Цельное чувство - Михаил Цетлин (Амари)

«Твои глаза так пепельно-серы…»

Твои глаза так пепельно-серы,В них еще много наивной веры,Но щеки, как кожа спелых гранат,От страсти пылают и рдяно горят.

Ты словно уголь под слоем пепла,Сила души твоей еще не окрепла,Ты уголек золотой, золотойПод серебряной, матово-серой фатой.

Я смешанных красок люблю сочетанье,Багряных отсветов в серебре трепетанье,Они вспыхнут, погаснут и вспыхнут вновь,Как твоя багряная, густая кровь.

«Милый ангел, ты слишком добра…»

Милый ангел, ты слишком добра,Добрый ангел, ты слишком щедра!Всем звенит твой серебряный смех,Золотые улыбки — для всех.

Впрочем, я не жалею для нихНи улыбок, ни взоров твоих:Для себя сохраню я один,Я, сокровищ твоих господин,

Только кружево легкое грез,Да жемчужины теплые слез,Только горсть поцелуев твоих —Раскаленное золото их!

Piccicato при луне

Хорошо им сидеть на скамейке,Хорошо быть шестнадцати лет, —Пусть луна из серебряной лейкиЛьет, как влагу густую, свой свет.

Хорошо быть счастливо влюбленной,Знать, что рядом герой и поэт, —Пусть луна всё рядит в осребренный,Лунно-матовый призрачный свет.

Хорошо быть прозрачно струистойИ вдыхать смутный сон, тихий бред,И в глазах отражать так лучистоНежно чистый таинственный свет.

Хорошо быть у ног гимназистки, —Мира нет, горя нет, завтра нет!Звезды лунные бледны, но близки,Мир весь в лунные ткани одет.

Бьют сердца так любовно, неровно,Перебоем друг другу в ответ,И луна лишь одна хладнокровноМолча слушает нежный дуэт.

«Я люблю вас, люблю вас навеки,Не нарушу свой гордый обет».Тихо катятся лунные реки,Лунный, струнный звенит менуэт.

«Ах, как жалко, что завтра экзамен,Надо спать, а уж скоро рассвет».На востоке зардевшийся пламеньГасит таинственный свет.

«А какой?» — «Да латынь и словесность». —Груб и прост прозаичный ответ,А луна выпивает телесность,Миг — и вот — тела нет, тела нет!

Вот исчезнет, прольется, растаетВ свежесть рос, в дымный пар, в бледный свет.Сыро стало, и он предлагаетЕй закутаться в английский плэд.

Premiere communion

Белые юбочки,Как тучки на ранней заре.«Милые, голубочки, —Говорит прихожанке кюре.

— Пленительна дочка ваша.О, сладкий Иисус!Она всех девочек краше,Ваше платье — прелестный вкус».

Небо сине без меры?Небо сине до слез,Нимб детской, чистой верыВкруг мягких прядей волос.

Сияет лучезарноНежность детских личек,Девочки идут попарно,Как стая дрессированных птичек.

Смеются, тряся косичками,Умиленно, ласково, нежно,Чувствуют себя сестричкамиИ любят друг друга безбрежно.

Жжет ножки раскаленный камень,Туфельки легки и тонки,Веры пламеньЖжет сердце девочки-ребенка.

Бабочки шумным роемВылетели раноИ летят попарно и правильным строем,Как это странно!

Прорван тяжелый кокон,Бабочки вылетели для жизни короткой,У девочек каждый нерв и каждый локонДрожит, и в руках дрожат четки.

Дрожат от счастья без меры,Или вы, проходящие люди,Не знаете о чуде веры,О свершившемся светлом чуде.

Или вы не знаете, что нынеВыросли детские души?Молитесь же светлой святыне,Грешные души…

Айседора (Поэма)

Сегодня пир, сегодня радость солнца,Сегодня брызги слез в моей душе.Один я дома, комната тесна,Один я дома, но зажгу я свечи,Все яркие и радостные свечи,Как набожный еврей свой семисвечникМолитвенной рукою зажигает,Чтобы невесту Саббат встретить. Радость!Войди в мой дом, в душе цари и властвуй.Войди в мой дом, танцуя и ликуя,Ты — свет моей души, ты, Айседора.

Какая-то таинственная связьВо мне возникла, — как, зачем, не знаю, —Меж образом безбольной АйседорыИ мальчиком, давно уж мной забытым,Еврейским мальчиком, который несПроклятье нищеты и умер рано,И умер рано, в жизни не узнавО нежном, светлом имени твоем,Столь сладостно прекрасном, Айседора.И только с смутной силой ощущалПолурасцветшею душой, что естьНа свете красота и радость…

Он был немного сгорблен, некрасив, —Еврейские так дети вырастаютВ трущобах тесных — чахлые, больные, —На хилом теле голова большаяНеправильной и угловатой формы,Подстриженные коротко, неровноЩетинистые волосы, на тонких,Немного злых губах усмешка скорбиИ что-то старческое в складках рта.И лишь глаза глубокие, большие,Как горные прозрачные озера.

