Статуи никогда не смеются - Франчиск Мунтяну

— Плутуешь, — пошутил Хорват.

Албу вскочил и поклялся, что играл честно.

— Я честный человек, ей-богу!

Хорват с досадой бросил карты на стол и зло сказал:

— Ты глуп, если не понимаешь шуток…

Албу опустил глаза, как девушка, которую пристыдили. Около девяти Хорват и Бэрбуц отправились на разведку. Албу спокойно подождал несколько минут, потом подошел к Герасиму:

— И ты тоже думаешь, что я плутовал?

— Ты до сих пор не понял, что Хорват пошутил?

— Мне не нравятся такие шутки… В карты я всегда играю честно. — Не зная, что еще сказать, он сел у окна и принялся чистить ногти. Герасим посмотрел на него с жалостью.

Разведчики вернулись только часов в одиннадцать и привели с собой лейтенанта Вику, связного партии в местном гарнизоне. Вику волновался, ломал свои тонкие пальцы и, когда начинал говорить, все время мигал, словно ему мешал свет.

— Восемь наших рот отступили к Радне, — объяснил он Хорвату. — Было бы глупо принимать бой здесь, на равнине. В Радне унтер-офицерским училищем воздвигнуты укрепления, и там при разумном командовании можно остановить немецкое наступление в ущелье Муреша, закрыв путь к Деве. — Он провел пальцем несколько линий на скатерти, точно перед ним была карта генерального штаба. — В городе осталось человек десять военных, они должны помешать немецким войскам получить подкрепления и боеприпасы. Сегодня во второй половине дня мы провели заседание и наметили первые объекты своих операций. Нужно взорвать мосты. Железнодорожный, около депо, и мост через Муреш.

— А где взять взрывчатку?..

— Мы спрятали ее в двух местах. На чердаке одного дома в Шеге, у родителей моего товарища. Это наиболее доступный склад. Другая часть закопана.

— Надо бы принести ее сюда, — предложил Хорват.

— Неплохо было бы иметь взрывчатку под рукой, Герасим добровольно вызвался доставить взрывчатку. Вику дал ему нужные указания, потом отобрал у него пистолет. Герасим хотел воспротивиться, но ему объяснили, что это делается для его же безопасности. Впрочем, он быстро согласился. Не успел он отойти и двадцати шагов от дома Суру, как его остановил немецкий патруль. Пришлось поднять вверх руки и ждать, пока маленький толстый немец обыщет его.

Герасим предъявил документы, сказал, что работает на текстильной фабрике, и его отпустили. Засунув руки в карманы, он продолжал свой путь, насвистывая, как человек, вполне довольный жизнью. Он заметил, что на многих домах скова развеваются немецкие флаги.

Только дойдя до Шеги, он подумал, что не может все-таки среди ночи идти по адресу, указанному Вику.

К тому же он почти не ел сегодня. Герасим решил отправиться к Ливии. С трудом отыскал дом, поднялся по лестнице на второй этаж и, только постучав в дверь, понял, что ночной визит к девушке выглядит не очень-то прилично. Он собрался было уйти, но молчание за дверью насторожило его. Герасим испугался, не случилось ли чего с Ливией. Постучал еще раз, настойчивее. Через несколько минут из комнаты послышался шум, потом Ливия спросила:

— Кто там?

— Я.

— Кто я?

— Герасим.

— Что вам надо?

— Я скажу, когда ты впустишь меня… Не могу же я кричать через дверь. Открой.

— Подождите, я оденусь…

— Не надо, потом оденешься, а то меня здесь еще кто-нибудь увидит…

Но все же Ливия открыла ему, только надев тяжелый халат из выцветшего зеленого бархата.

Герасим вошел, протянул руку к выключателю и погасил свет.

— Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю… У меня задание, и я должен переждать до утра. Ты ложись. Я буду нем, как рыба. Ну, ложись спать.

— Я не могу спать, когда у меня в комнате мужчина.

— А, не будь дурой, — попытался успокоить ее Герасим. — Если ты не ляжешь, я сам уложу тебя.

Ливия забралась под одеяло прямо в халате. Герасим плюхнулся в кресло, вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, потом закурил. При мерцающем свете спички он увидел, что Ливия не спит.

— Ты не спишь?

— Нет.

— Ну и глупо. Завтра у тебя будет много дел.

— Завтра мне на работу.

— Нет. Завтра ты пойдешь со мной. Это партийное поручение.

— Хорошо, я пойду с вами.

Герасим коротко рассказал ей о задании и по ее голосу понял, что она немножко успокоилась.

— Ты думала, что я пришел к тебе просто так?

— Да.

— Глупая ты.

— Не говорите так громко, ведь стены тонкие.

Герасим замолчал и только тогда заметил, что глаза его уже привыкли к темноте. Он увидел свернувшуюся под одеялом Ливию, скатанные ковры за шкафом, книги на огромном письменном столе.

— А почему вы подумали именно обо мне?

— Потому что дом, куда я должен идти, здесь, близко. И еще… ну, другая причина не имеет значения.

Ливия, видя, что Герасим не хочет говорить, настаивала:

— Почему же еще?

— Замолчи, ведь стены тонкие.

— Скажите, почему?

