Ночной звонок - Владимир Васильевич Ханжин

Она ухватилась за первую же пришедшую ей на ум версию:

— Какая досада, право! Вы представляете, мы делали уборку, она упала. Катя… знаете, наша домработница… такая неосторожная, сбросила. И, знаете, еще и наступила. Эти домработницы — сущее бедствие..

Более всего на свете боясь выглядеть пристыженной, виноватой, Серафима Викторовна старалась держаться как можно осанистее и невозмутимее. Закидывая голову и косясь на стенное зеркало, она поправляла прическу. И все-таки Жарова чувствовала, что осанка не спасает ее, что слова звучат неубедительно, а движения рук нервны и фальшивы. Продолжая распространяться о домработнице, она едва сдерживалась, чтобы не взорваться и не сказать что-нибудь резкое, надменное, прекращающее эту противную сцену.

Сакулина почти не слушала хозяйку. «Вот и познакомились, потолковали по душам!» — со злой усмешкой подумала она. Ей вдруг вспомнилось, как сегодня в конце смены она ехала к фаянсовому заводу на дрожащих ступеньках попутного маневренного паровоза, как, выпрыгнув на бетонную площадку заводского склада, радостно поздоровалась с кладовщиком и экспедитором и как потом они все вместе долго и безуспешно ждали Жарову.

В передней густо пахло ванилью, из двери, ведущей в столовую, доносились возгласы гостей, взрывы смеха, бряцание ножей и вилок… «А ну их!» — в сердцах решила вдруг Мария Ильинична и повернулась к своему пальто.

Жарова встрепенулась:

— Вы что, уходите?

— Да, я ведь только мужа провожала, ответила Сакулина, не заботясь об искренности своего голоса. — Мне еще в ночь заступать. Мальцева заболела..

Собственная ложь раздражала Марию Ильиничну. Она готова была, отбросив свои уловки, тотчас же выложить все — и о погрузке, и о пепельнице, и еще о чем-то, глубоко и больно уязвившем ее. И, боясь, что она в самом деле выскажет все это в столь неподходящей обстановке, Сакулина поскорее взялась за дверь.

* * *

В разгаре вечера Петр Петрович, заболтавшись с гостями, потерял друга из виду. Когда он спохватился, Сакулин уже исчез из столовой. Жаров кинулся в кабинет. На диване в неловкой позе, одетый, спал Шурик. Петр Петрович выключил свет и поспешил в переднюю. Вешалки гнулись под тяжестью одежды, но Костя носил приметное кожаное пальто, и если бы оно еще оставалось здесь, то, конечно, сразу бросилось бы в глаза.

Желая успокоиться, раздосадованный хозяин вернулся в кабинет.

На письменном столе, в полусвете, падающем из соседней комнаты, лежали подарки. Тут же грудились вороха оберточной бумаги, валялись куски шпагата.

Украдкой, стесняясь своего любопытства, Жаров прошелся глазами по вещам.

Шкатулка, очевидно, палехской работы. Какая прелесть! Но ведь дорогая штука! Зачем так тратиться?.. Стопки. Серебряные, целых полдюжины. Один футляр чего стоит!. Несессер. Рублей в пятьсот вскочил..

«Несессер» по-французски — необходимый. Но зачем же такой великолепный? Нс подарки, а настоящие дары. Зря. Новая хозяйка — новые друзья, новые порядки.

Опасаясь, что кто-нибудь заметит в дверь, как он рассматривает подарки. Петр Петрович отошел от стола. Продолжая испытывать неловкость, он с неудовольствием подумал, что жена не постеснялась развернуть вещи. Хотя бы подождала, когда гости уйдут. Экое нетерпение!..

«Конечно, Сима прикрыла дверь, когда распаковывала их», — решил Жаров, но мысль эта не принесла удовлетворения. Наоборот, представившаяся ему картина — закрытая дверь, притихшая комната и жена, торопливо разрывающая бечевки на свертках, еще больше испортила настроение.

«Тьфу ты, пропасть!» — Выругался Петр Петрович и, махнув рукой, двинулся было к гостям, как взгляд его упал на окно.

На подоконнике стояла пепельница. Та самая. Кто-то, видимо, совсем недавно, раздавил в ней сигарету, едва начатую. Гильза наполовину лопнула, табак рассыпался по избитому бронзовому дну.

Жаров знал, что никто из гостей, кроме Кости, не курит сигарет. Значит, он недавно стоял здесь, у этого окна, у этой пепельницы. Стоял один.

А где же его сегодняшний подарок? Жаров пробежал глазами по столу. Костин сверток лежал в сторонке, наполовину заваленный оберточной бумагой, которую Сима побросала туда, распаковывая другие подарки.

«Даже не развернула, обиделась на Машу и Костю», — подумал Жаров, но тотчас же почувствовал, что неискренен перед собой, что жена не распаковала Костин подарок совсем по другой причине.

В столовой умолкла радиола. Среди оживленного говора гостей послышался возглас Симы:

— Другую, другую сторону заведите! Там чудесный падекатр.

На диване заворочался Шурик. Он хотел лечь поудобнее, но одежда стесняла его, и мальчик, не открывая глаз, страдальчески морщился.

Похлебку ты варишь,

Мой старый товарищ… —

пришло почему-то вдруг в голову Петру Петровичу.

Радиола заиграла падекатр. Послышался шум отодвигаемых стульев. «Симочка, научите хоть нескольким па!» — донесся чей-то возглас… А Жарову совсем расхотелось выходить к гостям. Он все шагал и шагал из угла в угол в полутьме кабинета.

Мама Шура

Поставленная «напопа» ржавая металлическая бочка загородила всю тормозную площадку. Анатолий бросил ватник на скамеечку, прилепившуюся к стенке вагона, вытер рукой пот с лица, уселся. Да, изрядно пришлось понатужиться, пока погрузил бочку: как-никак шестьдесят килограммов бензина, да и тара не из легких.

Впрочем, главное еще впереди. В Волдырях поезд не остановится. Придется прыгать на ходу. Лучше всего, пожалуй, перед станцией. Там насыпь, и бочку можно прямо с площадки сбросить под откос. Так безопаснее. Только бы скинуть ее, проклятую, удачно, а уж самому-то не впервой прыгать. Ну ладно, дальше видно будет.

С головы поезда донесся долгий свисток. По составу с лязгом пробежала судорога. Поплыли тени по широкой, синей от мазута луже между путями.

На землю садились сумерки, свежело, поезд быстро набирал ход, и Анатолий с удовольствием ощутил, как прохлада бежит по телу и как легко становится дышать. Еще чуть-чуть ломило плечи и руки, но это было даже приятно.

И никаких особых трудностей. Чудачка же мама Шура! «Дрезину, говорит, требуй». На шестьдесят килограммов груза — дрезину! Кто же даст? Конечно, на маленькой «Пионерке» неплохо бы слетать до Болдырей и обратно. Так ею пользуется только сам начальник, Печерица!

Ездили же вот так, товарным, ребята и по полной бочке возили. А он разве хуже? Живо обернется.

Что-то она сейчас делает, мама Шура? Наверное, в общежитии генеральный смотр производит в канун праздника.

Промелькнул свернутый желтый флажок дежурного по станции Вязы. От Вяз поезд пошел по второму пути, недавно принятому в эксплуатацию. Анатолий не вытерпел, подскочил к краю площадки и, схватившись за поручни, высунулся на вытянутых руках над ступеньками.

Из-под хвостового вагона убегала светлая лента колеи. Сразу видно — новый путь. Балласт чистый, шпалы желтенькие —