Ловушка - Джек Тодд

и свечным воском, и он — единственный, кто не поддаётся царящему вокруг безумию.

Как и она, он точно знает, что происходит, но ему совсем не страшно. Лили хочется иметь хотя бы толику подобных уверенности и смелости.

Она чувствует, как он мягко привлекает её к себе ближе. Его ладони привычно холодные, а ярко-зеленые глаза сияют даже здесь, в свете крупной потолочной люстры. Лили блекло улыбается. Александр верит так глубоко, что его внутренний свет способен затмить собой любой внешний.

— Тебе их не убедить, Лили, — ей кажется, что его приглушенный, мелодичный голос звучит не у неё над ухом; кажется, что тот проникает прямиком в её сознание и там и оседает. — Им не понять, что чувствует наш владыка, когда его оскорбляют. Он терпел их выходки годами, но больше не станет — всякому терпению приходит конец.

Александр никогда не ошибается: обо всём знает наперёд и чувствует чужие настроения с такой точностью, словно сам их создаёт. Его помыслы направляет сам Спаситель. Лили мелко дрожит от этой мысли.

Он — глас Спасителя, и делится словами владыки с ней одной. Никто другой не желает его слушать.

— Он злится? — шепотом спрашивает она, когда цепляется пальцами за мантию.

— Ты разве не чувствуешь, Лили? — Александр склоняется к ней чуть ниже и почти касается губами уха. — Не замечаешь, какой за окном бушует шторм? Не ощущаешь, как ярость владыки заполняет собой всё вокруг? Они прекратили скрывать свои истинные лица, а он прекратил скрываться от них.

Краем уха Лили слышит, как продолжают ругаться между собой братья, как вступает в спор Эшли и как всех их осаждает доктор Харт. Она слышит голоса, но не желает вслушиваться в слова. Прикрывает глаза и пробует сосредоточиться на одном единственном голосе в комнате.

Если они всё поймут, то Спаситель пощадит их. Тогда к утру, а может, на следующий день, они соберутся и уедут. На Хемлок Айленд вновь станет спокойно. Ей нужно всего лишь дождаться этого момента, своими молитвами попросить у Спасителя терпения и спасения для тех, кого ещё можно спасти.

Лили знает, что они его заслуживают. У них есть шанс.

— Они просто не понимают, — едва слышно выдыхает она. Касается волос Александра, пытается поправить выбившиеся на лицо пряди.

— Как и тебе, Лили, им с детства известны правила. Ричард сам рассказывал им о Спасителе, но они никогда не прислушивались. Годами они пытались искоренить в себе — и даже в тебе, Лили, — веру в нашего владыку.

Она чувствует дыхание Александра на своей коже и косится на сидящего к ним ближе всех доктора Харта. Едва ли кто-то, кроме него, сумеет разглядеть, что происходит за стоящей перед диваном ширмой. Но доктор Харт в их сторону даже не смотрит.

Дыхание оборачивается короткими, легкими поцелуями. Лили стыдно — совсем немного. Никто в семье не относится к смертям с той же легкостью, что и она. Испуганные, озлобленные и отравленные горем, её родственники никогда не одобрят такого поведения.

— Александр… — шепчет Лили, когда тот почти целует её в губы. Её глаза полуприкрыты, она едва различает перед собой что-либо, кроме горящего взгляда, но понимает — что-то не так. Не здесь. Не сейчас.

С другого конца гостиной слышится звон посуды — Кроуфорд наконец-то роняет на пол чайный поднос. Стоявшие на нём чашки разбиваются вдребезги, осколки разлетаются по полу и несколько долетает даже до Лили. Она видит, как те блестят на ковре у самого дивана.

Вздрагивает. В комнате стоит удушливый запах болиголова.

Выглядывая из-за ширмы, она замечает, как её старший брат едва не бросается на Джеймса — садовника. Кружит вокруг него, словно коршун, и кричит. До неё эти крики доносятся будто сквозь толщу воды.

— И где ты был всё это время? — разъяренный Кроуфорд стучит кулаком по подлокотнику. — Ты единственный, кто не появился на ужине.

— Мне нужно было привести в порядок задний двор, сэр, — Джеймс делает шаг в сторону, словно боится попасть под горячую руку. — Оставь я всё как есть, мебель снесло бы оттуда ветром. Вы видели, какой поднялся шторм? И это только начало.

— Только начало?! Да кем ты себя возомнил, раз решил мне угрожать?!

Слова лишь распаляют Кроуфорда. Он бросается вперёд и хватает Джеймса за грудки, лицо его перекошено от злости.

— Форд, остынь, — Стефан подлетает к ним в то же мгновение и пытается разнять. — Если так и дальше пойдет, то мы поубиваем друг друга ещё до приезда полиции.

— Да брось, Стефан! Ты что, хоть кому-то из них веришь? Мы застряли на острове с шайкой преступников и чокнутой! — его ярость уже не остановить, и Лили крепче прижимается к Александру, когда брат тычет пальцем в их сторону. — Да любой из них мог её прикончить! Ради денег или во имя этого поганого «спасителя»!

Ей хочется вскочить на ноги и закричать, что он ошибается. Она пытается вымолить для них спасение, отчаянно старается замолить их грехи, а они умышленно роют себе могилы. Их языки — злые, их намерения — черные, а сердца — хуже каменных.

Лили недовольно поджимает губы.

— Я не пытался вам угрожать, сэр, — оправдывается Джеймс, когда Кроуфорд того наконец-то отпускает. — Я говорил про шторм. Небо до сих пор затягивает, он наверняка усилится.

— На заднем дворе ты был один?

— Один, сэр.

— Значит, алиби твое выеденного яйца не стоит.

В помещении на несколько минут становится тихо. Лили слышит размеренное, спокойное дыхание Александра совсем рядом и короткие, прерывистые всхлипы поодаль — Эшли плачет.

— Видишь, Лили? — он вновь склоняется к её уху, убирает за него длинные волосы. — Они никогда не прислушиваются.

Старания не имеют смысла. Лили понимает, что может пытаться до скончания веков, но если Александр говорит о них в таком тоне — они обречены. Спаситель сообщил ему о своих планах. Напрямую.

«Он сам тебе об этом скажет», — об этих словах она не забыла. Сегодня ей тоже позволят услышать его голос.

Хочется отвлечься от этой удушающей суеты, оставить родственников самих вариться в котле ненависти, страха и подозрений. Взять Александра за руку и уйти вместе с ним — в комнату на втором этаже, в небольшую часовню сквозь проливной дождь и бушующий шторм. Хочется сказать ему об этом, но она не успевает.

— Лили, ты в порядке? — обращается к ней доктор Харт. Смотрит как-то обеспокоенно, словно читает мысли — о том, что от гнева Спасителя, какой они на себя навлекли, никого уже не спасти. — Я слышал, ты тоже была на берегу, когда