Восточнее Хоккайдо - Святослав Чумаков

Кран перетаскивал из трюма в угольную яму топливо.

Матросы драили палубы, красили надстройки, мачты.

Плотник чинил искореженный штормом спасательный плотик…

Бот пришвартовался к парадному трапу лишь после обеда.

Японцы разбились на несколько групп. Каждая во главе с офицером. Спешно направились к трюмам — одновременно ко всем. К капитану пошли только лейтенант и переводчик. Масафуми Дзуси через увеличительное стекло осмотрел пломбы на двери радиорубки, на крышке рундука, в который было сложено, оружие. Придраться было не к чему. Привычно прошагал в каюту, расположился на диване и затребовал грузовые документы, вахтенный, машинный, радиожурналы. Судовые, грузовые документы пролистнули быстро. Впился в радиожурнал. Лейтенант достал из портфеля тетрадь. Переводчик зачитывал ему радиограммы, а лейтенант водил пальцем по строчкам иероглифов.

Делать капитану и помполиту пока было нечего. Лист, на котором Соколов намеревался вести протокол переговоров, был чист. И он начал рисовать на этом листе кораблики. Побольше — это линейный. Рядом с ним крейсеры, потом стайку кораблей поменьше. В отдалении изобразил еще один кораблик. Он чем-то напоминал “Ангару”. Только вместо дыма из трубы вылетали точки и тире, Подвинул листок Рябову, Тот едва заметно кивнул. И Соколов тут же превратил точки, тире в непроницаемо черные клубы дыма.

А лейтенант и переводчик по второму разу штудировали радиожурнал, сверяя телеграммы, их номера, содержание с текстами радиоперехвата.

В каюту ворвался третий помощник:

— Это же не досмотр — диверсия!

— А если без эмоций? Только факты? — сдержал его капитан.

— Больше дюжины мешков продырявили щупами. Восемь ящиков раскурочили.

— И что обнаружила группа досмотра?

— То, что было. Сахар и тушенку.

— Господин переводчик, спросите господина Дзуси, сколько груза нужно испортить, чтобы убедиться в его полном соответствии грузовым документам?

— Проверка будет выборочной.

— Составьте, Саша, акт о порче продуктов. В двух экземплярах.

— Императорский флот не отвечает за ваши убытки, связанные с задержанием и досмотром

— А это для будущего. Это все для будущего…

Через некоторое время напряженное молчание снова было прервано, теперь связным матросом:

— По каютам пошли шуровать. Полундра, Марья бунтует…

Вслед за ним с докладом явился японский матрос. Лейтенант словно бы ждал этого момента. Резко вскочил:

— Капитан, команда оказывает сопротивление. Вы нарушили слово, капитан!

— Готов отвечать лично. Но доказательства не здесь. Прошу пройти со мной.

Первая каюта, в которую ввалились офицер и двое матросов, была женской. Офицер, придерживая саблю, полез в рундук. Но Марья его опередила. Выхватила из рундука некий предмет женского туалета, швырнула господину офицеру в физиономию:

— Это тебе надо? На, цепляй!

Офицер отпрянул, стал открывать кобуру. В этот момент между ними встал боцман, а связной помчался с докладом капитану. Силой боцман обижен не был. Он резко оттолкнул кочегара Ковалик к переборке, прикрикнул:

— Тихо, Марья! Ты, баба отчаянная, морду царапать приказа не было!

— Только через мой труп пущу к барахлу. Мне ж после его лап все стирать не отстирать…

Капитан поспешно спускался по трапу. Он на несколько шагов опережал коротконогого Масафуми Дзуси. Возле каюты заметил матроса Шевелева и кочегара Сажина. Кочегар что-то сжимал в кармане робы. Рябов как бы невзначай коснулся и ощутил сквозь брезент гаечный ключ.

— Отнеси на место! — шепнул сквозь зубы.

— Я ж на всякий пожарный…

— Пожарный здесь я. Выполняй. Все!

В уголок койки забилась насмерть перепуганная камбузница. Посередине помещения стояла, широко, прочно расставив ноги, Марья. Боцман переместился в тыл. Перед ней топтались офицер и конвоир с карабином. Кочегар переменила решение и до прихода капитана вывалила содержимое своего рундука на койку. Увидела Рябова, приободрилась:

— Во, смотрите, товарищ капитан! — выкрикивала она, тыча лаковой туфелькой, купленной в Сиэтле, в гору разноцветного белья. — Бомбу ищет! Еще за саблю и наган хватается. Я тебе хвачусь! — И сделала шаг вперед Офицер попятился. Матрос клацнул затвором карабина.

— А ну, тихо! — прикрикнул капитан. — Офицер группы досмотра с нами. Он сейчас разберется. Господин переводчик, спросите у лейтенанта, что за странное любопытство у вашего офицера. Может быть, у него нелады с психикой?

