Глубокая борозда - Леонид Иванов

— Председателя своего пришлось посылать, — раздраженным голосом продолжал Обухов, — воспитывал там Соколова.

«Своим» председателем Обухов называл Павлова — предрика. Запыленный, похудевший, он вошел в кабинет. Обухов встретил его словами:

— Ну, всыпал ты нашему «передовому мыслителю, вдумчивому руководителю»?

Павлов присел к столу, обтер лицо платком.

— Дело очень сложное, Михаил Николаевич, — проговорил он, покачивая головой. — Соколов объявил аврал на уборке: все поднял! Бригадир Орлов и тот в ночную смену сцеп комбайнов водит — подменяет основных комбайнеров. Животноводов на уборку перебросили: днем коров доят, ночью на соломокопнителях…

— Ты очень уж красочно описываешь, — перебил Павлова Обухов. — Эти описания ты не отнимай вот у них, — Обухов кивнул в мою сторону, — у товарищей корреспондентов. Для них побереги… Выполнит он график в эту пятидневку?

Павлов облизнул пересохшие губы.

— Нет, не выполнит, Михаил Николаевич.

— Так какого черта ты там целый день пропадал? Тебя за сказками, что ли, туда посылали? За сказками, да? — Глаза Обухова метали искры.

На худом, загорелом лице Павлова появились темно-красные пятна.

— Дело очень серьезное, Михаил Николаевич! — чуть повысил голос Павлов и поднялся со стула. — На месте Соколова я так же поступил бы.

— Тебе, я вижу, и надо быть на месте Соколова, а не районом руководить…

— Я, Михаил Николаевич, был председателем, и в любое время… если доверят.

— Ага! Трудностей испугался? Чего там наделал твой Соколов? — последние слова были произнесены в тоне примирения, и это, видимо, успокоило Павлова: он опять сел на стул.

— Хлеб перестоял, Михаил Николаевич, зерно осыпается страшно. А тут, как на грех, ветры чертовские, как с обеда начнет, так и до ночи. Только ночью и тихо. Я сам проверил у Соколова: шапку бросишь, — Павлов снял свою военного образца фуражку, — за пять минут два-три зерна в нее попадает, а в день — самое малое центнер с гектара… Соколов думает дней за пять все махнуть с корня, пока погода хорошая. Я заезжал на станцию — прочат дождь в ближайшие дни.

— Дождь? — испугался Обухов. — Так мы же на тридцатое место слетим, ты понимаешь это?

— Надо, Михаил Николаевич, поговорить с обкомом, просить машин, хотя бы сотню. Тогда мы и хлеба уберем без больших потерь и вывозку…

— Говори сам! — крикнул Обухов.

— Давайте о деле, Михаил Николаевич. — Павлов сказал это твердо, решительно, и Обухов невольно задержал взгляд на худом, потном лице предрика. Павлов снова начал доказывать, что за три дня можно потерять половину зерна — осыплется, но если в эти три дня вывозка зерна на элеватор и сократится, то потом можно ее усилить и план перевыполнить. Обухов отверг и эти доводы Павлова. Тогда тот заявил еще более решительно:

— Не знаю, Михаил Николаевич, но я дал такую установку и Григорьеву и Коновалову. Все надо бросить на уборку урожая, это мое твердое убеждение! И это будет по-государственному. Хлеб ведь гибнет, безвозвратно гибнет хлеб!

— Не паникуй. Ты забыл про график?

— Но поймите, Михаил Николаевич, природа графиков не признает. Поговорите с обкомом… Все равно наши машины сейчас в день по одному рейсу на элеватор делают, в очередях там простаивают… Ведь каких-нибудь пять-семь дней, и хлеб будет прибран. Тогда и…

— Хватит, Павлов! Прекратим болтовню. — Обухов присел к столу, снял телефонную трубку и вызвал совхозную метеостанцию. — Как погода? — Выслушав ответ, он сердито бросил трубку на рычаг. — Ты слушал: через два-три дня дождь!

— Вот и осыплется весь неубранный хлеб. Весь, начисто!

— А мы обязаны и хлеб убрать и график выполнить! Понял? Давай такую команду: все машины — понял? — все машины, до единой, только на вывозку хлеба на элеватор! А колхозы должны изыскать средства на отвозку зерна от комбайнов. Все, Павлов. Ты сейчас же поезжай… — Обухов назвал несколько колхозов. Сам он взял на себя Соколова и его соседей, у которых успел побывать Павлов. — И до дождя на эти три дня все автомашины — только на хлебосдачу!

— Я возражаю!

Обухов как-то оторопело взглянул на Павлова. Таким незнакомым, по-видимому, показался ему тон, каким были произнесены слова.

— Я возражаю! — так же твердо повторил Павлов. — И прошу созвать внеочередное бюро.

