Покоряя Эверест - Джордж Мэллори

сплошная ложь! Думать о горах в таком ключе – самонадеянное бахвальство. Весь подобный настрой был бравадой – фальшивым, подлым, хвастливым святотатством… Ведь горы полны достоинства и покоя, от вершин до оснований, от солнечных пиков до теней расселин. Они словно застывшее в молчаливом величии древнее воинство. Где еще найти столь прекрасную, неприкрытую величественность? Кажется, что здесь, на поверхности этих скал, высечены все терпение и мудрость веков, все мужество и стойкость, все трудности и беды. Эти скалы слышали звуки ужасных битв и музыку нежных бесед, они были свидетелями актов страшной жестокости – и жестов прощения и сострадания. Они бывали и глубоко встревожены, и чарующе безмятежны. Они могут быть и угрожающе угрюмы, и приветливо улыбаться. Эти склоны, словно лица древних исполинов, скрывают бездны сомнения и веры, ненависти и любви. Эти горы познали энергию действия и умиротворение покоя, бурные волны стремлений и штиль почивания на лаврах, все оттенки волнений и открытый добрый смех, водовороты тревог и плавный поток мысли, длительную боль и мгновения острого восторга. Они постоянно менялись – их покрывал снег, обдувал ветер, и жарило солнце – и привыкли противостоять тысяче настроений капризной природы. Но даже со всей внешней сложностью и изменчивостью, несмотря на смену эпох, сердце гор осталось неизменным. Они сохранили свою твердую решимость и непоколебимый дух, чистый, истинный и все же – дружелюбный. Терзания гордыни здесь могут привести к бесконечному гневу и бесконечному отчаянию. Но здесь же, среди гор, можно обрести и бесконечную надежду, поднимаясь по ступеням, высеченным будто бы для детских ножек… Сейчас горы неподвижно затихли. Неужели великое сердце перестало биться? Замолк ли вечный шепот? Он увидел три фигурки на ответвлении горы: они казались мошками на резном бедре великана, замершими в ожидании. Пойдут ли они дальше? Казалось более уместным, чтобы они остались там навсегда, он сам – затих в своей скалистой нише, и остальные тоже замерли как есть – вместе с застывшими громадами гор. Он заметил рядом товарища – Грэма, который варил суп. Они были здесь с некой целью. Вскоре они снова двинутся вперед и вверх. Но происходило ли все это по воле человека? Его собственная воля, казалось, в этом никак не участвовала. Вела ли их своего рода рука судьбы – нечто, чему они все неукоснительно повиновались?

Продолжить путь? Да, вполне. На данный момент такая возможность существует. Но каким чудом он забрался так далеко? Он вернулся к размышлению над вчерашними идеями. Они с Грэмом теперь пристально рассматривали эту часть Мон-Моди, с места, где они находились сейчас, изучая ее с разных точек зрения. Ибо это, по сути, был узловой момент всей экспедиции. Они не пророчили больших трудностей под башней, и ее, несомненно, можно было обойти – так или иначе. Самым серьезным препятствием, как казалось снизу, была крутая скальная стена наверху. Но ее можно преодолеть – в таком чудесном граните всегда находится место раскола. Они проложат путь. Как они и сказали. Но для него и, без сомнений, для Грэма тоже нюансы этой экспедиции разрослись до гигантских форм, оставшихся необсужденными. Он ложился спать с покалыванием в пальцах ног и рук, дрожащий, ожидающий, почти испуганный, но все же полный мыслей о великой надежде, что должна оправдаться. И какое смятение принесли его первые ощущения ранним утром! Причина неприятностей заключалась в той невинной на вид ночной трапезе. Это была приятная трапеза, они ужинали в приподнятом настроении, перекидываясь безобидными шутками и остротами, искрящимися в зеркале горной дружбы. Кислое вино или сырая вода[70]? Это был трудный выбор после дня жажды. Он не винил себя за то, что выбрал вино, и уж точно не за неумеренное употребление этого разочаровывающего напитка. Тем не менее несчастье произошло из-за кислого вина – «молодого вина», как его называли. Чертово молодое вино! Какая тень накрыла его большие планы, когда он проснулся утром и понял, что его желудок сильно расстроен. Он все равно отправился в путь, хоть уже и не рассчитывал, что в этот день получится далеко продвинуться, но было необходимо в этом убедиться. Они выдвинулись точно с первыми лучами солнца, около четырех утра. Он был очень рад этому: он бы долго не мог простить себе отсрочку старта. Но с самых первых шагов по почти ровному снегу перевала Коль-дю-Жеан его ноги едва волочились – что это было за жалкое подобие его обычного «выступления»! Но все же какое идеальное начало! Ни поиска прохода при свете фонаря, ни тяжелого пути по капризной морене, ни даже скользкого ледника – не то чтобы таких вещей здесь вовсе не было, но они пока не сильно мешали. Сегодняшнее чудесное снежное поле с самого начала привело их в мир великолепных чудес. Лишь один другой старт в его памяти – когда двое из того же отряда отправились на Дан-Бланш[71] через перевал Коль-де-Бертоль[72] – мог соревноваться с этим по великолепию пейзажей и остроте физической радости. Но это дивное снежное поле было своего рода альпийской трассой. Сегодняшний день, с момента, как они перевалили через край и спустились в глубокую котловину ниже перевала Коль-де-ла-Тур-Ронд, отличался тем, что они ушли далеко даже от пристанищ альпинистов. Он скорее замечал эти ощущения, чем наслаждался ими. Особой физической радости он не испытывал. Когда они поднимались к перевалу, казалось невозможным забраться даже так далеко. Еще на пологом и гладком заснеженном склоне, до того как они начали серьезное восхождение, он с горечью осознал, насколько отличается мертвая реальность от вчерашних ярких мечтаний. Его большие надежды! Для них больше не было места. Это так унизительно – быть рабом простых физических состояний тела. Он, как личного врага, ненавидел это господство материального над устремлениями духа. Но пока ему удавалось думать лишь о том, как продержаться и не расклеиться окончательно.

Так продолжалось почти непрерывно, вплоть до их первого привала. Мимолетный интерес вызвало у него лишь обсуждение отрядом выбора дальнейшего маршрута. Их представления о том, где именно находится перевал Коль-де-ла-Тур-Ронд, были довольно размытыми. Но какое это имело значение? Гребень, ведущий к желаемому контрфорсу, казался доступным из многих точек на этой местности, и очевидный путь был кратчайшим к их цели. Не было больших трудностей и в достижении неглубокого кулуара, и, как только они дошли до этого простого канала, он вывел их к контрфорсу значительно выше гребня. Короткая дискуссия о вероятности падения камней отвергла кулуар в качестве пути отступления. Даже этот небольшой