Царевна для Ворона (СИ) - Полынь Кира Евгеневна

— Я ничего не сделала… ничем не заслужила… — прошептала, обессиленно сползая вниз.

Если бы не его руки, не его тело, я бы рухнула на пол, покорившись подогнувшимся коленям, но Ворону было мало держать меня взаперти — он хотел контроля, и мое стояние на ногах — лишь его прихоть.

— Ты ответишь, за все ответишь, — вновь пообещав мне кровавую расплату за неведомые грехи, он резко отпустил меня, позволяя съехать вниз, и жестко зафиксировал голову, впиваясь в волосы.

Пах перед моим лицом вновь напрягся, и мужские глаза пронзила такая злость, которой я ранее никогда не видела.

— Я сломаю тебя, испорчу, Тарн. И ты больше никогда не станешь прежней, — прорычал он, потянувшись ладонью к растянутому поясу брюк.

Глава 16

Смотреть на нее сверху вниз — определенный уровень блаженства. Нравилось, как невинно она хлопает своими бездонными глазами, как пухлые искусанные губы распахиваются от удивления и горячий короткий выдох обжигает головку члена у ее рта.

— Будь послушной, царица. И больно не будет, — шиплю я ей и толкаю член в горячий ротик, едва не вырывая волосы на темноволосой голове от одержимости.

Обжигающий, мягкий, влажный. Он просто вырывает меня на мгновение из собственного тела, и соблазн оказаться глубже в ее горле тянет на новый толчок.

Храбрая, глупая Тарн.

Она не вырывается, не кусается, только смотрит глазами, полными ужаса и разочарования, в которых я вижу свое отражение. Не двигается навстречу, но и не торопится оттолкнуть — из-за угроз ли?..

Глупая, сладкая Тарн!..

Тонкие ладошки накрывают бедра и сдержанно сминают ткань, пока я вожу гудящим от возбуждения членом по гладкой стороне женского языка. Мошонка начинает стучать по ее подбородку, а мне все мало. Меня гложет голод, которому нет конца.

Да когда же уже придет облегчение?! Для него так много причин, но оно все никак не наступает, заставляя все разъяреннее терзать узкое горлышко.

Сломаю! Я ее сломаю!

Но маленькая дрянь неожиданно закатывает глаза от легкой волны удовольствия, и это приколачивает мои ноги к полу ржавыми кривыми гвоздями.

Мне не закончить, пока эта тварь не рассыплется на кусочки, погребенная под волной оргазма. Это зависимость. С первого раза, с первого укуса и толчка. Она запутала меня, закрутила, навязала свою природу, что влияла сильнее, чем инстинкты.

Мой инстинкт. Самка должна кончить.

Резко отнимаю от нее член, едва не встряхнув за темную шевелюру, и поднимаю на ноги.

Тонкая ниточка блестящей слюны тянется от ее припухших губ, а щеки покрывает алая подлая краснота. Потому что она не такая, какой должна быть! Ее не убивает стыд, а лишь щекочет легкое смущение за то, что я поимел ее в сладкий рот!

Она слаба и доверчива, стоит, не двигается, не зная, чего дальше ждать от меня. А я и сам не знаю. Мне хочется передавить ей шею до хрусткого щелчка, заглядывая в безжизненные глаза, или, наоборот, сломать поцелуем, слыша сдавленное дыхание на краю удушья.

Она сломала меня. Сломала все, едва тронув пальцами.

Нутро властно взревело, вминая меня мордой во влажную почву, затаптывая в грязь тяжелыми лапами. Оно давило на меня виной, которая подкралась ядовитым пауком и вцепилась в открытую шею, впиваясь острыми хелицерами в кожу. Отравляя. Ее запахом, ее взглядом, нежностью кожи.

Я все-таки ошибся, погрязнув в своей ненависти. Она бы не поступила так, как я думал. Слишком честная, не умеющая держать лицо девчонка прокололась бы сразу, едва увидев меня у алтаря.

Идиот! Идиот!

С хрустом пробил деревянную балку над ее головой, и девушка испуганно закрыла глаза, вжимая голову в плечи.

Порок и ангельская непорочность. Сколько ни пачкай ее грязными пальцами, лебедь останется белой, отпуская от себя всю несмываемую черноту моих рук.

Нежная пташка…

— Ты должна немедленно уехать, — распахнула глаза, и в них поселилась такая надежда, что мне скрутило печенку.

