Новости о господине Белло - Пауль Маар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, конечно! — воскликнул я.
— Совершенно взбалмошная идея, — сказал папа.
— Взбалмошная идея — это значит хорошая? — поинтересовался господин Белло, который не знал этого слова.
— Нет, как раз наоборот, — пояснила Верена, — он имеет в виду — безумная идея.
— А почему Максу нельзя спросить господина Мельхиора про рецепт? Папа Штернхайм не хочет, чтобы господин Белло оставался чевекком? — не унимался господин Белло.
— Как Макс будет спрашивать про рецепт, если он не знает, во-первых, какая у Мельхиора фамилия, во-вторых, где он живёт и, наконец, вообще жив ли он! — ответил папа.
— А, кстати, сколько лет ему сейчас может быть?
Дядя Астор задумался.
— Когда он уезжал, я был ещё мальчиком. Мне было, пожалуй, лет десять. В папином дневнике написано, что Мельхиору было восемнадцать, когда он приехал. Значит, сейчас ему уже, скорее всего, под восемьдесят.
— Если он вообще жив, — ввернул папа.
— Да-да, — отозвался дядя Астор и протянул Верене тарелку, чтобы она положила ему ризотто.
Но я не сдавался.
— Многие доживают и до восьмидесяти, и даже до девяноста лет.
— А некоторые и до ста, — сказал папа. — Но это совершенно не проясняет, какая фамилия у Мельхиора.
Дядя Астор замер с вилкой на весу.
— А нельзя посмотреть фамилию в старом аптечном журнале дежурств? — спросил он папу. — Отец с Мельхиором всегда записывали, когда кто дежурит. Вдруг Мельхиор писал свою фамилию?
— В журнале дежурств? — удивился папа. — В каком ещё журнале дежурств? У себя в аптеке я такого не видел. Мне-то записываться не надо, кроме меня всё равно никто не работает.
— Кажется, я догадываюсь, где он может быть, — сказал дядя Астор. — Брезжит кое-что в памяти.
— Брызжет? — переспросил господин Белло.
— Да, и довольно неприятно. Журнал дежурств надо было как следует спрятать, а то он попал бы в лапы полиции. Значит, когда я уезжал, я или прихватил его с собой…
— Или? — с нетерпением спросил я.
— Или он так и лежит в аптеке, в моём тайнике, — закончил дядя Астор.
— А мы не можем его поискать? — спросил я.
Господин Белло выскочил из-за стола и сказал:
— Господин Белло хорррошо умеет искать. Господин Белло умеет нюхать. У господина Белло хороший нюх.
— Сядь, пожалуйста, — остановил его папа. — Ты же не знаешь, как пахнет журнал дежурств. Сначала мы поедим. А потом посмотрим.
— Ладно, давайте продолжим ужин, — сказал дядя Астор. — Но потом я ещё раз спущусь в аптеку. Надо это выяснить.
— Да, выясни! — не унимался господин Белло и с большим аппетитом в несколько глотков прикончил свой суп.
Позже, после десерта, дядя Астор спустился по чёрной лестнице в аптеку — и не один. Мы все присоединились к нему. Всем не терпелось узнать, что он сможет выяснить.
В аптеке дядя Астор зашёл за прилавок и постоял там, уставившись на огромный аптечный шкаф во всю стену — он наполовину состоял из полированных выдвижных ящиков вишнёвого дерева. Этот шкаф я видел чуть ли не каждый день, но теперь смотрел на него, так сказать, глазами дяди Астора и пытался понять, что он выискивает. В основании — четыре ряда ящиков, один над другим. В каждом ряду по семь ящиков. Всего получалось двадцать восемь, тут я впервые их сосчитал. А над ними — открытые полки, заставленные фарфоровыми банками.
Все ящики были подписаны на латыни. Наверное, дядя Астор читал надписи, потому что он смотрел на ящики уже очень долго.
— Какое у меня было число? — спросил он, говоря сам с собой. — Не могу же я вынимать все подряд. Это работа на два часа…
— Ты хочешь выдвинуть все ящики? — спросил я. — Да на это уйдёт от силы минут десять. Хочешь, я тебе помогу?
— Тсс! — сказал он. — Дай подумать. Какое же у меня было число? Сорок три? Да, вполне возможно, что сорок три!
— Чего сорок три? — не понял папа.
— Это я так запоминаю, — объяснил дядя Астор. — Сорок три, то есть четыре и три. На четыре ящика вправо, на три вниз.
Он начал отсчитывать ящики слева направо.
— Раз, два, три, четыре. И отсюда три ящика вниз. Это и будет нужный.
Он не просто выдвинул его, а целиком вытащил из шкафа и поставил на пол. Потом сунул руку в проём от ящика и стал там шарить.
— Ничего нет, — разочарованно произнёс он.
— Астор, а что ты там ищешь? — спросила Верена.
Но дядя Астор её не слушал.
— А может быть, и семьдесят три, — сказал он, отсчитал семь ящиков в верхнем ряду, потом три вниз и дошёл до ящика с эмалированной табличкой «Rhiz. calami».
