Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон

— У меня есть совесть, и она определяется моей верой в Императора. Я верю в наше дело, как вы только что говорили во время выступления. Но в качестве оружия я не обладаю сознанием. Когда я призван сражаться, я отбрасываю в сторону мои личные пристрастия и просто действую. Полезность моих действий определяется сознанием более высокого командования. Я убиваю до тех пор, пока не поступит приказ остановиться, и в этот период у меня не возникает никаких вопросов. Они были бы неуместны, даже вредны. Командир уже определил военную цель, и от меня ждут только скорейшего ее достижения, насколько позволят мои способности. Оружие не спрашивает, кого и почему оно убивает. Это не его дело.

Зиндерманн усмехнулся:

— Здесь ты прав, так и должно быть. Но ты меня заинтриговал. Насколько я помню, на сегодняшний день не назначено никаких консультаций.

Кроме обычных выступлений старшим итераторам вменялось в обязанность проводить общеобразовательные занятия с космодесантниками. Таков был приказ самого Воителя. Между сражениями возникали довольно долгие промежутки времени, и Хорус настаивал, чтобы космодесантники использовали его для образования и расширения кругозора. «Даже самый могучий воин должен иметь познания не только в военном деле, — говорил он. — Настанет время, когда войны закончатся, и мои солдаты должны быть готовы к мирной жизни. Они должны научиться не только воевать, иначе почувствуют себя лишними и ненужными».

— Нет, никаких консультаций в расписании нет, — подтвердил Локен. — Но я хотел бы поговорить с вами неофициально.

— Вот как? И о чем пойдет речь?

— Меня беспокоит…

— Тебе предложили занять свободное место в Морнивале, — прервал его Зиндерманн.

Локен недоуменно моргнул:

— Откуда вы узнали? И все остальные тоже знают?

Зиндерманн улыбнулся:

— Сеянуса, будь благословенны его кости, больше нет. В Морнивале недостает одного члена. Тебя удивило, что они пришли к тебе?

— Да.

— А я не удивлен. Локен, твои подвиги произвели впечатление на Абаддона и Седирэ. Воитель услышал о них. И Дорн тоже.

— Примарх Дорн? Вы уверены?

— Как мне говорили, он восхищен твоими спокойствием и невозмутимостью. Насколько мне известно, это очень на него похоже.

— Я польщен.

— Так и должно быть. Так в чем проблема?

— Подойду ли я? Должен ли я согласиться?

Зиндерманн рассмеялся.

— Надо верить, — сказал он.

— Дело не в этом, — покачал головой Локен.

— Продолжай.

— Вчера ко мне приходила летописец. Сказать по правде, она здорово меня разозлила, но в ее словах кое-что есть. Она спросила: «Неужели нельзя было оставить их в покое?»

— Кого?

— Этих людей. И этого «Императора».

— Гарвель, ты и сам знаешь ответ на этот вопрос.

— Когда там, в башне, я взглянул в лицо старика…

Зиндерманн нахмурился:

— Того самого, кто представлялся «Императором»?

— Да. Он сказал приблизительно то же самое. Куортес в своих «Определениях» пишет, что Галактика безмерно велика, и то, что я повидал, подтверждает это. Если в безграничном космосе мы встречаем человека или общество, которое не согласно с нашими убеждениями, имеем ли мы право его уничтожать? Я имел в виду, нельзя ли просто пройти мимо и не обращать внимания? В конце концов, Галактика ведь так велика…

— Что мне в тебе больше всего нравится, Гарвель, — заговорил Зиндерманн, — так это твоя гуманность. Это качество очень влияет на твои мысли. Почему ты не заговорил со мной об этом раньше?

— Я думал, это пройдет, — признался Локен.

Зиндерманн поднялся со скамьи и жестом пригласил за собой Локена. Они покинули аудиторию и пошли по одному из главных переходов флагманского корабля, высокому и сводчатому, словно старинный собор, каньону три километра длиной, пересекающему три палубы судна. Здесь было сумрачно, а с потолка свисали славные знамена Легионов, Отделений и кампаний. Многие из них хранили следы жестоких боев. То и дело навстречу попадались группы персонала, и их голоса сливались в неразборчивый неумолчный шум. На галереях, где главный проход соединялся с верхними палубами, как заметил Локен, движение тоже было достаточно оживленным.