— Вон ты как? Не выспался, наверное… Бюро соберем первого октября и, если по твоим колхозам график хлебовывозки будет сорван, поставим вопрос о нашем председателе райисполкома. Ясно? — Обухов встал и, забрав папку, вышел из кабинета.

Павлов устало приподнялся со стула, неторопливо надел фуражку.

— Вот так мы заботимся о хлебе, — тихо проговорил он. У порога остановился, в раздумье добавил: — О государственном, народном хлебе…

Начинать разговор с Павловым я счел просто неудобным и пошел искать попутный транспорт.

В редакции районной газеты мне сказали, что колхоз «Сибиряк» по хлебосдаче отстает.

— А по уборке как?

— По уборке сводок не печатаем, — ответил редактор.

Я посмотрел подшивку газеты. В последних номерах склонялось имя Соколова. Его называли уже и неумелым организатором, забывшим интересы государства, и многими другими обидными словами.

К Соколову я попал только на следующий день к вечеру. Парторг Василий Матвеевич сказал, что Соколова найти трудно: он где-то на полях.

— Вчера был Обухов, а Соколова так и не мог отыскать, — хитро улыбнулся Василий Матвеевич.

Он рассказал мне, что на днях по докладу Соколова партийное собрание приняло решение: спасать хлеб! Все машины, весь транспорт закрепили за комбайнами. А чтобы участвовать в хлебосдаче, было решено в эту пятидневку часть зерна ссыпать на глубинный пункт, открытый в новом зерноскладе. Василий Матвеевич был назначен ответственным за работу на току и за сдачу зерна. Когда он доложил Обухову, что за пятидневку они оформят в сдачу тонн четыреста, тот заявил: не меньше тысячи!

— И как же? — спросил я.

— Оформим и засыплем четыреста, — сказал Василий Матвеевич. — На глубинку зерно принимают с влажностью семнадцать, а у нас пока идет девятнадцать.

— А если разрешат с более высокой влажностью?

— Все равно четыреста. Склад-то у нас один, а пятидневка-то не последняя, да и график не последний, — улыбнулся Василий Матвеевич.

Уже ночью на попутной машине я добрался до одного из комбайновых агрегатов. За штурвалом комбайна оказался бригадир Орлов. Еще издали при свете электрических лампочек выделялась его коренастая фигура в кожанке.

— Нажимаем! — крикнул Орлов, когда я взобрался на мостик.

С мостика комбайна открывалось красивое зрелище: по обширному полю двигались огни. Пересиливая грохот моторов, пронзительно ревели сирены. Тревожные сигналы в степи — это сигналы о бедствии: ждем транспорт! Берите намолоченное зерно!

— Все восемь сцепов на ходу! — выкрикивал Орлов, показывая на светящиеся островки. — Душа радуется! Красота!

Действительно, в степи двигалось восемь огненных шаров. Темноту между ними то и дело прорезывали снопы еще более яркого света — это шоферы спешили за зерном. И чем чаще раздавались сигналы сирен, тем стремительнее двигались эти снопы электрического света.

Вот и Орлов подал сигнал. Вскоре к его комбайну примчалась трехтонка. Агрегат остановился, в кузов машины забила мощная струя зерна. При ярком электрическом свете она казалась огненной, с золотистым отсветом по краям.

Пока агрегат разгружался, Орлов и его помощники хлопотали у комбайнов, открывали и закрывали разные заслонки, лили на цепи густую смазку. А когда оба комбайна разгрузились, на мостик поднялся высокий человек в комбинезоне, с защитными очками.

— Чего это, Иван? — удивился Орлов и посмотрел на свои часы. — Твоего отдыха еще час остался.

— Хорошо отдохнул… Говорят, у Сереги не ладится.

— Ну, тогда жми! Я все проверил, пока нормально. — И Орлов спустился с капитанского мостика. Он, оказывается, только на четыре часа подменял этого комбайнера и теперь должен был сменить другого, работавшего на соседней загонке.

— Понимают задачу ребятишки! — сказал Орлов, когда агрегат двинулся в темноту.

Орлов радовался, что и правление артели «подбодрило» комбайнеров: за каждый гектар, убранный в ночное время, работники агрегата получают сверх установленной законом оплаты еще восемь килограммов пшеницы.

— Деньков пять да столько же ночек, и наша бригада все как есть уберет.

Я спросил о второй бригаде. Орлов ответил, что та немножко отставала, но ей помогает «сам Соколов».

— А он мужик хитрый: чего-нибудь придумает, а не то у Гребенкина комбайнов выпросит.

— Разве Гребенкин может дать комбайны?

— Уже дает. Наш колхоз пообещал ему сортовых семян этого… нового сорта, вот они и рады: за наш колхоз сдали тонн сто пшеницы, а Иван Иванович отвел им одно поле с этой пшеницей: убирайте, говорит, и прямо домой возите. А это большая помощь второй бригаде.