в 74 метра, поиски, несомненно, были бы окончены во избежание трат средств, которых как во все времена и так не хватало. Но, единственный располагающий данной информацией человек в это время был слишком занят, чтобы докучать своими советами господам офицерам Российского Императорского Флота, тем более что выслушать его согласились бы разве что трое из них, непосредственно обязанных ему своими жизнями.

Три дня прождал Иван в указанной Иенишем небольшой бухте. Немногочисленные продукты закончились уже на второй, и потому старого отставного моряка принесшего помимо весточки от Иениша корзину с нехитрой снедью он встретил хоть и настороженно, но с радостью. Да и натянутые струной нервы отпустило – все же капитан 2-го ранга не стал сдавать его никому и сейчас его не вязали жандармы, а угощали еще теплым черным хлебом, копченой рыбой да вареными яйцами под домашний квас.

Старик ушел из флота по выслуге лет вслед за своим последним командиром, давним другом отца Иениша, у которого служил деньщиком, да так и остался у того в услужении.

– Чудная у вас лодка, вашбродь. – поцокал языком старый моряк, осматривая небогатое убранство "Шмеля". – Ни парусов, ни весел не видно. Паровой машины тоже не видать. Как ходить-то на ней?

– Да какое я благородие, Степан Архипыч. – отмахнулся, чуть ли не давящийся ароматным деревенским хлебом Иван, – Так, голь перекатная. Из всего имущества только этот катер и остался. Да и дворян в своих предках не припоминаю. Иваном кличте, не обижусь. А что касается машины, то имеется такая. Новейшая разработка! Потребляет жидкое топливо взамен угля и не требует пара для работы.

– Чего только не придумают. – вновь цокнул языком старик. – Я когда службу начинал, пароход дивом дивным казался, а теперяча куда ни глянь, только трубы дымят. Парусов все меньше и меньше на горизонте видно. Бывает так, придешь в порт или прогуливаешься по набережной, дабы на море одним глазком глянуть, а ни одного паруса не видать. Только гарь гроздями висит.

– Время идет. Техника развивается. – пожал плечами Иван. – Кто знает, что будет лет через пятьдесят? Может люди уже на летучих кораблях ходить по небу будут.

– Это как же? Как птицы? – удивился моряк.

– Не думаю что столь элегантно. – усмехнулся Иван, – Но явно быстрее.

– Хотелось бы увидеть. – мечтательно улыбнулся старик.

– Может и сподобимся.

– Хотелось бы. – вновь вздохнул старик и с кряхтением поднялся на ноги. – Подсоби ка мне, Ваня, с яхты твоей сойти. Дряхлый я стал, чтобы по люкам таким ползать. Это в юности я мог по реям, как мартышка африканская, скакать, а сейчас не каждая прогулка с легкостью дается.

Низкосидящий "Шмель" во время отлива ложился на усеянное галькой дно, потому Иван спустил кормильца на не успевшие просохнуть камни, протянув следом опустошенную корзину.

– Ты, Ваня, завтра меня не жди. Только послезавтра вновь наведаюсь. Как раз твой проводник прибыть должен.

– Хорошо бы. – поежился Иван, – А то я тут уже все, что можно, в костре спалил. Ночью так вообще холод до костей пробирает.

– Ну ничего. Сейчас кистью поработаешь и согреешься. – каркающе рассмеялся моряк. – Работы, конечно, не много. Но хоть какое-то разнообразие.

Кинув взгляд на сгруженные с телеги бочонки с белилами и три грубых кисти, он лишь кивнул. Забавная раскраска под шмеля показалась слишком весомой уликой, по которой его могли найти и потому прежде чем вести катер в какой-либо порт, сперва, требовалось привести внешний вид "Шмеля" в менее привлекающий взгляды. С той же целью была привезена сколоченная на скорую руку прямоугольная конструкция, призванная имитировать дымовую трубу после окраски и крепления на выступающей рубке катера. К сожалению, заказать изготовление округлого муляжа из стали за столь короткий срок не представлялось возможным.

Начав с днища, чтобы дать белилам хоть какое-то время подсохнуть до начала прилива, Иван, заляпанный краской с ног до головы, закончил с работой лишь к полудню 12-го сентября. Еще через пять часов в бухту, пыхтя высокой дымовой трубой, вполз небольшой паровой катер, на носу которого восседал Степан Архипыч.

Иван, не имея на катере кормовых люков, прозевал этот момент и когда в борт постучали, приложился головой о фанерную панель потолка, дернувшись от неожиданности. Лишь донесшийся снаружи знакомый голос успокоил готовое выпрыгнуть из груди сердце.

– Ваня, ты внутри?

– Да, Степан Архипыч. Сейчас выйду. – подскочив с лежанки, Иван высунулся в приоткрытый люк и тут же уперся взглядом в покачивающийся у кормы "Шмеля" паровой катер. Помимо уже знакомого деда на нем находились еще трое: бородатый рулевой, чумазый от угольной пыли кочегар и к величайшему изумлению Ивана – статная дама. Катер не мог подойти ближе, чтобы не сесть на камни и потому пришлось кидать на него швартовый трос, чтобы тот сдернул "Шмеля" с камней, благо из-за начавшегося прилива на камнях покоился только нос.

Многочисленные потуги стащить "Шмеля" увенчались успехом только через час, когда прилив еще немного приподнял его над дном. Угрюмо запыхтев, паровой катер в сгущающихся сумерках на четырех-пяти узлах принялся буксировать "Шмеля" в сторону Ревеля, но через полтора часа пристал к обветшалому деревянному причалу у небольшой рыбацкой деревушки.