Ищи на диком берегу - Джин Монтгомери

Вокруг него раздался удивленный ропот. Большинство явно разделяло возмущение Ильи. Кое-кто поглядывал на Захара со снисходительной усмешкой. Кирилл настороженно молчал.

Какой-то коренастый человек с красным галстуком бросил Илье: «Опять за старое? Вылакал пару рюмок и лезешь в драку!» — и отошел прочь с негодующим видом.

Захару не хотелось затевать ссору с партовщиком, тем более здесь. Он сказал рассудительно:

— Что-то такое было в этом бобре — я этого не могу объяснить. Просто я никак не мог допустить, чтобы ты убил его. Он тоже имеет право на жизнь.

Илья яростно запыхтел, на багровом лице выступили капельки пота.

— А если ты будешь подыхать с голоду? Тоже будешь твердить, что он имеет право на жизнь? А сам издохнешь? Или все-таки убьешь, чтобы спасти собственную шкуру?

— Конечно, тогда и я убил бы. Но я не о том говорил, ты моих слов не перевирай. Одно дело — убить, когда помираешь с голоду. И совсем другое — загубить безвинного зверя, чтобы кто-то там шубу себе сшил из его шкуры.

Илья собирался запальчиво возразить, но тут Кирилл с видимым удовольствием провозгласил:

— Господа, главный правитель!

Зал затих. Баранов вошел, опираясь на руку своего секретаря.

Черный мундир коллежского советника свободно висел на его исхудавшем теле. На шее — орден святой Анны, на ногах — черные туфли с серебряными пряжками. Черный парик съехал набок. Баранов улыбался и кланялся, довольный своими гостями, своим праздником и самим собой.

Внесли большую пуншевую чашу и водрузили ее посредине стола, раздали бокалы. Баранов провозгласил первый тост — это был знак, что банкет официально открыт.

Прислуга разносила подносы с пирожками. Кирилл взял два пирожка, Захар последовал его примеру. Илья снова отчалил к столу со спиртными напитками.

— Ты ешь побольше, — советовал Захару Кирилл, — а пунш пей маленькими глотками. Смотри не опьяней с непривычки.

Но Захар не в силах был устоять перед сладким, горячим пуншем.

— В жизни ничего такого не пробовал, — то и дело приговаривал он, — боже, до чего же вкусно!

Баранов провозглашал один тост за другим. Гости не скупились на ответные здравицы, и главный правитель охотно чокался со всеми. Пуншевую чашу наполняли снова и снова, и румянец на щеках Баранова становился все ярче.

Захар слонялся по залу с рюмкой в одной руке, с пирожками в другой и с улыбкой до ушей. Он повстречал старого пономаря Веньку и чокнулся с ним. Однорукий сторож оказался очень славным человеком, Захар выпил с ним тоже. А первый помощник капитана «Екатерины» Вронский — ведь это он спас ему жизнь! Было бы просто невежливо не выпить за его здоровье. Весь зал светился мягким розовым светом; Захар был счастлив, он заливался блаженным смехом в ответ на любое слово. Каждый был ему другом, ему было так хорошо здесь, среди лучших своих друзей!

Вдруг перед ним оказался Кирилл, вернее, два Кирилла. Бухгалтер то раздваивался, то снова сливался. Захар таращил на него глаза, покачивался на непослушных ногах и хихикал.

Оба Кирилла хмурились:

— Захар! Ты пьян. Пойдем, поешь чего-нибудь.

Во время ужина хор на помосте пел русские песни. Баранов сидел во главе стола с сияющей улыбкой, его парик лихо съехал набекрень. Когда певцы грянули «Ум российский промыслы затеял…» — песню, сложенную самим Барановым, на глазах у него выступили слезы.

После ужина гости столпились вокруг фортепьяно. Захар был в их числе. Плотный ужин ослабил действие пунша, Захар снова твердо стоял на ногах, но ощущение блаженной сытости не покидало его.

Внесли новую чашу с пуншем, снова пошли по рукам бокалы.

— Пей до дна, пей до дна! — восклицал рыжий моряк, барабаня по клавишам одной рукой.

И все дружно пили до дна. После каждой песни кто-нибудь провозглашал очередной тост.

Захар подтягивал про матушку-Россию, и в груди у него словно таяло что-то. Глубокая печаль боролась в нем с чувством безбрежного счастья. Он чувствовал странную дрожь в неверных ногах. Ему вдруг стало нестерпимо жарко и душно, он с трудом дышал в этой шумной толпе, сгрудившейся вокруг фортепьяно.

