Мегре колеблется - Жорж Сименон

- Вы хотите мне еще что-нибудь сказать? Она тоже встала и разглядывала его с ног до головы, как равная с равным.

- Нет, это будет бесполезно.

- Не желаете ли вы, чтобы я прислал вам инспектора для постоянного надзора над домом?

- Странная мысль...

- Если верить в ваши предчувствия...

- Дело тут не в предчувствиях...

- Но тем более не в фактах...

- Пока что их нет...

- Итак, подведем итог... В течение некоторого времени ваш муж проявляет признаки умственного расстройства...

- Вот-вот...

- Он замкнулся в себе, и его поведение вас тревожит...

- Это уже ближе к истине.

- Вы боитесь за его жизнь или за свою...

- Не отрицаю.

- К чему вы больше склоняетесь?

- Если бы я знала, я была бы в какой-то мере спокойнее.

- Кто-то из живущих в доме либо имеющих сюда доступ прислал нам на набережную Орфевр два письма, предвещающих будущую драму... А кроме того, кто-то в мое отсутствие звонил по телефону...

- Почему вы мне об этом не сказали?

- Потому, что слушаю вас... Это сообщение было очень кратким и только подтвердило предыдущие... Незнакомец (или незнакомка) произнес всего несколько слов. "Передайте комиссару Мегрэ, что это вот-вот..."

Он видел, как она изменилась в лице. Нет, это была не игра. Она внезапно побледнела, на лице проступили красные пятна. Уголки губ опустились.

- Боже!..

Она нагнула голову, и ее хрупкое тело, казалось, вдруг утратило всю свою удивительную энергию.

Тут Мегрэ забыл про свое раздражение и почувствовал к ней жалость.

- Вы по-прежнему не хотите, чтобы я вам кого-нибудь прислал для охраны?

- Зачем?

- Что вы этим хотите сказать?

- Если что-то должно случиться, то присутствие полицейского помешать не сможет. Одному богу известно, кто может это предотвратить.

- Знаете ли вы, что у вашего мужа есть автоматическое оружие:

- Знаю.

- А он про этот револьвер?

- Тоже знает, конечно.

- А ваши дети?

Готовая заплакать от волнения, она вскричала:

- Мои дети так далеки от этого, неужели вы не понимаете? Их интересуют их собственные дела, а не наши. У них своя жизнь. Что же касается нашей жизни, или, вернее, того, что от нее осталось, то им на это наплевать.

Она снова говорила с пылом, как будто некоторые темы ее автоматически возбуждали.

- Ступайте!.. Простите, что не провожаю... И на что только я могла надеяться!.. Будь что будет! Теперь отправляйтесь к моему мужу или к этой девке... Прощайте, мосье Мегрэ... Она открыла дверь и ждала, пока он выйдет, чтобы снова ее закрыть. В коридоре Мегрэ почувствовал, будто попал в иной мир, но его еще неотступно преследовал голубой цвет.

Он посмотрел в окно и увидел во дворе другого шофера, который надраивал другую машину. По-прежнему было солнечно. Дул легкий ветерок.

Его подмывало пройти в знакомую прихожую, взять шляпу и незаметно удрать. Но вместо этого, как бы вопреки своей воле, он направился в комнату мадемуазель Ваг.

Накинув на платье белый халат, девушка снимала с документов фотокопии. Из-за спущенных штор в комнату проникали полоски света.

- Вы хотели поговорить с мосье Парандоном?

- Нет.

- Тем лучше. У него совещание с двумя важными клиентами: один приехал из Амстердама, другой из Афин. Оба Они судовладельцы и...

Он не слушал. Мудемуазель Ваг подняла шторы, и в узкую комнату хлынул солнечный поток.

- У вас усталый вид...

- Я провел целый час с мадам Парандон.

- Знаю.

Он посмотрел на телефонный коммутатор.

- Это вас она просила соединить ее с сыскной полицией?

- Нет. Я даже не знала, что она звонила. Только когда Лиза пришла попросить у меня марку, она...

- Что вы можете сказать о Лизе?

- Это горничная.

- Знаю. Но что она за человек?

- Простая девушка, как и я... Обе мы приехали из провинции, я из маленького городка, она из деревни... У меня было кое-какое образование, и я стала секретаршей. А у нее не было, и она стала горничной...

- Сколько ей лет?

- Двадцать три... Мне известен возраст каждого, ведь в мои функции входит заполнять карточки для социального страхования...

- Предана она хозяевам?

- Старательно выполняет все, что ей поручают и, как мне кажется, не собирается менять места.

- Есть у нее любовники?

- В выходной день, в субботу...

- Достаточно ли она грамотна, чтобы написать письма, которые я давал вам читать?

- Конечно, нет.

- Известно ли вам, что около года назад мадам Парандон застала вас со своим мужем?

