Разбой - Петр Воробьев

– Как не слышать, не два, а три города разорили.

– Эрске́ренскраг, тот вообще дотла сожгли. Прав ты, золото глаза застит. Фа́лскефельт сотник, всем йомсам позор, он на Стейнгла́дово золото не повёлся бы, так и война б не началась. Треа́кти скальд, он про то побоище так сложил, могучие мужи плачут. – Пальнатоки вполголоса напел:

Ты чиркаешь спичкой, взметается пламя,Сквозь его языки картечница бьёт,Я к приюту, но там огонь под ногами,И сгорели тринадцать горняцких сирот.

– Теперь объясни ты мне, только заранее обещай, чтоб не в обиду, – Самбор потеребил бородку.

Пальнатоки поднял бровь и кивнул.

– Вы, йомсы, ведь сражаетесь за золото?

– Не только, ещё за серебро, и за медь, и даже за хлеб иногда, или рыбу – чем заказчик платит. Твоё сопровождение, за него мне братство электротехников как раз пять номисм определило, и все путевые издержки, даром что и один бы ты, чаю, не пропал, не зря назван, как назван.

Схоласт усмехнулся:

– Назвали б меня, как обычай велит старшего сына, был бы Духополком.

– Самбор тебе больше подходит. Ты, видать, и в братстве важная птица, раз так о тебе пекутся.

Поморянин гордо крутанул ус, но тут же покачал головой:

– Дело не во мне, а в том, что я придумал.

– А что ты придумал? Или это тайна?

– Тайн нет, это против устава братства. Затем я и е́ду в Вурилох – рассказать Рёгнвальду изобретателю о моей работе, и искать его совета.

Пальнатоки обратил внимание на движение справа от себя. В кресле через проход, учёного вида старец, сидевший напротив успокоившегося и вроде бы даже задремавшего вождя с чимаром, оторвался от книги и уставился на Самбора. Трудно было точно разобрать породу этого старца, но по справе его следовало определить как винландского альбинга[85]. Единственным видимым оружием ветхого книгочея был лежавший на полке клеймор[86] в ножнах, обтянутых мехом. Оценив уровень угрозы как исчезающе низкий, йомс снова обратил взгляд на поморянина. Тот продолжал:

– После ужина, расскажу тебе, идея не такая сложная. Но сейчас я вот о чём, и ещё раз – не в обиду. Сам, верно, знаешь – про йомсов с недавней поры говорят всякое. Фалскефельту с отрядом Стейнглад золото заплатил? А раз так, что ж в том деле не по закону?

Пальнатоки рассердился, тут же сообразил, что обещал не брать обиды, перевёл дыхание, и объяснил:

– Йомс, он берёт плату за то, чтобы сражаться с другими воинами, или кого-то защищать. Йомс верен слову, не ссорится с товарищами, добычу делит с ними поровну, не делает того, что карала бы вира, не отступает перед сильным, и не нападает первым на слабого – ни за какую плату. Вот он, наш закон! А Фалскефельт не только город сжёг с сиротским приютом, он перед этим ещё горному старшине Тико, что с ним без оружия на переговоры вышел, голову снёс. И всё за Стейнгладово про́клятое золото. Досада, что окно не открывается, а то каждый раз, как имена эти повторю, плюнуть охота.

Пальнатоки невольно глянул сквозь слегка затемнённое вверху стекло. Под вагоном, сколько мог окинуть взгляд, закат золотил море пятиаршинной травы, по поверхности которого гнал волны ветерок. С юга тянулись три почти неприметных следа, как будто что-то двигалось сквозь траву. В настоящем море, такие следы могли бы оставить подморницы на перископной глубине. Йомс уже собрался насторожиться, когда вместо перископа из травы показалась покрытая грубой бурой шерстью голова мегатерия. Животное вывесило по ветру длинный трубчатый язык, словно пробуя воздух, повернуло голову влево-вправо, отчего по более светлой гриве вдоль хребта тоже прошла волна, как по траве. Наконец, мегатерий, словно удовлетворившись произведённым неизвестно на кого впечатлением, втянул язык обратно, и вновь скрылся из вида.

– По чести ваш закон, – после недолгого раздумья заключил поморянин. – И по рассудку, и по чести. У нас на Поморье говорят, что выше похвалы закону нет. А что ж сталось с Фалскефельтом?

– След простыл. И найти теперь трудно. Он, чаю, к Гнутому Острову подался. Туда и закон наш не достаёт, и наёмничью работу сыскать легко. Колошенцы, они не посмотрят, что в Йомсборге сход его заочно из йомсов выгнал, как слово дошло. А ещё до того в Айкатте на тинге вне закона объявили, и горняцкое братство за голову награду выставило. Встретишь его часом – постарайся так убить, чтоб лицо не задеть. Горняки, они три марки золота за голову дадут.

