Подсвечник Чпока - Илья Фальковский

Тихо подкрались к дому, заперли ставни. Подперли дверь взятыми за околицей бревнами. Чпок с Боксером остались на стреме, а Пеший с Нумизматом натаскали с поля прошлогоднего сена. Обложили вокруг. Залили горючем. Подпалили. Колыхался огонь, изнутри гулко стучали в окна и дверь. Быстро ушли к точиле, полушагом-полубегом. Может, кто и видел их, но задержать не смел. И только уже отъехав от Дачного, разговорились, шутили, смеялись, Чпок рассказывал про заборы и фонари.

Бой

Пока Чпок улаживал свои дела с Морожеными, у Шалых свои неприятности завелись. Объявились на местности нежданные людишки Спортивные, повылазили в трениках из своих подвалов-качалок, соскочили с искусственных лошадок и давай Шалым пакости устраивать, подлянки кидать — то исподтишка кого на перо наколют, а то маслятами из волыны аж в самую бошку шмальнут. Начхать им было на законы Шалых и на понятия, хотели они устои прочные, испокон веков сложившиеся, на щепы порубить и сами миром Шалых рулить-править. Делать было нечего, вызвали их Шалые на бой. Не сумели Спортивные при всем честном народе от боя отказаться, выставили своего человека по имени Плинтус, а от Шалых выступал специально ради такого случая выписанный с далеких уральских гор боец по имени Ерепень. Рассказали Чпоку, что проходил тот бой на стадионе бывшем, со времен советских и поныне сохранившемся, только изрядно чертополохом поросшем, в краях дальних, что за Левым берегом.

Условились, что биться будут на руках пустых и ногах, без говна всякого. Разделись бойцы, отмашки ждут. Стоит Ерепень, на небо поглядывает, про себя бормочет:

— Стану я, раб Божий, благословясь, пойду, перекрестясь, из избы в двери, из ворот в вороты, в чистое поле, на восток, в восточную сторону, к окиан-морю, и на том святом окиан-море стоит стар мастер муж и того святого окиан-моря, сырой дуб крековастый, и рубит тот мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, тако же бы и от меня, Ерепеня, валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час. Аминь, аминь, аминь. И тем моим словам ключ в море, замок на небе, отныне и до века.

Свистнул бойцам судила, начинайте, мол. Вот вышел вперед Ерепень, подошел к нему Плинтус, и не здоровкаясь, без приветствий по обычаю положенных, сразу правым кулаком в пузо засадил. Отклонил тот удар Ерепень своей левой и ответный правым в пузо плинтусово нанес. Увернулся Плинтус от кулака ерепеньева и со всей души ему в голову запустил свою кувалду. Отскочил Ерепень и единовременно пробил левым кулаком Плинтусу в око, а правой ногой по самым яйцам. Уклонился Плинтус и провел Ерепеню удар правой в нос. Вбок отпрыгнул Ерепень, отражая левой своей правую плинтусову, а сам залепил кулаком ему справа в ухо. И на этот раз ушел Плинтус, закатив своей правой ножищей Ерепеню в помидорки мягкие. Отбился рукой правой Ерепень и, пригнувшись, кривой снизу левой Плинтусу в животень стрельнул. На вершок отклонился Плинтус и снова пробил правой, норовя Ерепеню в чан попасть. Назад отпрыгнул Ерепень ретиво, и, боком развернувшись, просверлил ногой левой в колено Плинусу, единовременно левым кулаком сбоку ему в челюсть целясь. Не достал рукой левой Ерепень, а ногой попал, но не сильно, так что лишь скривил рожу Плинтус и опять упрямо правой в хлебало ерепеньево залупонил. Но и тут не сплошал Ерепень, отодвинулся, отбился левой и норовисто по новой рукой правой в ухо плинтусово хряпнул, в тот же миг ногой своей правой ему в грудину метя, отклонился Плинтус, но, приземлившись на ногу, достал его шустрила Ерепень, дотянулся локтем своим правым до грудины-то, а потом, потом трюк невиданный выкидывая, распрямилась в локте согнутая, как лук натянутый, ручища ерепеньева и хлястнула тыльной стороной кулачища Плинтусу в самый нос, так что хрустнула переносица и прыснула красненькая.

— Понеслась! — заулюлюкали на трибунах, зааплодировали.