- Ведь я, вам рассказывала об этом случае, но это могло быть и в другой раз. Она могла бесшумно открыть и закрыть дверь...

- Говорил ли вам Парандон, что с тех пор его жена отказалась выполнять супружеские обязанности?

- Но ведь и без того это у них бывало очень редко.

- Почему?

- Потому, что он ее не любит.

- Не любит или больше не любит?

- Это зависит от смысла, какой вы вкладываете в слово "любить". Конечно, он признателен ей за то, что она вышла за него замуж, и в течение долгих лет он заставлял себя выказывать ей эту признательность.

Мегрэ улыбнулся, подумав, что за стеной два крупных владельца нефтеналивных судов, прибывшие из двух противоположных концов Европы, доверяли свое благосостояние маленькому человеку, о котором они с мадемуазель Ваг говорили в подобном тоне.

Для этих крупных дельцов он был не смешным, полунемощным, замкнувшимся в себе гномом, которого одолевали нездоровые мысли, но одним из светочей Морского права. Разве в эху минуту в кабинете адвоката не ворочали сотнями миллионов, а мадам Парандон, злобная или подавленная, но во всяком случае обманутая в своих надеждах, не одевалась в своей комнате, чтобы отправиться в четыре часа на деловое свидание?

- Вы не хотите присесть?

- Нет. Мне хотелось зайти еще в комнату рядом.

- Вы застанете там только Жюльена Бода. Рене Тортю уехал во Дворец правосудия.

Он сделал неопределенный жест:

- Сойдет и Жюльен Боа!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мегрэ показалось, что он попал в совсем другую квартиру. Если повсюду в доме ощущалось какое-то упорядоченное, торжественное оцепенение,, установленное в былые времена судьей Гассеном де Болье, то рабочий кабинет, который занимал Рене Тортю вместе с Жюльеном Бодом, сразу поражал своей безалаберностью и беспорядком.

У окна - обычный конторский стол, заваленный папками, а вдоль стен простые сосновые стеллажи, на которые по мере надобности громоздили один на другой зеленые кляссеры. Те, что не поместились на полках, лежали прямо на навощенном паркете.

Рабочее место Жюльена Бода - старый кухонный стол, покрытый серой оберточной бумагой. На стену налеплены вырезанные из журналов голые красотки. Когда вошел Мегрэ, Боа взвешивал конверты и наклеивал марки. Он поднял голову и взглянул на комиссара без малейшего удивления или тревоги - недоумевая, зачем тот сюда явился.

- Вы к Тортю?

- Нет, я знаю, он в суде.

- Скоро вернется.

- Мне он не нужен.

- А кто же?

- Никто...

Парень хорошо сложен, рыжий, веснушчатый. Совершенно невозмутимые глаза, синие, как фаянсовая посуда.

- Садитесь, пожалуйста.

- Не стоит.

- Ну, как угодно.

Он продолжал взвешивать конверты разных форматов из желтой бумаги, время от времени заглядывая в тоненький справочник заграничных почтовых тарифов.

- Вам нравится такая работа? - спросил Мегрэ.

- Видите ли, уж если я попал в Париж...

Он говорил с приятным певучим акцентом, растягивая некоторые слоги.

- Откуда вы ролом?

- Из Моржа. На Женевском озере, знаете?

- Бывал там.

- Красивое место, правда?

"Красивое" превратилось в "крааа-си-вое", а "правда" прозвучало нараспев.

- Красивое... Скажите, что вы думаете об этом доме? Бол не понял, что подразумевал комиссар, сказав "дом".

- Большой.

- В каких вы отношениях с мосье Парандоном?

- Я его почти не вижу... Сижу тут, наклеиваю марки, пакеты перевязываю или на почту бегаю да по всяким поручениям... Ведь я невелика птица. Ну, изредка заглянет сюда патрон, похлопает по плечу и спросит: "Как дела, молодой человек?" Вот и все... Между прочим, слуги прозвали меня "швейцарский клопик", хотя росту во мне метр восемьдесят по антропометру.

- А с Ваг вы ладите?

- Славная девушка.

- Что вы о ней думаете?

- А она там за стенкой, на половине патрона.

- Что вы хотите этим сказать?

- Именно то, что сказал... У них своя работка, у нас - своя... Если и понадобится ему кто-нибудь, так уж, конечно, не я, а она.

Совершенно простодушное лицо. Однако комиссар не был уверен, что простодушие это искреннее.

- Вы, кажется, собираетесь стать драматургом?

- Пробую писать пьесы... Даже написал две, да скверные... Тому, кто приехал из Во, нужно сначала обжиться в Париже.

- Тортю вам помогает?

- В чем?

- Познакомиться с городом... Ну, скажем, ходите ли вы куда-нибудь вместе?

- Он никуда не ходит со мной... Ему не до меня.