Он вытащил из шкафа и его. Теперь, когда ящики стояли рядом на полу, мы увидели, что второй ящик заметно короче. Папа наверняка не замечал этого, потому что обычно ящики выдвигают не полностью: выдвинул, взял содержимое и задвинул.
Дядя Астор встал на колени и заглянул в проём.
— Тот самый! — воскликнул он, сунул руку и вынул по очереди голубую книжечку, маленькую открытую коробочку с ампулами и шприц. Такой старинный стеклянный шприц с двумя железными ручками в торце.
— Что это? Откуда это старьё? — спросил папа.
Дядя Астор смутился.
— Это мой тайник. Ещё с тех пор как я работал в аптеке, — и он протянул папе ампулы и шприц. — Буду тебе признателен, если ты это выбросишь. Я даже прикасаться к этому больше не хочу.
Папа поднёс одну ампулу к глазам, медленно прочёл мелкую надпись и сказал:
— Вообще-то дорогая вещь, жалко выбрасывать, но, увы, срок годности истёк примерно девять тысяч дней назад.
— А что это? — спросила Верена.
— Да так, кое-что медицинское, — уклончиво ответил папа, достал из кармана брюк маленький ключик, отпер стенной шкафчик, убрал в него шприц и ампулы и снова запер, даже на два оборота, а ключ положил в карман.
Гораздо больше, чем ампулы, меня интересовала книга, которую дядя Астор продолжал держать в руке.
— Это и есть журнал дежурств? — спросил я. — Что там написано?
Дядя Астор положил книгу на прилавок и полистал её. Я попробовал смотреть ему через плечо. Господин Белло тоже втиснулся между нами и стал заглядывать в книгу, хотя он даже не умел читать.
— Хм, — только и сказал дядя Астор, переворачивая страницы. — Тут написано то «Штрнх.», то «Млх.», по очереди, и наверняка это значит «Штернхайм» и «Мельхиор», я даже не сомневаюсь.
Он полистал книжку с конца.
— Может, нам повезёт: вдруг вначале, когда Мельхиор был ещё новичком и не таким близким помощником папы, он записывал и фамилию?
— Будем надеяться, — сказал я.
— Вот! Что я говорил? — закричал он, долистав почти до первой страницы.
— Что ты говорил? — спросил господин Белло.
— Прочти, пожалуйста, вслух, — попросил я.
— Вот, смотрите, написано: «Утро с 9 ч. до 12.30 Штрнх., вечер с 14 ч. до 17.30 Лхтбл.». Это то, что надо! С утра дежурил отец, а после обеда — Мельхиор Лхтбл. Что бы это могло значить… Какую фамилию можно так сократить? Лхтбл. Может, Лихтблау?
— Лихтблау? — удивился папа. — Верена-то тут при чём?
Дядя Астор смотрел на папу и ничего не понимал.
— А почему ты подумал про Верену? — в свою очередь удивился он.
— Ну да… Ты же не знаешь её фамилии. Потому что её зовут Верена Лихтблау!
Семья Лихтблау
— Если сокращение в журнале и правда означает «Лихтблау» (хотя как мы это узнаем?), то пора и тебе рассказать наконец о своей семье, — обратился папа к Верене, когда мы опять расселись в гостиной. — Я так мало знаю о твоих родственниках. Фамилия Лихтблау встречается довольно редко. У вас в семье есть какой-нибудь Мельхиор?
Верена задумалась. А потом сказала:
— Да. У нас в самом деле есть Мельхиор. Помню, мы виделись в детстве, ещё когда был жив мой отец.
— Мельхиор?! — воскликнул я. — Мельхиор Лихтблау?
— Вот это совпадение! — в свою очередь воскликнул дядя Астор. — Она знает Мельхиора! Как он там поживает? Вернее, как поживал, когда ты его видела? Всё такой же, с длинными кудрявыми волосами и в круглых очках?
Папа смотрел на Верену в полном недоумении.
— Невероятное совпадение, — согласился он. — Значит, семьи Лихтблау и Штернхайм знакомы, так сказать, не один десяток лет. Задолго до того, как познакомились мы с тобой, один твой родственник уже работал в нашей аптеке, проводил с моим дедом Эдмундом эти странные опыты и в конце концов изобрёл чудесное средство.
— Нет, средство изобрёл не он, — ответила Верена.
— Не он? Но в дневнике прадедушки Эдмунда написано, что это Мельхиор получил голубую жидкость и что только он знает рецепт! — сказал я.
Господин Белло подтвердил кивая.
— Да, так там написано.
— И всё-таки это не он изобрёл голубую микстуру, — настаивала Верена.
— Но почему? Откуда ты знаешь? — спросил папа.
— Потому что Мельхиор Лихтблау, которого видела я, совсем молодой человек, ему сейчас лет двадцать восемь, не больше, — объяснила Верена. — Не мог же он превратить собаку в симпатичную женщину шестьдесят лет назад?