Задержался на миг Ерепень, сбавил скорость, первой победе радуясь, и ухватился за руку его Плинтус, но опять не сплошал Ерепень, выбил ребром ладони левой руку плинтусову, свою правую высвобождая, отвел ее назад и тут же выпулил ей прямиком в тушу плинтусову. Но пришел уже в себя Плинтус, оклемался, увернулся и в который раз свой любимый правой в хрюсло ерепеньево наносит. Только усмехнулся Ерепень, легонько так отбился, одной ладонью открытой кулачину Плинтусову поверху шмякнув, а другой игриво хлопнул так Плинтуса по кумполу, и попал, надо ведь, так что растерялся Плинтус, замешкался, а Ерепень, стремясь победу укрепить, опять ножищей промеж грудей засветил ему, потом на ту ж ножищу приземляясь, распрямляя лук руки правой натянутой, молот свой устремил ему в переносицу, но не так прост Плинтус был, как казался, он уже ученый гусь, воробей стреляный, по второму разу не прошел трюк ерепеньев, не попал он в Плинтуса ни разу. А Плинтус снова бьет как зверь своим правым Ерепеню в ряху, да только все понапрасну, заготовился Ерепень заранее и задумал новое, отпрыгнул чуть назад и отбился аж двумя руками, словно маховик какой запустил по кругу, а как круг прошел, так правой еще ухитрился Плинтуса в грудь толкнуть, левой успел его правую прихватить и выкрутить, локтем своей правой надавил на ее сгиб, потянулась та рука, маленько хрустнула, скривил рожу Плинтус, взвыл от боли, крякнул и вмочил Ерепеню ногой пониже пояса, подцепил ту ногу Ерепень своей лапой правой запросто и дернул, левой снизу шлепнув его по причинному месту. Вот и кувыркнулся Плинтус вверх тормашками, наземь грохнулся, пыль подняв, ойкнули трибуны ошарашенно, а Ерепень пригнулся и без промедления в бубен ему звезданул. Но не растерял еще сноровки Плинтус, не иссякла его силушка, руками прикрыл он рыло, а ногой снизу в Ерепеня ответно зарядил. Еле левой отбился Ерепень и в сторону отпрыгнул, а Плинтус уж собрался с духом и с земли вскочил одним махом, давай Ерепеня прямым правым лупить. Как всегда отворотил его кулак Ерепень своей левой, по новой его бьет в душу и кулачиной, и с ноги, но достать не может. А Плинтус знай себе напролом идет, отступать не хочет, падал уж на землю, ему терять нечего, вот и машет кулаком своим туда-сюда без устали, отбивается Ерепень и так, и сяк, и вдруг, на тебе, чиркнул его Плинтус левым по уху, не заметил Ерепень, пропустил удар, вроде так себе удар, легонький, а гудит в ушах, будто звон цепей на плечах у Шалых, осерчал Ерепень и ускорился, рубанул ребром ладони правой Плинтуса по шее, приспустился на колено и кулаком под дых его тюкнул, раскрутился на ноге и с разворота ребром другой руки ему по шее залудил, тут же сжал кулак и швырнул его по прямой под плинтусово сердце, отвел назад и справа в темя выпустил, снова развернул назад и по кругу раскрутил, словно гирю пудовую, снизу прям под бороду, и опять назад развернул его и метнул гранатой сверху прям по маковке, не жалея сил, шандарахнул славно, так что пошатнулся Плинтус, пропустил удары-то, вот стоит бычарой бестолковой и качается, видит он, повскакали людишки с трибун своих и руками машут, зубы скалят мужики, бабы сиськами трясут, дико лыбятся, а кричат чего иль молчат они, не слыхать ему, тишина вокруг словно в телике поздно вечером звук исчез, как всегда бывает, когда жена его, наоравши злобно, громкость вырубит, потому как сыну ихнему, мальцу, спать пора, утром в школу рано, и сидит тогда Плинтус в тишине сплошной, зырит футболян и гложет свой пивас, семечки лузгает, да и не нужен ему звук особо этот, потому как фамилии игроков и имена он и так наизусть все знает, а вот здесь наоборот, он сам на обозрение на стадионе выставлен, а вокруг собрались чужие люди, незнакомые, он поворотил бошкой, силясь разглядеть толпу, отыскать в ней сына мальца и жену, бабу злющую, но привычную, а по ночам, бывает, даже мягкую и теплую, и на все сговорчивую, вспомнил Плинтус и улыбнулся, а Ерепень высоко подпрыгнул, взмахнул руками, будто горный орел, закрутился в воздухе волчком и в прыжке вправил Плинтусу носком ноги в бошку, круша череп и дробя кости.

— Ааааах, — шумно выдохнул, приземлившись на ноги, Ерепень.

— Ааааах, — бурно вторила ему со своих трибун толпа.

Долго падал мертвый уже Плинтус, и не упал еще, а уже повскакивали со всех мест людишки Шалыми нанятые, в зрителей переодетые и средь Спортивных затесавшиеся, затаившиеся покамест до времени, достали из под сидений своих мотки веревок канатных, размотали, а на конце каждой шар каменный гладкий крепится, размером с грейпфрут, и давай этими веревками крутить-вертеть, засвистели шары, пошли грецкие орехи колоть, много Спортивных полегло в тот день, на горесть бабам ихним, и на радость Шалым, вновь обретшим прежний покой.

Сход

После случая с Морожеными слава Чпока разрослась, зашумела по району. Сам он себя произвел в Шалые. Другие Шалые тому не перечили, уважали.

После победы над Спортивными время настало спокойное, легкое, пришла пора сход проводить, давно уж не собирались, не калякали. Пригласили и Чпока на сход.