Подчеркнуто аккуратно он поставил свой бокал на фортепьяно и заспешил к двери. И тут, круто повернувшись, он нечаянно задел Илью, который как раз подносил рюмку ко рту. По белой рубашке Ильи потекла струйка пунша. Захар растерянно глядел на растущее желтое пятно и бормотал:

— Виноват, виноват, виноват…

Комната накренилась, в голове жужжал пчелиный рой.

— Скотина! — взревел Илья, неуверенно шаря рукой по манишке.

Захару показалось, что Илья раздувается у него на глазах и вот-вот лопнет, как лягушка из басни. Это было так забавно, что он невольно прыснул.

Илья угрожающе понизил голос:

— Давай выйдем.

— Конечно, давай. Здесь слишком жарко, — согласился Захар, ухмыляясь, и поплелся к дверям следом за Ильей.

Неожиданно для себя он обнаружил, что стоит на заснеженном склоне под стенами барановского дома. В ясном ночном небе мерцали сине-белые языки северного сияния.

Илья скинул фрак прямо в снег и пошел на Захара, который лишь теперь понял, что происходит.

Захар попытался принять позу опытного кулачного бойца: грудь колесом, челюсть решительно выдвинута вперед, кулаки подняты. Морозный воздух немного освежил его голову, но ноги стояли нетвердо.

Илья набросился на него, работая кулаками, ногами, коленями. Он пнул Захара в живот; тот сложился пополам, но Илья тут же выпрямил его сокрушительным ударом в челюсть. Захар мотнул головой и растянулся на снегу. В затылке что-то хрустнуло, челюсть превратилась в сгусток жгучей боли.

Он стал на четвереньки, кое-как выпрямился. Горизонт полыхал дрожащим светом. Фигура Ильи плыла в сине-белых сполохах, медведем надвигалась на него. Захар успел увидеть, как столбы света взорвались в ослепительной вспышке. Потом свет померк, и Захар погрузился в темноту.

5. КРЕПОСТЬ РОСС

О моя Америка! моя новонайденная земля.

ахару казалось, что весна приходит на Ситху нерешительно, как взволнованная невеста, — робкими шагами, с сияющими глазами. Лед и снег таяли в нестойком дневном тепле и снова замерзали ночью. В теплые дни город был полон бульканья, журчания, всплесков воды, рвущейся на волю из долгих ледяных объятий зимы. Со скатов крыш повисли сосульки, и капель запела свое неугомонное «плонк-тинь-плонк!».

Порт зашевелился, как человек после долгого сна. Вокруг кораблей, готовящихся к отплытию, водяными жучками сновали лодки. Илья отправился на дальние острова, чтобы набрать алеутов-охотников. После того кулачного боя Захар сторонился его. Обида постепенно улеглась, но он окончательно невзлюбил задиристого партовщика. Илья тоже делал вид, что Захар для него не существует. Стычек между ними больше не было.

В апреле Илья вернулся, и в порт одна за другой начали приходить байдарки. В каждой кожаной лодке сидели по два низкорослых, коренастых алеута. Для Захара все они были на одно лицо. У всех были плоские, широкие лица с высокими скулами, кожа цвета слабого чая, глаза с косым разрезом и прямые угольно-черные волосы. Все они были в кожаных штанах, камлейках — длинных рубахах, сшитых из тюленьих кишок, и в меховых или кожаных парках. Ярко раскрашенные деревянные шляпы привязаны ремешком под подбородком.

В конце апреля Захар поднялся на борт «Златоуста», отплывавшего в крепость Росс. Тяжелый и медлительный бриг с низкой осадкой поднял флаг Российско-Американской компании и русский вымпел. «Златоуст» вез алеутов-охотников с их байдарками и большую партию товаров.

Захар покидал Ново-Архангельск с пустыми карманами, на последние монеты — «марки» он купил подарки друзьям. Но жизнью он был доволен. Должность учетчика продвинула его на несколько ступенек вверх по сравнению с прежним положением рядового матроса. Теперь он спал не в кубрике, а в одной каюте со вторым помощником и столовался в кают-компании вместе с капитаном Рощиным, обоими его помощниками и Ильей.

Захар ежедневно имел дело с алеутами. Их добычу или отсутствие таковой — так как охота была плохая — он записывал в учетную книгу. Однако узнать кого-нибудь из них поближе Захару никак не удавалось. У алеутов была своя линия поведения, выработанная почти вековым опытом общения с русскими: они безропотно подчинялись любым приказам с безразличным видом. Уступчивость алеутов, которую Захар принимал за бесхарактерность, возмущала его. Но на все попытки Захара сблизиться они отвечали холодным равнодушием.

Эта молчаливая неприязнь огорчала дружелюбного, бесхитростного Захара. Однажды вечером он заговорил об этом с Петей, вторым помощником капитана: они сидели вдвоем за поздним ужином.