Она жаждет улететь, вспорхнуть белоснежными крыльями и умчаться за горизонт не прощаясь. Ей здесь не место. В рассаднике интриг, порока, грехов она лишь потухнет, превращаясь в невзрачную тень, и растворится в серости своих дней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Ей не место рядом со мной.

Засов за дверью тихо скрипнул, и невольно коснувшись розовых губ, резко обернул руку, толкая створку и позволяя девушке отшагнуть в коридор. Тарн продолжала смотреть на меня с животным ужасом, но я спешно заправил рубашку в брюки и отвернулся.

— Убирайся из моей жизни, Альба Сортэн. Больше не желаю тебя видеть, — выплюнул через силу и уперся взглядом в открытое окно, жадно вдыхая последние нотки сирени, что она оставила после себя.

Уже скоро я превращусь в зверя, верну контроль над животным и буду скулить от того, как тянет к этой белой лебеди, сводя с ума тоской.

Уже скоро, но не сейчас.

У нее будет достаточно времени, чтобы убраться от меня подальше.

Глава 17

На негнущихся ногах мчалась по темным коридорам не глядя вперед. Все тело дрожит, внутренности стянуло такой крепкой нитью, что пережимает до боли, а я все бегу в никуда, не чувствуя усталости.

«Убирайся», — эхом стучит в голове, разрывая череп своей решимостью.

«Убирайся, Альба», — добавляется следом и я резко торможу, хватаясь ладонью за стену и скатываясь на холодный пол.

Прогнал или отпустил? Не желаю об этом думать, не хочу! Стереть из головы все воспоминания, смывая стойкую черноту с израненной души. Прочь! Как можно дальше!

Подымаясь на дрожащих ногам, слепо бреду в свою комнату, вздрагивая от голоса слуги:

— Госпожа, куда вы идете?

— Господин велел мне покинуть его. Навсегда, — не дернув и бровью, стараюсь держаться здраво, не выпуская наружу свой животный испуг.

Не понимаю, что с ним творилось… Что я могла сделать ему за свою короткую жизнь так, что жажда мести захватила его? Что я испортила, что сломала?..

— Я провожу вас, — ровно отвечает Хаял и без спроса берет под руку, поддерживая и помогая идти.

Доверчиво опираясь на подставленный локоть, перебрасываю ступни, не чувствуя пола подо собой. Будто шагаю по мягкой вате, не в состоянии удержать равновесие и проваливаясь каблуками в вязкую пропасть.

— Ждите. Я узнаю, что на самом деле приказал господин, — недоверчиво бросает он, открывая дверь моей клетки и, убедившись, что я вошла, вновь отрезает от свободы, запечатывая как жука в бутылке.

Я растеряна, опустошена, сломлена. Произошедшее крутится перед глазами, надавливая на незаживающие раны вновь и вновь, не желая пропадать в чертогах памяти.

Слишком мало времени прошло, все еще слишком свежо мое падение, о которое я разбила колени, опускаясь перед НИМ. Плевать! Ровная мысль, что я не сделала ничего ужасного, колотит мелкой дрожью, и мне становится холодно. Закутавшись в колючий плед, я вновь опускаюсь на софу, заглядывая бесчувственным взглядом в камин, и пытаюсь унять волнение.

Оно упрямо впивается в душу, вытягивая черные нити, которыми Ворон опутал меня с головы до ног, как огромный паук. Запутавшись в паутине, глупой бабочкой бью крыльями, пытаясь спастись, но все тщетно…

Мне показалось. Все только началось. Он не отпустит меня от себя ни на шаг.

Это выдумка моего воспаленного мозга, панический страх перед будущим!

Мне бы собирать свою скудные вещи, замирая у дверей к возвращению слуги, но я продолжаю сидеть на месте, прилипнув к твердой подстилке, забыв, как дышать.

Слишком просто…

Я думала, это будет длиться вечность: его жестокость, откровенное и ничем не прикрытое желание меня унизить, разбить. Но прошло всего ничего, а он выгоняет меня за порог, словно сдался. Где все то, что он так тщательно забивал мне в голову, нагнетая каждой фразой и жестом?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вскинулась, осматривая комнату от порога до стены, чувствуя на себе цепкий призрачный взгляд, но танцующие от огня тени на стенах пугали сильнее странного ощущения, и я закусила губу, отвлекаясь.