– В марках ли дело? Чтоб доконать клятвопреступника и детоубийцу, многие б ещё и приплатили?

– И то, – йомс обрадовался пришедшей мысли. – Кто поупёртее, тот, чаю, и на Гнутом Острове его найдёт. Тиковы товарищи, может, если живы остались.

– Выгнать, значит, из йомсов могут. А как попасть в йомсы?

– Как в любое другое братство, нужно, чтоб место открылось, и два поручителя. А вот что уже не как, скажем, у корчмарей, или у мусорщиков, так это что вслед за тем, братство отводит тебе соперника, и ты его должен победить на хольмганге.

– А потом?

– Потом? Три дюжины лет в братстве состоять, между походами в Йомсборге жить, и жены не брать. Мне вот полтора года осталось до срока, а дальше я на виноградник накопил.

– На Мидхафе?

Пальнатоки покачал головой и ухмыльнулся:

– На Венедке, у кашайцев[87] участок присмотрел. Южный склон в треть прямого, прямо над рекой, земля добрая. Хлебник, он уже недалеко оттуда двор поставил, пивоварню строит, тоже брат наш на покое. Заодно, может, мехами промышлять буду помаленьку.

– Дело.

– Сейчас над Горьким Озером пролетим, – сообщил из мезофона гегемон вагона. – Смотрите, пока закатный свет есть, может, дедику́ров[88] увидим.

– Пролетит коза с кровли, – Самбора что-то задело в словах Эрвига. – Что за извозчик попался с манией величия, у него в вагончике даже ходового двигателя нет!

Последнее было чистой правдой. Электрические лебёдки, тянувшие трос из стали с сиилапаном, стояли на опорах телеферика. Ощущение полёта, впрочем, присутствовало – ход вагона был почти бесшумным и очень плавным, только слегка потряхивало, когда на опорах катки перескакивали с одной петли троса на другую. Пальнатоки потянулся, встал с места, и прошёл вперёд, к стеклянной полусфере в носовой части верхней палубы. Высота признанного поморянином недействительным «полёта» увеличивалась – травы ушли вниз, спускаясь к воде. На склоне стали попадаться и деревья с забавно распластанными кущами – возможно, потому что ниже трёх саженей листья обгрызали мегатерии (те, как говорили охотники, были преимущественно травоядными, хоть при случае не прочь побаловаться и мертвечинкой) или помянутые Эрвигом дедикуры. В направлении ещё скрытых за изгибом земного круга гор Антису́йу и моря Науаль, на треть окоёма полыхал закат, прощальные лучи Сунны золотыми снопами пробивались сквозь промежутки между облачными слоями, казавшимися розовыми.

Послышались шаги, запахло чем-то вкусным. Йомс оглянулся. По лестнице с нижней палубы поднимались двое, весьма упитанного вида, впереди он, толкая по жёлобкам над ступеньками тележку на колёсиках, чуть позади и слева она, с корзиной выпечки, благоухавшей из-под плата с красной вышивкой (та же дева над быком, что и на дверях), до поры скрывавшего вкусность от взглядов. Всё-таки трудно верилось, что путь плюшек на борт начался в опечатанном стальном ларе.

Пальнатоки бросил прощальный взгляд в сторону окна, готовясь вернуться на место и основательно заняться ужином. Сунна всё ещё светила достаточно ярко, чтобы по ней можно только скользнуть взглядом – даже через тонированное стекло. Такой взгляд йомса вскользь и открыл, что прямо между вагоном и светилом парило нечто. Парило, не взмахивая крыльями.

– Что там? – обеспокоился со своего места Самбор.

Пальнатоки хотел было спросить, нет ли у кого из попутчиков диоптра, только чтобы мысленно рассмеяться: каким надо быть старым дураком – на Сунну в диоптр пялиться? Поморянин поднялся с сиденья, на ходу вытащил из кошеля на поясе замшевый мешочек, извлёк из него затемнённые почти дочерна очки с кожаными наглазниками, и встал рядом с йомсом, держа очки перед глазами и вглядываясь в закат.

– Вертолёт! – наконец определил он. – К нам летит!

Йомс вспомнил про номисмы братства электротехников, про явную склонность Самбора быть к каждой бочке затычкой, и встал между ним и тенью в лучах Сунны – просто чтоб чего не вышло. Вдруг эта тень

Глава четвёртая. Пресноводное море Науаль

– Аму́туан, аму́туанФей чи антю́ кай нга́а ниРука́ мео́о кай.Пепу́туан, пепу́туанТа ни кюме́ке пу че кай.Пепу́туан, пепу́туан,Пепу́туан нга́а ни нюке́…

Так выводил сильный и чистый голос стоявшей по колени в прозрачных водах Науаль девы, пока шестеро её соплеменников несли к воде тростниковую лодку с мертвецом.