Мир не меч - Татьяна Апраксина

Колдунка.

Маленькая магическая нить работы тенников, энергетический паразит.

– Где ты это подобрал? – брезгливо спрашивает Лаан.

Вспоминаю, с кем общался в последнее время. Из всех присутствующих только Кира имел возможность подсунуть мне эту дрянь. Но это абсурд даже для тенников, погрязших в интригах и сложных заговорах. Сам подсадил, сам выловил?

Мне делается совсем не по себе. Колдунка отцепилась от меня, но успела высосать почти всю энергию. Еще немного – и я мог бы на долгие месяцы забыть о возвращении на эту завесу. Или оказаться чуть покрепче и свалиться на зачистке. Возможно, уже навсегда.

– Кира, ты можешь определить хозяина? – спрашивает Хайо.

– Могу, – кивает тенник.

– Это долго?

– Да нет, я и так уже его знаю. – Кира морщится, будто глотнул святой воды.

– Скажи.

Кира молчит, стоя у меня за спиной, и вдруг осторожно просовывает ладонь мне под мышку. Я оглядываю приятелей. Хайо напряженно ждет ответа, на лице только любопытство, весьма злое. Лаан смотрит на колдунку, словно хочет испепелить ее взглядом. И только у Альдо на лице что-то странное. Любопытство, но и… тревога? Страх?

«Тебе решать», – чувствую я в виске голос Киры. Не сразу понимаю, что именно решать. Наконец до меня доходит: называть ли Кире вслух имя того, кто это сделал. И вдруг я вспоминаю – пробуждение, локоть на бедре, Альдо в одной комнате со мной.

Ай да белобрысый, ай да сукин сын!..

Но – зачем?

И что делать дальше? Брать его на зачистку – рыть себе яму. Не дотянулся здесь – найдет, как подставить там. Идти без него на зачистку – перспектива весьма неприятная. А зачем тенники послали к нам Киру? Или он сам пришел, что куда больше похоже на правду. Чтобы компенсировать отсутствие Альдо в команде? Голова пухнет от вопросов.

Я упираюсь взглядом в стену кухни и начинаю считать квадраты на черно-белой плитке. Четыре по вертикали, четыре по горизонтали. Итого восемь белых и восемь черных квадратов. Десять, двенадцать… двадцать пять плиток по вертикали. Счет немного успокаивает, и я перевожу глаза на своих приятелей.

– Это Трибунал… – сокрушенно говорит Хайо, и мне кажется, что он догадался обо всем чуть раньше меня.

– Почему Трибунал? – прикидывается дурачком Альдо.

– Потому что если один Смотритель покушается на другого, собирают Трибунал. Обычай такой… – спокойно напоминает Лаан.

– А почему Смотритель? Это небось тенники, это же их штука.

Кира напрягается, острые когти впиваются в мой бок. Промолчать стоит больших усилий, но я прижимаю локтем его ладонь к себе – «молчи!».

Для Трибунала не хватает кого-то третьего. Жертва, обвиняемый и обвинитель уже есть, но для вынесения решения нужен еще один Смотритель.

– Ладно, – говорю я. – Разберемся с этим после зачистки. Альдо, можешь отдыхать.

– То есть? – хлопает длинными ресницами обвиняемый.

– Ну, я с тобой не пойду.

– И я, – сурово говорит Лаан.

– Ребята, вы с ума посходили? – бледнеет Альдо до синевы. – Вы на меня думаете?

Сейчас он совсем нормальный, и глаза у него живые, в них обида и гнев и даже сверкают слезы. Такое искреннее возмущение – я завидую его актерскому дарованию. Мне так противно, что даже говорить и делать ничего не хочется. Какая сволочь! Нужно было его тогда хотя бы избить за этот фокус с дверью. Я смотрю на свои руки и пытаюсь удержаться в положении сидя. Идея избиения кажется все более и более привлекательной.

Чувствуя мое напряжение, Кира давит на плечо. Хайо смотрит на приятеля так, словно впервые его увидел. Еще бы – столько лет дружбы, и вдруг узнаешь, что приятель ничтоже сумняшеся способен вытворить такой милый фокус. Лаан спокоен – самый старший из нас, должно быть, видел и не такое.

– Подержите-ка его, ребята, – говорит вдруг Кира.

Лаана и Хайо дважды просить не надо – пара секунд трепыхания, и наш подозреваемый зафиксирован на полу. Кира подходит к нему, щекочет когтями под подбородком – Альдо аж зеленеет от страха и отвращения. Но тенник вовсе не решил отомстить за недавнее. Он проводит руками над телом белобрысого, неторопливо, словно ищет что-то. И находит – в кармане джинсов. Крошечный, с почтовую марку, клочок обугленной по краям бумаги присоединяется к нити колдунки на столе.

– Еще и марочка, – вздыхает Лаан. – Прямо коллекция дряни…

– Отпустите придурка, – командует Кира. – Где ты был между тем, как получил по чайнику и вернулся?