— Сначала я попытаюсь немного унять твое беспокойство, — на ходу заговорил Зиндерманн. — Я уже упоминал об этом в своих выступлениях, и ты сам высказал то же самое, когда говорил о причине своей тревоги. Гарвель, ты — оружие, одно из самых совершенных орудий разрушения, изобретенных человечеством. В твоей голове не должно быть места сомнениям и вопросам. Ты прав. Оружие не должно думать, оно лишь должно подчиняться, поскольку принятие решений не его дело. Решения — с величайшей тщательностью и исходя из этических норм — должны приниматься примархами и командирами, и не наше дело их обсуждать. Воитель, а до него возлюбленный Император, не легко решается использовать вас. С тяжестью на сердце и только в случае величайшей необходимости он прибегает к помощи космодесантников. Адептус Астартес — это последний резерв, и должен быть использован в крайних случаях.

Локен кивнул.

— А теперь запомни следующее. Если Империум обладает такой силой, как Космодесант, а, следовательно, способностью себя защитить и уничтожить любого врага в случае нападения, это еще не значит, что такое может случиться. Мы овладели способами уничтожения… Мы создали воинов, подобных тебе, Гарвель… Потому что это необходимо.

— Необходимое зло?

— Необходимый инструмент. Истина не всегда обладает силой. Человечество обладает истинными знаниями и несет другим послание во имя добра. Иногда это послание попадает во враждебно настроенные уши. Бывает, что народы отвергают и искажают это послание, как произошло в последнем случае. Тогда, и только тогда, благодарение звездам, мы прибегаем к воинской силе. Мы могущественны, потому что мы правы, Гарвель. Но мы правы не благодаря своему могуществу. И будь проклят тот час, когда второе утверждение станет нашим кредо.

Собеседники свернули из главного прохода и теперь шли по боковому ответвлению к архивному хранилищу.

— Верна наша истина или нет, неужели всегда необходимо ее насаждать, даже против желания? Как сказала та женщина, нельзя ли оставить этот народ в покое, предоставить его собственной участи?

— Представь, что мы идем по берегу озера, — заговорил Зиндерманн. — В воде тонет ребенок. Позволишь ли ты ему утонуть, потому что он был настолько глуп, чтобы прыгнуть в воду, не умея плавать? Или вытащишь озорника и научишь держаться на воде?

— Конечно, вытащу, — пожав плечами, ответил Локен.

— А вдруг он станет сопротивляться, испугавшись твоего вида? Или потому, что не хочет учиться плавать?

— Я все равно его спасу.

Их прогулка закончилась. Зиндерманн приложил ладонь к считывающему устройству, установленному в бронзовой раме высокой двери, и подождал, пока сканер обработает данные. Дверь открылась, словно огромная пасть, и изнутри вырвался поток кондиционированного воздуха со слабым запахом пыли.

Зиндерманн и Локен вступили под своды Третьего Архива. За многочисленными столами в тишине трудились ученые, переводчики и итераторы, а сервиторы сновали между рядами, доставляя с полок запрошенные тома.

— Что меня в тебе тревожит, — продолжал Зиндерманн, до предела приглушая голос, чтобы его слышал только один Локен, — так это твои размышления. Мы постановили, что ты являешься оружием и не должен думать о своих поступках, поскольку об этом думает кто-то другой. И все же ты позволяешь, чтобы слова женщины возбудили в тебе беспокойство, недовольство и сомнения. Ты проявляешь способность относиться к космосу так, как относятся люди, а не инструменты.

— Я понимаю, — отозвался Локен. — Вы говорите, что я забыл свое место. Я переступил границы своих функций.

— Нет, нет, — улыбнулся Зиндерманн. — Я говорил о том, что ты отыскал свое место.

— Как это? — спросил Локен.

Зиндерманн указал рукой на высокие, словно башни, книжные шкафы, ряды которых исчезали в полумраке хранилища. Высоко над головой летучие сервиторы разыскивали и снимали с полок древние тома, запечатанные в пластиковые оболочки, а потом, подобно пчелам, несли свою добычу читателям.