Ачайваямская весна - Владимир Лебедев

— Убить могут парня, — испугался дед.

— Если сейчас не убьют, то потом прийти побоятся. А если сейчас все наши люди испугаются, то потом они придут и убьют… Ты, однако, дождись, когда этот силач из яранги выйдет и скажет, чтобы вы силу пробовали. Тогда ему скажи: «Сильный тот, кому отомстить нельзя».

Ахалькут думал, что у него сердце выскочит из груди, когда он шел к яранге силача. Он оставил на себе только легкие штаны и кухлянку. Он не взял даже нож. С ним было только копье, без которого он никуда не ходил.

Люди как-то узнали, что Ахалькут решил спорить с приезжим, и приближались к яранге силача.

Юноша подошел к оленям северянина и перерезал наконечником копья постромку. Олени, лежавшие до этого, встали. Когда юноша подходил к упряжке, из яранги высунулась чья-то голова и спряталась обратно.

Ахалькут разобрал правую и левую вожжи и связал их. Он успел снять с оленей лямки, когда вышел силач. Он не спешил.

— Эти люди совсем до отчаянья дошли, — лениво выговорил он, став у входа и уперев в бедра руки, — со мной мериться уже детей посылают. Эй, мальчик, у тебя, наверное, уже «мака» мокрая…

Сердце Ахалькута уже звенело от злости. Это только у маленьких детей бывает «мака» — шкура между ногами, закрывающая прорезь на штанах. Эта гора мяса, еще не испытав его, уже оскорбляет!

— Сильнее тот, кому отомстить нельзя, — сказал Ахалькут срывающимся голосом.

Рука сама взлетела с копьем, и оба оленя рванулись с места.

Ахалькут побежал. Сначала он и не чувствовал, как ноги несут его. Только злая кровь билась в висках да в глазах расплывались яркие круги. Он голосом и копьем гнал оленей, держа одной рукой обе вожжи. Он бежал так, что вожжи и не натягивались совсем.

Олени мчались тем ровным бегом, который отличает животных, обученных большими мастерами. Они шли без рывков и замедлений. Было видно, что силы их иссякнут не скоро.

Ахалькут бежал между равномерно колышащимися спинами и стал постепенно успокаиваться. Он естественно вошел в нужный ритм и совсем не думал о том, как двигался. Он хладнокровно рассчитывал дорогу, которая была бы не под силу любым преследователям: «Сейчас к черному камню… На нарте прямо не проедешь. Надо крутиться по снежным местам, по берегу реки… Прямо — короче… Не успеют догнать, пока прибегу к ущелью… Там вверх можно только глубокой расселиной пробежать… По ней только один олень может пробиться… Эти олени с Чукотки смогут ли вверх по каменной дороге идти?.. Там меня уже не догонят. В узком месте мое копье, как родной брат, не выдаст», — думал Ахалькут.

Уверенность заставила Ахалькута бежать медленнее и ровнее. Он даже ни разу не оглянулся. Он смотрел только вперед, заранее выбирая путь, спрямляя его, нацеливаясь только на темное пятно у подошвы горы, от которого шел вверх едва видимый глазу зигзаг расселины.

Перед входом в расселину он увидел, как еще далеко, сбоку, мчатся две упряжки. «Опоздали», — подумал Ахалькут, и ему стало весело.

Он не торопясь развязал ремень, соединяющий наголовники оленей, и легонько кольнул копьем правого, тесня его к узкой щели. Чужой зверь запрыгал, пригибая голову, сильно натягивая вожжу.

Юноша схватил его за рог и силой втащил в узкий коридор. Он опять поднял копье, но рогач метнулся вверх, волоча вожжу. Ахалькут успел ухватить ее за конец и, удерживая рвущегося оленя, стал завязывать ее на наголовнике второго, левого оленя. Тот стоял спокойно, раздувая бока и жадно захватывая воздух открытым ртом. Он сам ринулся вверх без понукания.

Ахалькут в последний раз осмотрелся и тронулся легкой походкой вверх.

Через два поворота он нагнал оленей. Они стояли, запутавшись в вожжах. Задний заступил их клешневатым копытом, и вожжа захлестнулась за переднюю ногу. Первый стал дергаться, напуганный сопротивлением, и свалил собрата.

Юноша распутал вожжу и подвязал ее так, чтобы она не могла волочиться между животными.

Их не пришлось понуждать копьем. Они от одного голоса ринулись вверх. Ахалькут стал подниматься медленнее. Он знал, что впереди, совсем немного не доходя вершины, есть очень ненадежное место с «живыми» камнями. Стоит только тронуть один, как целое их стойбище срывается с места и летит вниз по каменному коридору.

Первый камень ухнул внезапно. Он далеко прыгнул и отскочил рядом с юношей, не задев его. Олени, напуганные «живыми» камнями, изо всех сил рвались вверх, вперед. Ахалькут остановился на мгновение, опершись рукой о каменную стенку. Совсем рядом в эту же стенку врезался камень, обрызгав лицо его осколками и оставив запах кремниевой искры.

Ахалькут подпрыгнул, успел запустить пальцы в трещину и повис. Он висел долго. Он слышал, как шум уходил все дальше и дальше по расселине и стих наконец. Он висел, не обращая внимания на боль в затекших пальцах, с трудом удерживая зубами древко копья. Когда последний мелкий камешек лениво прикатился и лег под тем местом, где был Ахалькут, он мягко спрыгнул. От его прыжка пополз вниз камень, выбитый из стенки.

Юноша перевел дух и короткими, быстрыми прыжками двинулся к вершине. Он несся вверх, оставляя за собой грохот камнепада.

Рогачи лежали на площадке, венчавшей горку, положив головы на снег. Видно, бег по горам был им непривычен.

Юноша уселся рядом и стал смотреть вниз. Там он увидел уже четыре упряжки и людей, стоявших неподвижно возле них.

— Все, — сказал вслух парень. — Сильнее тот, кому отомстить нельзя.

Он встал, поднял оленей и подошел к краю так, чтобы его хорошо видели снизу, а потом не спеша двинулся к отлогому склону. «Теперь все, — удовлетворенно подумал Ахалькут, — этим по щели уже не пройти — завалена камнями. На оленях можно только обогнуть эту гору. Огибать долго. Я уже внизу буду. А там — опять длинный бег по ровному месту. Успею».

Ахалькут спал, свернувшись клубком в теплом пологе, и усталость уже отпустила его, когда преследователи добрались до стойбища дяди.

Их было всего четверо.

— Едут, — послышался за покрышкой яранги голос дяди, и проскрипели по снегу чьи-то шаги.

Юноша услышал это сквозь сон и проснулся окончательно, когда приблизился визг полозьев и ненавистный голос произнес:

— Пришли мы.

— Етти (так), — бесстрастно ответил дядя. — Зачем пришли? — спросил он после некоторого молчания.

— Около твоего стойбища кончается след моих оленей. — Чванство и высокомерие в голосе говорившего заставило Ахалькута сесть. Он быстро нащупал одежду и стал бесшумно натягивать ее. За ним молча следили расширенными от страха глазами жена дяди и его большие дочери.

— Может, ты, пришелец, покажешь мне их, — тонкая ирония прозвучала в дядином голосе.