Герасиму показалось, что Ливии хочется выудить у него признание. Он пододвинулся к кровати.

— Потому что я хотел есть… Да ведь это не в первый раз. Спи.

— Там на стуле, в углу, лежит хлеб… Вот тот пакет, завернутый в салфетку… Это чтобы хлеб не зачерствел…

Герасим двинулся в том направлении, но нечаянно стукнулся обо что-то и опрокинул стул. Он испуганно замер на месте. Ливия расхохоталась. Потом встала с постели, включила электрическую плитку. Несколько раз она прошла мимо Герасима, и он почувствовал сладковатый запах бриллиантина.

— Ты поставила чай?

— Да.

При слабом свете электрической плитки все вещи вокруг приняли другие размеры, и комната стала похожа на огромный сарай, полный каких-то допотопных животных, которые отбрасывали громадные тени на стены, оклеенные полосатыми обоями, напоминающими решетку.

Выпив чаю и съев два бутерброда со сливовым мармеладом, Герасим снова уселся в кресло и вытянул ноги.

— Ты ложись, Ливия, — посоветовал он ей. — Мне здесь очень удобно…

Она послушалась его и залезла под одеяло. Четверть часа спустя Герасим спросил ее шепотом, спит ли она.

— Нет, товарищ Герасим.

— Ты давно живешь одна?

— Семь месяцев.

— Плохо быть одной.

— Очень плохо. Особенно зимой.

— Ты не боишься?

— А кого мне бояться?

— Ты права. Если хочешь спать, я замолчу.

— Нет-нет. Вы мне не мешаете. Даже лучше, когда вы говорите. Вы знаете, в этой комнате разговаривают очень редко. Обычно мне не с кем разговаривать… Не стану же я говорить сама с собой. Раньше у меня была кошка… Я с ней разговаривала… Но она мне не отвечала, а произносить монологи мне не нравится… — Ливия на мгновение замолчала, потом продолжала: — Не странно ли, что мы так недавно знаем друг друга и уже так много были вместе?..

— Не знаю, странно ли это… Я над этим не задумывался.

— Вы женаты?

— Нет.

— Тогда еще ничего.

— Почему ничего?

— Что ни говорите, а считается уж совсем неприличным, если девушка проводит всю ночь с женатым человеком.

Герасим решил переменить тему и спросил, кем был ее отец.

— Доктором. Ветеринаром.

— Значит, ты вроде как принадлежишь к буржуазии…

Ливия не ответила, только натянула на себя одеяло. Наступила тяжелая тишина.

Герасим понял, что сказал глупость. Он хотел загладить ее.

— Ты рассердилась?.

— Нет.

— Тогда почему ты молчишь?

— А что мне говорить?

— Ты права… Болтаю, как последний дурак. И с чего это я назвал тебя буржуйкой, ведь ты состоишь в СКМ. Спи.

Когда он утром проснулся, Ливия была уже одета. Она приготовила чай и хлеб с мармеладом. За завтраком Герасим рассматривал ее лицо. Самое обыкновенное лицо, овальное, смуглое. Светились только миндалевидные глаза под густыми изогнутыми бровями.

— Худенькая ты, Ливия.

Она пожала плечами, не зная, что ответить, словно она была в этом виновата.

— Ничего, — засмеялся Герасим. — Еще поправишься…

В квартире, указанной Вику, их встретила женщина, одетая во все черное, с заплаканными глазами.

— Поднимитесь на чердак, но только осторожно… Как бы не взорвалось… Там динамит или что-то в этом роде…

Обследовав ветхую лестницу, Герасим взобрался на чердак и за ящиком с песком нашел два тяжелых пакета, завернутых в гофрированную бумагу. Он осторожно спустился с ними по лестнице, раздумывая, как доставить их Суру. В прихожей он заметил детскую коляску. Попросил у хозяйки одолжить ее, положил туда оба пакета и прикрыл белой наволочкой.

Улицы были пустынны. Только несколько рабочих спешили на работу да хозяйки шли на рынок. И все. Ливия так осторожно катила коляску, что всякий, увидев ее, мог заподозрить неладное. Герасим шагал рядом. На каждом углу он обгонял ее, чтобы посмотреть, нет ли впереди немецкого патруля. До центра города дошли без приключений. Они как раз проходили мимо католического собора, когда из соседнего дома вдруг вышел вооруженный патруль. Прежде чем их успели заметить, Герасим втащил коляску по мраморной лестнице собора и вошел туда через открывающиеся в обе стороны двери. Он позвал Ливию. Но немного опоздал. Раздалось резкое: «Halt!»[6] Герасим почти инстинктивно втолкнул коляску в проход между скамьями. В то же мгновение он упал на колени и потянул за собой Ливию. Когда в собор вошел первый солдат, Герасим и Ливия казались верующими, погруженными в утреннюю молитву. Только коляска поскрипывала, она еще продолжала по инерции двигаться. Герасим закашлялся. Немец схватил его за шиворот и вытащил на улицу. Патруль обыскал его и, ничего не обнаружив, отпустил. Герасим снова вошел в церковь. Ему показалось, что Ливия и на самом деле молится. Он опустился на колени и подождал, пока шум на улице утихнет. Убедившись, что патруль ушел, он на четвереньках пополз за коляской.