Девятнадцать минут - Джоди Пиколт

— Я понимаю, что ты разочарована, — сказала Лейси. — Но вот что я тебе скажу — ты хорошо справляешься. А мы знаем, что, если человек справляется при двух сантиметрах, все будет хорошо и при восьми. Давай будем переживать по одной схватке за раз.

Лейси знала, что схватки — это испытание для всех женщин, но особенно для тех, кто привык все делать по плану, по списку, как положено. Потому что здесь никогда не бывает так, как ожидаешь. Чтобы схватки прошли легче, нужно позволить телу контролировать ситуацию и отключить голову. Женщина раскрывается, обнаруживая то, о чем уже забыла. Для таких, как Алекс, которая привыкла контролировать свою жизнь, это может оказаться мучительно. Все получится, только если она потеряет свое хладнокровие, рискуя превратиться в ту, кем она быть не хотела.

Лейси помогла Алекс встать с кровати и повела ее в комнату с вихревой ванной. Она приглушила свет, включила инструментальную музыку и развязала пояс халата Алекс. Алекс уже перешагнула порог стыдливости. Лейси подумала, что сейчас подруга разделась бы и перед обитателями мужской тюрьмы, если бы от этого схватки прекратились.

— Заходи, — сказала Лейси, поддерживая Алекс, когда та погружалась в воду.

— Лейси, — прохрипела Алекс, — ты должна пообещать…

— Что пообещать?

— Что ты не расскажешь ей. Малышке.

Лейси потянулась, чтобы взять Алекс за руку.

— Что не расскажу?

Алекс закрыла глаза и прижалась щекой к бортику ванны.

— Что сначала я ее не хотела.

Прежде чем что-либо сказать, Лейси увидела, как Алекс напряглась.

— Продыши эту схватку, — сказала она. — Выдыхай боль из своего тела, выдыхай ее через ладони, представь, что она красного цвета. Становись на четвереньки, позволь себе высыпаться, как песок в песочных часах. Иди на пляж, Алекс. Ляг на песок и посмотри, какое теплое солнышко.

Обманывай себя, пока это не станет правдой.

Когда человеку очень больно, он замыкается в себе. Лейси видела это тысячу раз. Происходит выброс эндорфинов — естественный наркотик, вырабатываемый телом, — и тебя уносит куда-то, где боль тебя уже не найдет. Однажды пациентка, которая была в состоянии наркотического опьянения, настолько ушла в себя, что Лейси начала переживать, что не сможет привести ее в чувство, когда придет время тужиться. Она справилась, напевая женщине песню на испанском, колыбельную.

Уже три часа, как к Алекс вернулось самообладание благодаря анестезиологу, который сделал ее эпидуральную анестезию. Она немного поспала, поиграла с Лейси в карты. Но сейчас ребенок опустился и начинались потуги.

— Почему опять стало больно? — спросила она, срывающимся голосом.

— Так действует эпидуральная анестезия. Если увеличить дозу, ты не сможешь тужиться.

— Я не смогу рожать, — выпалила Алекс. — Я не готова.

— Что ж, — сказала Лейси. — Наверное, нам следует об этом поговорить.

— О чем я только думала? Логан был прав. Я совершенно не представляю себе, что я делаю. Я не мать. Я адвокат. У меня нет парня, у меня нет собаки… у меня нет даже комнатного растения, которого я не погубила. Я даже не знаю, как надевать памперсы.

— Картинки должны быть впереди, — ответила Лейси. Она взяла руку Алекс и сунула ей между ног, туда, где уже выглядывала макушка ребенка.

Алекс отдернула руку.

— Это?…

— Да.

— Уже выходит?

— Причем не спрашивая разрешения.

Началась еще одна потуга.

— О, Алекс, я вижу бровки… — Лейси помогла ребенку продвинуться по родовым путям, придерживая головку.

— Я знаю, как это больно… вот подбородок… прекрасно…

Лейси вытерла личико ребенка, отсосала слизь. Она перекинула пуповину через шею малыша и посмотрела на подругу.

— Алекс, — сказала она, — давай сделаем это вместе.

Лейси направила дрожащие руки Алекс к головке младенца.

— Держи вот так. Я прижму, чтобы вышло плечико…

Как только ребенок выскользнул в руки Алекс, Лейси остановилась. Плача от облегчения, Алекс прижала маленькое извивающееся тельце к груди. Как всегда, Лейси поразило то, что новорожденные такие доступные, такие настоящие. Она немного потерла спинку малышки и увидела, как ее мутные голубые глазки впервые сфокусировались на маме.

— Алекс, — сказала Лейси, — она твоя.

