Три дня до лета - А. Сажин

– За мутный взгляд!

Мне захотелось послушать какое-нибудь темное техно с утробной бочкой. Что-то типа Kasst. Чтобы она проникла в мою кровь и смешалась с выпитым вином, чтобы этот коктейль ударил еще сильнее. Смерти нет. Точнее не было вчера.

А сейчас пора домой. Трасса Е-95 ремонтировалась. Мы не раз пережидали встречный поток, так как работала одна полоса. Ехали как обычно быстро, и часто были первыми у красного светофора, наблюдая, как навстречу несутся грузовики и в последний момент сворачивают перед нами на свою полосу. Пару раз было прямо страшно.

Когда человек счастлив, он редко интересуется вопросами смысла жизни. Мы поняли, что слишком часто задаем друг другу подобные вопросы. Но я бы не стал говорить, что я так уж несчастлив, бывает и хуже, но мне плевать.

Мы шли по Грибоедова, в конце его. Я вспомнил, как давно был в одной из этих парадных. Мне показали четырех девушек, мамка, как и водится, тучная южная женщина, разозлилась, когда я ей сказал, что нет – ни одна из них. Я бы не сказал, что мне и вправду не понравилась ни одна из девушек, просто я понял, что не моё это – нет! Мамка поливала меня словесной грязью, большая часть которой мне даже была непонятной, а потом, когда я решил спасаться бегством и стал спускаться через одну ступеньку, ненавидя свои слишком короткие ноги и себя в целом, она сверху на лестнице облила меня чем-то из ведра. Надеюсь, это была просто вода, но я даже не помню. Мне было все равно тогда, я как не я дошел пару кварталов до машины, сел и поехал, первые полчаса не понимая, куда еду. Я впервые решил рассказать другу эту историю. Мне показалось, что он хотел посмеяться, но из чувства такта не сделал этого. Хотя я посмеялся бы вместе с ним. Погода была прекрасная, природа нас балует в последнее время. Уже темно, но пришел не ночной холод, а пока лишь легкая свежесть, приятная и убаюкивающая. Мы решили поставить жирную точку в нашем мини-отпуске и пошли искать винный магазин. Это был отпуск вина, разного, не всегда хорошего. Тут много КиБ – чего сопротивляться?! Взяли бутылку и поехали к другу. Там он достал обязательный его атрибут охуенного вечера – небольшую советскую металлическую елочку со свечками. Верх её крутился, движимый поднимающимся нагретым воздухом и гремел подвешенными листиками. Мы довольно быстро накидались. Были попытки поговорить о вечном, но они скатывались в размышления о всякой требухе. Но было и так душевно. Нас развезло, казалось, ни сколько от вина, сколько от дороги из Пскова. Я решил, что пора и честь знать и полез в телефон заказать такси. Поняв, что что-то дорого, я сказал – в жопу, доеду на веле. Друг не сильно меня отговаривал. – Да тут ехать 15 минут – с этими словами я натянул всё, что у меня было, так как внезапно питерская погода решила высказаться, и вышел на сильно посвежевший воздух. После теплой нагретой елочкой и вином квартиры на улице мне показалось холодно как в аду, в глубоком северном аду. Пятнадцать минут растянулись в час или два. Я не умею ездить без рук, поэтому одна постоянно мерзла, пока другая грелась в кармане. Вместо бодрости была какая-то грань между сознанием и сном. Я ехал почти с закрытыми глазами вдоль какого-то ржавого леса как в зоне отчуждения. Впереди было два гребанных моста с крутыми подъемами, сразу нареченных мной в венецианском стиле Ponte dei Sospiri – Мост вздохов. Я точно сдохну не доехав. Вот такая вот гребанная Венеция. Еще из-за ветра в мои уши как будто вколачивали гвозди всю дорогу. На самом деле, я не помню, как добрался. Помню уже утро. Я дома и совсем близко к ней, к дому, над которым пролетают самолеты.

14 Маяк

Я привез Ире из Пскова плитку Фазера с фундуком. Вручил ей, прикрыв словами благодарности, что помогла с отчетом. Между строк сочилась моя любовь, сокровенная и цельная как фундук. Только ей одной, специально чтобы никто больше не видел. Ира же не нашла ничего лучше, как вспороть обертку, раскрыть сверкающую нагую фольгу и выставить жертвоприношением на наш бухгалтерский алтарь, чтобы все распробовали мою какао-бобовую кровь, смеясь и жалуясь на хуевую питерскую погоду в это утро, рассказывая, как ветер вырвал зонт и как автобус облил водой из лужи. Потом зашел тот чувак из другого отдела, который, кажется, лапал мою Иру у туалета, и со словами – а что это у вас тут – отломил кусок моей к Ире любви своей мускулистой лапой. Глупое я создание. Ненавижу, всегда выходит так, как было тогда в детстве на Вербное воскресение. Я не заметил, что загулял со своими друзьями, но ведь не было поздно. Я с какой-то детской нежностью нарвал вербы маме и отправился домой. Открыв дверь, я наткнулся на желчный светящийся в темноте прихожей силуэт матери, которая принялась на меня истошно кричать. Я тогда не понял, заметила ли она, что я держу вербу, сорванную специально для нее. Это все, о чем я тогда думал. Заметила ли?!! Главное, чтобы не заметила. Обосранный и облитый гневом, спрятав эту вербу за свои маленькие ножки, я попятился назад вниз, чтобы избавиться от букета, попятился, не оборачиваясь, утыкаясь взглядом в желчный силуэт, чтобы зверь не накинулся и не разорвал нелепые обнаженные чувства, спрятанные за худыми детскими ножками.

Ничто не могло меня успокоить. Я отпросился с работы, сел в маршрутку и отрубился там. На следующий день я послал всех к черту и взял больничный. Было солнце, а потом легкий летний вечер. Я бесцельно катался на скейте и, останавливаясь на скамеечках, уже мог мечтать, любоваться небом. Заходил в тиндер, но больше по привычке. Мне было в целом хорошо, и этот вечер принес мне подарок, непрошенный, беззаботный, как лето. Это были совпавшие пары и недолгие, но результативные переписки. Я договорился на завтра о встрече и поехал домой, ощущая, как фонарные столбы вечернего города, изгибаясь в наплывавших сумерках, превращались в южные высокие пальмы.

Мы гуляли в Зеленогорске. Был вечер следующего дня.

– Но тут нет маяка – сказал я.

– Странно, мне говорили, что есть – ответила Диана.

Диана оказалась очень красивой и пугала меня этим. Ее черные волосы были убраны в небрежный помпон на затылке, но непослушные локоны все