Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен - Отшельник Извращённый

Игра становится всё интереснее. Кажется, вы оба наконец начали показывать, кто вы есть на самом деле.

Шахматы теперь больше напоминали битву, где каждая фигура отражала не только стратегию, но и характер своего игрока. Молчаливая дуэль наяву. Доска — поле боя, а фигуры — воины, которые несут на себе наши решения, сомнения и амбиции. Каждый ход как удар меча — выверенный, точный, но с подсознательной целью вывести противника из равновесия.

Каору играла агрессивно. Её фигуры наступали стройными рядами, как войско под чётким командованием перфекциониста-генерала. Она двигала ферзя с такой уверенностью, будто уже знала, где я ошибусь. Холодный, расчётливый стиль, с минимальным пространством для ошибок. При том безжалостный. Сразу ощущается её подход к жизни.

Я играл иначе. Мои фигуры двигались хаотично лишь на первый взгляд, но каждый ход имел незримый смысл. Картина, которую я начал рисовать нелепыми мазками. Без попыток победить её прямо. Вместо этого искал слабости, создавал ловушки. Оборона? Да. Но оборона с хищной терпеливостью. Я выжидал.

— Ладья Каору перехватывает центральную линию, — прокомментировал дед, и его голос эхом разнёсся по саду.

Давление от её атак велико, но пока ещё держусь.

— Ловко, — заметил я, двигая пешку, создав тем самым кажущуюся брешь в защите.

Каору слегка прищурилась. Взгляд был подобен лезвию, которое оценивает, достаточно ли крепка броня противника.

— Ты всегда был мастером отвлекающих манёвров, Казума, — сказала она, перемещая ферзя так, чтобы перекрыть мне важные пути. — Но ошибаешься, если думаешь, что хаос — это стратегия.

— Хаос, — я поднял глаза, встретив её взгляд. — Это всего лишь порядок, недоступный для большинства.

Дед усмехнулся, но не сказал ни слова.

Игра достигла критической точки. Атаки Каору были безупречны, но и у неё имелся недостаток — она действовала как человек, который решил, что может контролировать всё. Но контроль, порой, ослепляет.

Я двинул пешку вперёд. Казалось бы, слабый ход, почти бессмысленный.

— Опять отвлекаешь, — сказала она, легко сбивая её ферзём. — Это не работает.

— Правда? — я улыбнулся, перемещая слона. Теперь её ферзь оказался под угрозой, а король потерял прикрытие.

Дед нахмурился, выпрямляясь на скамье:

— Интересный ход. Кажется, Казума решил изменить баланс.

Каору остановилась. Внимательно изучила доску, как генерал, который только что понял, что враг проник в его тыл.

— Ты жертвуешь своими фигурами ради сомнительного преимущества, — холодно заметила она, но в её голосе впервые прозвучало лёгкое напряжение. И сделала свой ход.

— Не только жертвую, — я передвинул коня, создавая новую угрозу её королю, — Но и правильно использую.

Она задержала дыхание, понимая, что её идеальная атака захлебнулась. Каждая её фигура была важной частью системы. Так что каждый мой «хаотичный» ход превращался для неё в угрозу, которую она не могла проигнорировать.

«Стратегия Каору даёт сбой, — подумал Изаму, смотря на дочь. — Ты всегда играла так, будто весь мир — это поле боя. Но Казума играет так, будто поле боя — это иллюзия.»

Игра подходила к апогею. Шахматная доска превратилась в мою выполненную картину хаоса, где фигуры застыли в кажущемся беспорядке, но каждая их позиция была выверена и исполнена смыслом. Слон матери защищал последнюю линию обороны, ферзь угрожающе нависал над моими фигурами, готовый разорвать их одним стремительным броском. Мой король, прижатый к краю доски, казалось, балансировал на грани капитуляции.

Каору сделала ход. Её ферзь двигался, как острие копья, нацеленное прямо в сердце моей защиты — моего короля. Это был идеальный ход, абсолютный.

— Шах, — произнесла она спокойно, словно объявляя конец.

Дед откинулся на спинку скамьи, постукивая тростью в каком-то только ему понятном ритме:

— Прекрасно, Каору. Я даже вижу в этом твоё отражение. Прямолинейность и сила.

Я улыбнулся, глядя на доску:

— Иногда сила сводится к простому умению ждать, когда противник выложит все карты, — и переместил своего слона.

Ферзь Каору оказался в ловушке.

Она прищурилась, изучая ситуацию. Её ферзь оказался в западне, и мой следующий ход мог завершить партию. В её глазах блеснуло что-то, чего я ещё не видел — напряжение. Наверное, такой взгляд бывает у генералов, когда они понимают, что проиграли битву новобранцу.

— Ловко, — произнесла она, двигая пешку, чтобы освободить путь для своего слона.

Отчаянный ход. Похоже, даже идеальные люди иногда принимают спонтанные решения. Её попытка вырваться из западни оставила короля открытым. Я выдвинул своего коня.

— Шах и мат, — произнёс я безэмоциональным тоном.

Доска замерла. Конец игры. Фигуры, которые так долго сражались в нашей войне, теперь окончательно застыли. Каору несколько секунд изучала позиции, потом подняла на меня взгляд. В её глазах не было разочарования. Только уважение. То самое, которое нельзя получить просто по праву рождения.

— Ты выиграл, — сказала она ровно, но куда мягче, чем прежде.

Дед закивал:

— Необычно. Ты создал баланс из хаоса, Казума. Я думал, твоя мать загонит тебя в угол, но ты нашёл выход.

Я посмотрел на доску. Чувство, что это была не просто игра. Это было столкновение подходов, философий. Она двигалась быстро, я — терпеливо. Она шла к победе прямым путём, я строил сети ловушек.

— Ничего такого, — ответил ему скромно. Кажется, я не из любителей повыделываться.

Я встал, чувствуя какое-то неловкое молчание и слегка потянул затёкшее плечо, что поднывало после нападения. Каору, тоже поднявшись, начала неспешно убирать фигуры обратно в футляр.

Внезапно, прежде чем я успел подумать, слова сами сорвались с языка:

— Мама, а ты у меня красотка.

Она замерла. Её рука зависла над шахматным королём, а глаза, которые весь день были сосредоточенными и холодными, на мгновение расширились.

Я почесал затылок, смутившись от своей же прямоты, и добавил:

— Да и не только красотка. С первого взгляда понятно, что ты — особенная.

Она медленно выпрямилась, снова став непоколебимой, как восковая фигура. Но в глазах мелькнуло что-то, что прочитать было труднее, чем любую шахматную комбинацию. Возможно, удивление. Возможно, сомнение. А может, просто прикидывала, не вызвать ли врача для проверки моего душевного состояния.

— Ты удивляешь меня, Казума, — сказала она наконец, при том тише, чем обычно, словно боялась спугнуть момент.

— Вижу, такие слова ты слышишь от меня нечасто, — и неловко улыбнулся, не зная куда деть руки. Почему я чувствую себя так странно? Да и её реакция. Что происходит? В груди какой-то комок сожаления. Боли. Разве так должно быть