Он сыном был портного, в детстве помнилСтаруху молодую — мать, отца,Склоненного над вечною работой,Подвал, полоску неба, грязный двор,Немного травки чахлой у сарая,Какой-то кустик у ворот и стаюКрикливых и задорных мальчуганов.

Он был такой прозрачный, хрупкий, нежный,Он был слабей других, и вот егоЗа это били и прозвали «Малхамовэс»,Что значит — ангел смерти.Айседора!Ты жизнь и свет, ты жизнь и красота,Ты радость радости и жизни жизнь…

Он не узнал, что значит слово старость,Он был нетерпелив, он не дождался,Он знал лишь детство, отрочество, смерть.

И в детстве раннем свет мелькал порою:Проснешься радостно и знаешь — Пасха.Не только что работать, — и ходитьНельзя сегодня много. Быстро вскочишь,Скорее в воду окунешь лицо(Отец не любит заспанных, хоть онСегодня добр). Скорее на молитву,Знакомые слова бормочешь быстро,Но всё же совестливо, — пропускатьСлова молитвы грех, — вот достоишьПеред концом «большое шэминэсрэ»,А там горячий чай с мацой творожной,А там игра в орехи на дворе,И маленькое сердце так трепещетИ бьется, как орешек на доске.А вечером светла, как радость, скатерть,И мальчик нараспев, он самый младший, —Герой и принц, — сначала тихо, тихо,К концу ж задорно спрашивает деда,Что значит эта радость, эта ночь.

О Пасха, о божественная радость,Сухая, как маца, без поцелуев,Без звонов колокольных, без цветов.Ты всё ж прекрасна и свята — зачемСюда прокралась ты? Иль без тебяНет жизни? Посмотри, как эти людиБледны и некрасивы, их глазаВ труде потускли, но сияешь в нихТы, как в глазах у Айседоры…

Пасхальная, весенняя, святая,Ты радости пылинки золотыеНа нас свеваешь — пыль цветов нездешних.Тебе земных цветов послали люди,Две розовые яблони, — вокруг них,Едва зацветших, предвесенне-нежных,Кружилась ты, как мотылек, кружиласьИ славила зацветшую любовь…

К нему пришла любовь под гул колес,Под стук машин на дьявольской работе.Мелькнуло нежное лицо в веснушках,Зазолотились кудерьки волос.Как колокольчик прозвенело имя,Как колокольчик — Дина — колокольчикЛиловый, средь полей, звенящий солнцу.Под краном в рот воды набрав, плеснувшиНа руки, смывши грязь и копоть дня,Они спешили — птицы вон из клетки —К реке, катящей медленные воды,С холма смотрели на речную гладьВ прощальном свете солнца, а потомГуляли под руку в пыли бульвара,Под музыку военного оркестра,Среди толпы гудящей — так тянулсяРоман их, словно кто-то уронилНа фабрику цветок, не полевой,А городской, пробившийся на светВ газонах жалких сквера.СкороОдна любовь другую заменила:Неясная, как солнце сквозь туман,Мечта проникла в бедные кварталы,В подвалы и лачуги городка,Зажгла повсюду страсть и бред надежды.В углах старинных синагог шепталисьО чем-то возбужденно. С верой древнейВ Мессию, в чудо, — новые словаСмешались, и звучали странно дикоТе чужеземные слова меж ветхих стен.

И для него настало время страсти,И страсть преобразила всё, и яркойКазалась бедность жизни и борьбы.Над книгами склонялся он всю ночь,Пока гудок не звал опять работать,А сердце билось в буйном диком ритмеЛикующего танца Айседоры.

В твоих победных танцах, Айседора,Звенящая, сияющая медь!В твоих победных танцах, Айседора,Я слышу шаг грядущих легионов,Их полубог ведет, над ним орел,Над ним орел и гордые знамена!И знамя реяло — звучите, трубы,Звучите, трубы, пойте гимн победы,Герольды, славьте сей турнир прекрасный:Не рыцари, одетые в доспехи,Но горсточка подростков безоружныхВрагам бросает вызов. ВпередиВ манишке чистой, в галстуке цветномИдет он, как на праздник. Честь емуНа долю выпала — он держит знамя,И знамя в слабой худенькой рукеДрожит и бьется, бьется в гневной дрожи.………………………………………………………………………………………………Твой труп не выдали родным, в ночи,Кто знает, где тебя похоронили.Но если б можно честь тебе воздать,Но если бы нашлась твоя могила, —И знаю, что безумная мечтаМое желанье, — но хотел бы я,Чтобы на ней, погибший, бедный мальчик,Чтоб на твоей могиле Айседора,Безумная, плясала б пляску битвыИ смерти, чтобы волосы ее,От пляски растрепавшись, пели, пелиТебе прощальный гимн и чтоб она,Сорвав цветы с твоей могилы, плавноИ радостно, и радостно, и быстро,Кружилась, опьяненная цветами,Весной и солнцем…Знаю я, что естьСвятая в смерти радость, в жизни радость!

ГЛУХИЕ СЛОВА (1916)