Альдо лепечет что-то невнятное, потом начинает говорить громче. До меня доходит медленно и плохо, а вот Кира моментально узнает в описаниях что-то, хорошо известное ему. И мне, судя по пристальному взгляду желтых глаз. Не сразу я понимаю, что Альдо описывает ту же завесу, на которой побывал я. Он плохо помнит, что с ним было. Какой-то обряд в подвале, беготня по подземке…

– Что за обряд? – спрашивает Кира. – Говори…

– Я не помню, – страдальчески морщится белобрысый. – Вылетело из головы начисто. Недолгий… темно было. Мне показалось – забавно. Я не видел никого в темноте, только чувствовал. Мне было очень странно…

– Что ты имеешь в виду? – задает вопрос Лаан.

Хайо кладет белобрысому руку на плечо, одобряюще похлопывает, и тот продолжает. Я вижу, что он искренне старается вспомнить, что же с ним приключилось, – и не может. И это не простая дыра в памяти. Чем больше Альдо сосредоточивается, тем страшнее ему.

– Я не чувствовал себя. Вообще. Не знал, кто я, где. А потом меня толкнули в спину. И я очнулся уже здесь, – выговаривает он наконец.

Вид марочки на столе, как ни странно, радует меня, как новый нож или пирожки Витки. Альдо дурак, и марочку вместе с колдункой ему кто-то подкинул. Неудивительно, что он так плохо все помнит. И не помнит, как подсадил мне колдунку. Собственно, это и не он, а программа марочки – еще одной штуковины тенников, заставляющей обладателя выполнить какое-то действие незаметно для себя. Другое дело, что у пакостника эта идея не вызвала особого морального протеста – а то могла бы и не сработать. Но таков уж Смотритель Альдо. Подлость Городу тоже нужна, и не нам судить – зачем.

Гляжу на Альдо, поднимающегося и отряхивающегося с виноватой покаянной мордой. Удивительно, что это ходячее недоразумение, подобие неуподобия, как говорит Лик, – наш лучший боец. Любой, включая Витку, может отколошматить его голыми руками. Ну, допустим, Витке понадобится сковорода или скалка. Тем не менее на зачистках все мы не годимся ему в подметки. Ползунов и плесенников он просто выжигает взглядом, да и с оглоедом может выйти один на один.

– Тэри, прости, пожалуйста! – Виновник безобразия становится на колени и берет мою ладонь, прижимает к щеке. Так, сейчас здесь будет покаянная сцена. Надеюсь, без лобызания ботинок обойдется?

– Встань. – Говорить мне по-прежнему трудно, в легких клокочет не выплеснутая ярость.

– Тэри, ну пожалуйста…

«Ну, Тэри… ну пожалуйста…» – и так по двадцать раз в месяц. Сначала что-то натворить, потом умолять о прощении. Город, Город, за что нам этот крест?

Голова кающегося грешника утыкается мне в колени. Еще мгновение – и здесь будет труп.

– Встань, придурок! – рявкает Кира.

Поднимается моментально. Нужно взять на вооружение этот тон. Действует безотказно.

– Все. Пьем чай и идем, – подводит итог Лаан.

Невесть какая по счету кружка в меня уже не умещается, и я провожу время, кайфуя и плавясь под руками Киры. Он разминает мне шею и плечи, потом принимается за затылок, и минут через пятнадцать я совершенно оживаю и даже обзавожусь шальной бодростью, которая очень пригодится на зачистке.

– Хотите, я расскажу вам сказку? – неожиданно спрашивает он.

Лаан и Хайо переглядываются, потом дружно кивают. Сказки тенников – вещь интересная. Они очень странные, мало похожи на наши, и понять их сложно. Но слушать – одно удовольствие.

Кира, не прекращая массаж, начинает, низко и нараспев:

– Идущий и Смерть встретились на середине пути, и Смерть шла своим путем, а Идущий – своим…

На перекрестке четырех дорог, где не бывает случайных встреч, увидели они друг друга и не смогли свернуть с путей своих. И взглянул Идущий на Смерть, и увидел прекрасную юную деву, и с тех пор глаза его не могли смотреть на прочих женщин, ибо лик Смерти был запечатлен в его сердце. И взглянула Смерть на Идущего, и переполнилось сердце ее болью, ведь Смерть, как и все мы, чувствует боль и даже чувствует ее больше и сильнее нас, ибо у каждого, кому приносит утешение, забирает она боль, но некому забрать боль у Смерти. Ибо она не могла ни забыть Идущего – ничего и никого не забывает Смерть,– ни остаться с ним, ибо она только проводник между мирами и лишь ненадолго может стать попутчиком любому из живых. А Идущий показался ей прекрасным рыцарем, никогда еще она не встречала подобных ему.

Было время полной луны и первых заморозков, время, когда у Смерти так много заботы – забрать души цветов и трав-однолеток, приласкать палую листву и утешить ветви, лишившиеся потомства. Приближался праздник Открытия Дверей, на котором без Смерти не обойтись никак – кто еще удержит двери открытыми? Кто еще встанет на пути призраков Пустоты, стремящихся войти в Город? Никто, кроме Смерти – ибо только у нее и ее предстоятелей достаточно сил встречаться лицом к лицу с тварями Пустоты и, отпуская за Двери ушедших, не пропускать гостей из бездны. Взгляд Смерти и есть сама Смерть, и редко задерживает она взгляд на ком-то, лишь на тех, кто должен уйти за ней.