Никто не хочет этого признавать, но плохие вещи происходят постоянно. Возможно, это просто цепная реакция, и давным-давно кто-то впервые совершил плохой поступок, который заставил другого человека совершить еще один плохой поступок, и так далее. Как в той игре, где нужно прошептать фразу коми-то на ухо, а он в свою очередь передает ее кому-то другому, и в конце концов все передается неправильно.

И в то же время, возможно, плохие вещи происходят потому, что только так мы можем помнить, как должно выглядеть добро.

Несколько часов спустя

Как-то раз в баре лучшая подруга Патрика, Нина, спросила его, что было самым страшным из того, что он видел в жизни. Он честно ответил: когда он работал в Мэне, один парень решил покончить с жизнью, привязав себя проволокой к рельсам. Поезд в прямом смысле разрезал его пополам. Кровь и части тела были везде, и бывалых полицейских, прибывших на место происшествия, начало рвать прямо там же. Патрик отошел, чтобы прийти в себя, и обнаружил, что в упор смотрит на отрезанную голову, с открытым в безмолвном крике ртом.

Но это было уже не самое ужасное, что приходилось видеть Патрику.

Из Стерлинг Хай все еще выбегали ученики, когда бригады «скорой помощи» начали осматривать здание, чтобы помочь раненым. Десятки детей получили незначительные порезы и ушибы во время массовой паники. Еще десятки страдали от гипервентиляции или истерики, еще больше находились в шоковом состоянии. Но главной задачей Патрика было позаботиться о пострадавших от выстрелов, которые лежали на полу по пути от кафе до спортзала кровавым следом, отражающим передвижения стрелка.

Пожарная сигнализация все еще звенела, а вода из распылителей рекой текла по коридору. Под струей воды два врача «скорой помощи» склонились над девочкой, которую ранили выстрелом в правое плечо.

— Давай положим ее на носилки, — сказал врач.

Патрик понял, что знает ее, и дрожь прошла по его телу. Она работала в видеопрокате. В прошлые выходные, когда он брал Фильм «Грязный Гарри», она сказала, что он должен еще три доллара сорок центов за несвоевременное возвращение дисков. Он виделся с ней каждую пятницу, когда брал напрокат DVD, но ни разу не спросил, как ее зовут. Почему, черт возьми, он не спросил? Девочка плакала, а врач взял фломастер и написал цифру «9» у нее на лбу.

— У нас не хватает карточек на всех раненых, — сказал он Патрику. — Поэтому мы начали нумеровать их. Когда девочку переложили на жесткие носилки, Патрик перегнулся через нее и взял желтое пластиковое покрывало — такое лежит у любого офицера на заднем сиденье машины. Он порвал его на ровные куски, посмотрел на номер, написанный на лбу ученицы, написал такую же «9» на одном из них.

— Оставьте это здесь, — проинструктировал он. — Таким образом, мы будем потом знать, кто она и где ее нашли.

Из-за угла появилась голова еще одного медика.

— Из Хитчкока сообщили, что свободных коек больше нет. У нас целая очередь детей на газоне, но машинам просто некуда их везти.

— А в больнице Эллис Пек Дей?

— Там тоже нет мест.

— Тогда звоните в Конкорд и скажите, что от нас едут автобусы, — приказал Патрик. Краем глаза он заметил знакомого врача «скорой помощи», старика, собирающегося через три месяца уйти на пенсию. Тот отошел от тела и, плача, присел. Патрик схватил пробегающего мимо офицера за рукав.

— Джарвис, мне нужна твоя помощь…

— Но вы же только что отправили меня в спортзал, капитан.

Патрик распределил офицеров отряда быстрого реагирования и отдела тяжких преступлений полиции штата таким образом, чтобы в каждой части школы был свой отряд реагирования. Теперь же он отдал Джарвису оставшиеся куски пластикового покрывала и черный фломастер.

— Забудь о спортзале. Я хочу, чтобы ты обошел всю школу с бригадой «скорой помощи». Проверь, чтобы там, где забирают раненого с номером, оставался пронумерованный курочек покрывала.

— В женском туалете раненая, истекает кровью! — раздался крик.

— Я подойду, — отозвался врач и, подхватив свою сумку, поспешил на помощь.

«Убедись, что ты ничего не забыл, — говорил себе Патрик. — У тебя только одна попытка».

Его голова была словно стеклянная: слишком тяжелая и слишком хрупкая, чтобы вместить такое количество информации. Он не мог быть везде одновременно, он не мог ни говорить, ни думать достаточно быстро, чтобы отправлять своих людей туда, где они нужны. Он совершенно не представлял, как осматривать кошмар такого масштаба, и все же должен был делать вид, что знает, потому что все остальные ждали его указаний.