Искушение Торильи - Барбара Картленд

Очнувшись, она вспомнила о приличии и сделала реверанс, а маркиз поклонился и указал на кресло возле камина.

— Садитесь, мисс Клиффорд. Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

— Я уснула, — призналась Торилья.

— Значит, вы голодны не менее чем я.

Можно предложить вам бокал мадеры?

— Я не пила… ничего подобного уже… два года.

Дома, в Хертфордшире, ей иногда позволяли сделать несколько глотков мадеры из бокала матери.

— Тогда я налью вам совсем немного, — улыбнулся маркиз.

Он подал ей бокал, и, пригубив густое вино, Торилья как будто вернулась в те счастливые золотые времена, когда о скаредности и вечной экономии Барроуфилда не было и речи.

Тогда отец и мать пили за обедом вино, тогда к столу подавали упитанных цыплят, хорошо прожаренных голубей и большие ломти говядины.

И тут девушка обратилась к совету Эбби: незачем вспоминать о том, что осталось позади.

Но когда лендлорд в окружении двух служанок внес блюда, обильно наполненные роскошной пищей, она невольно подумала о детях с впалыми щеками и голодными глазами.

Она приложила немало усилий, чтобы отогнать эти мысли и насладиться каждым предложенным блюдом, не пытаясь, конечно, угнаться за маркизом.

— Расскажите мне о себе, — сказал он, приступив к отменному палтусу, оказавшемуся, как и уверял его хозяин гостиницы, столь свежим, словно его только что извлекли из моря.

— Давайте лучше поговорим о ваших скаковых лошадях, сэр, — предложила Торилья. — Вы будете участвовать в этом году в классических состязаниях?

Эксперимент оказался удачным.

Маркиз завел разговор о своем намерении выиграть кубок Эскота и о владельцах конюшен, которые способны помешать ему в достижении этой цели.

Потом он переключился на арабских чистокровных коней, недавно доставленных из Сирии, и венгерских лошадей, восхитивших его мать.

Временами голос его казался каким-то безучастным, маркиз цедил слова, глядя из-под опущенных век, но Торилью нельзя было провести. Она пришла к убеждению, что лошади слишком много значат для этого человека.

— Должно быть, вы прекрасно ездите верхом, — заметил он вдруг, желая переключить разговор на другую животрепещущую тему — о Торилье.

— Я не ездила два года, — ответила она. — А вы не могли бы мне сказать, какую лошадь выставите на Сент-Педже , что — , бы в сентябре я смогла отыскать ее кличку в газете.

У маркиза хватило наблюдательности, чтобы понять, чем были для девушки те два года, которые она помянула. Ей казалось, это она ловко уклонилась от расспросов о себе. Однако это Хэвингэм проявил деликатность, осознав, что его гостья не хочет разговаривать на эту тему.

Не желая быть назойливым, он ограничился наблюдением за сменой чувств и настроений, отражавшихся в этих больших прекрасных глазах.

Трапеза приближалась к концу, и, откинувшись в кресле с бокалом в руках, маркиз пришел к мысли, что, пожалуй, впервые в жизни, обедая с дамой, он говорил только о себе.

Особы, с которыми он провел так много праздных часов, всегда стремились быть главным предметом разговора, — естественно, в связи с ним: их чувства и эмоции, а иногда и амбиции изливались обильным, бесконечным потоком.

«Эту девушку окружает какая-то тайна», — подумал он.

Когда они от стола вновь перебрались к камину и лендлорд вышел из комнаты, оставив графин с портвейном возле кресла маркиза, Хэвингэм ощутил новый прилив любопытства.

— Вы едете на юг к мужу или жениху?

— Что вы, ничего подобного!

— Бы возражаете слишком решительно.

Но я не сомневаюсь, что есть немало мужчин, готовых оценить вас по достоинству.

Торилья улыбнулась:

— Пока у меня никого нет.

Он приподнял брови:

— Неужели там, откуда вы едете, совсем нет мужчин? Или все они слепы?

Торилья покраснела. С удивлением отметив появившийся на ее лице румянец, маркиз сказал глубоким голосом:

— Вы же красавица, неужели вы не замечаете этого, когда смотритесь в зеркало?

Торилья молчала, глядя в огонь. Однако маркиз отметил, как сжимаются и разжимаются ее пальцы, выдавая смущение. — — Где вы останавливаетесь завтра вечером? — спросил он уже другим тоном.

Торилья слегка задумалась.

— Кажется, в «Белом Зайце»в Итон Соком.

— Значит, я лишен возможности просить вас отобедать со мной еще раз, так как сворачиваю раньше.

Хэвингэму показалось, что в глазах гостьи мелькнула тень разочарования, однако он не был в этом полностью уверен.

— Теперь вам придется самой заботиться о себе, ведь я больше не смогу прийти на помощь, — продолжал он. — Впрочем — так уж повелось — раз я дважды спасал вас, значит, придется мне сделать это и в третий раз.

— Надеюсь, что нет! — выпалила Торилья в смятении, а потом добавила поспешно:

— Я не… не о том. Я просто хочу сказать, что… несчастные случаи… и прочие приключения волнуют и очень… пугают.

— Разумеется, — согласился маркиз. — Именно поэтому девушкам не следует путешествовать в одиночку.

— У меня не было другого выхода, — вздохнула она. — Меня некому проводить.

— Некому? — удивился маркиз.

Она качнула головой и, словно бы опасаясь, что он может продолжить расспросы, сказала:

— Увы, сэр, завтра мне надо очень рано вставать. Сейчас уже поздно, я должна идти спать.

Торилья встала, поднялся и маркиз.

Он высился над ней крепостной башней.

Глядя на него снизу вверх, Торилья подумала: «До чего же он импозантен и красив».

Охваченная внезапным порывом застенчивости, она вдруг сказала:

— Поскольку мы с вами больше не увидимся, сэр, мне хотелось бы поблагодарить вас от всего сердца за вашу… доброту. Если бы вы не вмешались… если бы вас не оказалось рядом прошлым… вечером…

Чуть поежившись, она отвернулась.

— Но я все-таки оказался на месте, Торилья, — улыбнулся маркиз, — и, возможно, когда-нибудь мы еще встретимся.

Хэвингэм протянул ей руку, девушка вложила в нее пальцы и почувствовала, как его ладонь охватила их.

Она ощутила какое-то непонятное чувство.

— Благодарю вас… — пролепетала она, — благодарю вас… Жаль, что я не могу выразить свои чувства более… красноречиво.

— Если вы хотите выразить свою благодарность, — молвил Хэвингэм, — для этого есть куда более легкий способ.

Не понимая, что он имеет в виду, Торилья удивленно посмотрела на него.

Выпустив руку девушки, Хэвингэм приподнял ее подбородок.

Она не могла ни шевельнуться, ни осознать, что с ней происходит, когда его руки легли ей на плечи, а губы прикоснулись к ее губам.

Торилье казалось, что она должна сопротивляться, должна бежать, но губы эти брали ее в плен, лишая ее способности двигаться.