Ачайваямская весна - Владимир Лебедев

В яранге суетились женщины.

Старая жена Ахалькута раскраснелась, руководя женщинами.

— Что будет есть этот мильгитангит? — спрашивала она Антоску. — Он будет есть в’илв’ил?

Антоска, который ел любую пищу, важно отвечал:

— Мильгитангит будет есть в’илв’ил.

— Готовьте скорее, женщины, — командовала старуха.

Жены Кояна втащили с улицы олений желудок. В нем были квашеная оленья кровь с мелко нарезанными кусочками потрохов и корня сараны. Женщины принялись крошить в деревянное корытце вареные хрящи, печенку, сердце и легкое.

— Хватит ли мильгитангит одного желудка? — спрашивала старуха.

— Чтобы он не подумал, что попал к бедным людям, давай еще один, — посоветовал Антоска.

Русский снял шапку и стянул верхнюю кухлянку. Волосы у него были длинные, белые.

— Какомэй! — вырвалось удивление у старухи. — Я таких же людей видела с длинными волосами, — затараторила она. — Людей с длинными волосами и много товаров в деревянной яранге!

Волосы у русского были совсем не похожи на те, которые носили чаучу. У Ахалькута они были почти все срезаны, только на темени оставались две пряди, которые он заплетал в две косицы. Такие косицы носили по большей части чем-нибудь известные люди — борцы или бегуны. Большинство оставляло на темени кружок с волосами.

Здесь Иван Иванович Вантулян сделал примечательную вставку.

— Моя мать, — сказал он значительно, — как далеко вперед видела! Она много раз говорила, что настанет время, когда люди будут ходить с длинными волосами и будут магазины, полные красивых товаров. Вот, пожалуйста, сейчас молодые ходят с длинными волосами и у нас, в Ачайваяме, можно купить все, что захочешь.

И Иван Иванович задумчиво качал своей головой, стриженной под машинку, бормоча про удивительные способности своей родительницы.

Оленьи желудки оттаяли и отогрелись возле костра под треножником. Всю ярангу заполнил лакомый запах квашеной оленьей крови. Ребятишки проснулись и полезли из своих пологов поближе к деду.

Антоска все-таки, по всей видимости, напутал. Русский по мере опаивания желудков отодвигался от них все дальше и дальше. Когда женщины вылили содержимое одного из них в корыто, где были нарублены внутренности, то он хоть и взял ложку, но ни разу не зачерпнул. Антоска хлебал как ненасытный, похваливая еду и чмокая от удовольствия.

— Почему гость не ест? — спросил Ахалькут.

Антоска даже поперхнулся от неожиданности и стал объяснять, что русский вообще ест мало.

— Говорил, что надо два желудка, — проворчала недовольная старуха.

— Может быть, он вареное мясо есть будет? Нехорошо, когда гость ничего не ест, — сказал Ахалькут.

— Он по-разному ест, — уклончиво ответил Антоска, обсасывая копытный хрящик. — когда много, когда мало.

— Принеси, старуха, — решил Ахалькут.

Русский съел мяса много, как настоящий чаучу. Женщины поставили на два бревнышка большой чайник. В нем старуха заварила настоящий чай. Вообще-то Ахалькут сам не пил чай и своим сыновьям давал его мало. Он считал, что если пить много воды, то сердце мокрое будет.

Женщины чай любили. Однако эта трава тангит (чужеродцев) стоила дорого.

Русский порылся в своем мешке и вынул две плитки чая. Он сказал что-то, улыбаясь, и положил эти плитки перед Ахалькутом. Дорогой подарок.

— Что он сказал? — спросил Ахалькут.

— Сказал, чтобы его все время варили, пока он тут, — пояснил Антоска.

Русский снова подвинул к Ахалькуту эти плитки и сказал запинаясь:

— Гыччи, гыччи (ты, ты), — показывая рукой на Ахалькута.

— Мне? — переспросил Ахалькут, ткнув себя в грудь пальцем.

— И-и, и-и, — подтвердил русский.

Ахалькут вопросительно поглядел на Антоску.

— Говорит, что передумал, — с готовностью пояснил Антоска, — все тебе в подарок отдает.

Старуха, внимательно слушавшая речи, проворно ухватила обе плитки, передала их старшей дочери Кояна и потащила второй неначиненный олений желудок из яранги.

— Наверное, Антоска плохо слышит язык своего русского отца, — ехидно сказала она. Старуха была права. Хотя в числе предков марковца Антоски действительно были русские отцы, однако их, бесспорно, пересиливали в нем другие. В числе других значились юкагиры, чукчи и даже эвенки.

Строго придерживаясь действительности, мы должны здесь сделать перерыв в повествовании. Именно на этом месте рассказа Ивана Ивановича проснулся Иван-вездеходчик. И проворчал:

— Спали бы, что ли… Скоро скомандую: «По коням!..»

Иван Иванович прикрутил фитиль и дунул в ламповое стекло.

КОРРАЛЬ

Олени спускались с каменистой кручи. Они паслись ночь за сопкой. Через перевал гнать их к корралю было далековато. Бригадир распорядился, чтобы стадо провели прямо через сопку и направили ко входу в корраль.

Животные спускались привычно осторожно: ступали по камням не торопясь и не напирая на передних.

Впереди шел один пастух и сзади — двое. Передний спускался молча, размеренно. Он определял темп движения оленей по склону.

Шедшие сзади пастухи покрикивали успокаивающе. Крики были однообразные. В них слышались умиротворение и ласка.

Стадо подошло к краю склона. Теперь до плато оставалось метра два отвесной стенки. Передние немного помедлили, поволновались и стали прыгать вниз.

Люди замерли. Спускались стельные важенки. Через две недели — отел. Животы у всех надутые, как шары.

Молодняк прыгал менее проворно. Молодые жались к самкам и следовали за ними.

Стадо с небольшими задержками одолело спуск и сгрудилось на небольшом пятачке. Предстояло самое ответственное — завести животных в корраль.

На Севере имеется несколько типов корралей. Самые основательные ставя г на местах постоянных забойных пунктов. Это целые сооружения из заборов, в плане напоминающие раковину улитки.

Коррали для счета оленей полегче. В тех местах, где счет проводят постоянно, их строят из жердяных оград. На Ямале, на Гыданском полуострове, на Канине и Русском Севере — в европейской части Арктики распространены коррали из сетки, подобной той, которая идет на гамаки.

Здесь же корраль самодельный — из мешковины. Он легок, его можно перевозить на любом транспорте. Его преимущество перед сетным заключается в том, что для оленей создается иллюзия неодолимой стенки.

Этот корраль в диаметре имеет метров пятьдесят. По кругу расставлены треноги из двухметровых жердей. Они устойчивы. К ним крепятся полотнища мешковины. Корраль для счета — огороженный круг с одним выходом.