Марья хихикнула.

— Я приказал молчать! — рявкнул на нее капитан.

Лейтенант вспыхнул, его задел вопрос. Рябов даже в такой напряженной ситуации едва не рассмеялся, когда услышал ответ:

— Офицер выполняет распоряжение командования.

— Таким образом? Но ведь здесь женская каюта, а не трюм. Марья, убрать барахло! Мне и то неловко смотреть…

— И не подумаю. Пусть сам сложит. Все равно стирать придется.

— Господин. переводчик, передайте лейтенанту пожелание кочегара.

— Это будет оскорблением чести офицера императорского флота! — взорвался Масафуми Дзуси.

— А я считаю оскорбительным такое ведение досмотра. Судно задержано для проверки груза и выяснения обстоятельств… Кочегар Мария Ковалик и все матросы к этому непричастны. В каютах только личные вещи.

— Теперь перестирывать все, — демонстративно ныла Марья.

— Не встревай, собирай барахло, сказано тебе! Все! — цыкнул капитан — Так вот, господин переводчик, я решительно протестую против обыска. Осмотреть каюты разрешаю.

— Хорошо, я дам указание, — процедил лейтенант и что-то зло буркнул офицеру и конвойному. Те ретировались в коридор.

— Благодарю вас, господа. Мы можем вернуться к нашей работе.

Теперь Рябов, кажется, начал понимать тактику группы досмотра. Вчера… Если бы сорвался, стал кипятиться, оправдываться, могли на каком-то слове, выражении поймать его японцы. А дальше?.. Оскорбительное поведение капитана… Сопротивление команды… Арест… Конфискация груза. И прощай “Ангара”. Сегодня… Умышленная порча груза. Расчет на то, что матросы возмутятся, начнется заварушка, Обыск кают… А если бы начали с каюты Сажина? Ох, сорвался бы Сажин, применил, чего доброго, гаечный ключ… И тогда на выручку своим с берега несется еще один бот, полный вооруженных матросов. Арест… Конфискация груза и судна., Сами провоцируют конфликт. И, хитрецы, как ни в чем не бывало отступают, когда видят, что номер не прошел

В третий раз от корки до корки изучен радиожурнал. Масафуми Дзуси решительно его захлопнул.

— Здесь нет одной телеграммы, посланной вами в день встречи с эскадрой. Бы ее передали шифром во Владивосток, — заявил он.

— Назовите о чем?

— О том, что вы видели и, следовательно, сообщили.

— Да, о бомбежке, о конвойном эсминце…

— И об эскадре! — выкрикнул лейтенант. — У нас копии всех шифровок. Вы умышленно не внесли радиограмму в журнал.

— Теперь понимаю, почему не была запрещена радиосвязь. Ваш “уполномоченный” провоцировал меня… Прошу предъявить радиоперехват.

— Он на борту “Баннкоку-мару”.

— Запросите.

— Нет, вы с нами туда отправитесь для выяснения вины. И немедленно.

Переводчик выскочил из каюты. По коридору раздался топот японских матросов. Но их опередили четверо моряков, вчерашних фронтовиков. Они встали шеренгой, прикрывая капитана. Дула карабинов нацелились в матросов Лейтенант выхватил пистолет:

— Всем матросам — прочь из каюты!

Впервые за эти дни вступил в словесный бой Соколов:

— Капитан из каюты не выйдет. Команда против.

— Я открою огонь!

Клацнули затворы Но матросы не шелохнулись.

— Не трогать стволов, — предупредил помполит.

Матросы плотнее сцепили руки и смотрели на раскачивающиеся дула карабинов, на широкоскулые желтоватые лица, в немигающие глаза матросов, на их руки, лежащие на спусковых крючках. Сколько продолжалось это противостояние вооруженных и безоружных — секунды? минуты? — никто потом вспомнить не мог. Наконец лейтенант вложил пистолет в кобуру и приказал конвою покинуть каюту.

— И вы можете выйти, товарищи, — сказал Соколов. Голос его охрип. Ему…хотелось сесть. Но капитан и японцы продолжали стоять. Шла жутковатая игра в молчанку. Соколов не выдержал:

— Вы можете сесть, господа. Как видите, команда действительно против, — и сам удивился, насколько ровно и спокойно произнес эти фразы…

— На сегодня досмотр окончен. Мы сходим с судна, — бросил лейтенант и направился прочь из каюты.

— Прошу вернуться, господин Дзуси, — остановил его Рябов.

Соколов ошеломленно посмотрел на капитана: что он еще задумал? Ну и выдержка у мужика! Лишь лицо немного бледнее обычного, но выражение лица упрямое и… спокойное, точно такое же, как вчера.