На чужой территории - Олег Герантиди

Москва, Кремль. Осень 1941 года.

У французского генерала голова кругом шла от всех этих встреч, совещаний, фуршетов. Он жал руки тем самым людям, о которых читал еще в Академии. Буденный, отец стратегии «глубокой наступательной операции», прообраза «блицкрига». Шапошников, его труд «Мозг Армии» о работе штабов во время войны де Голль мог цитировать страницами наизусть. Жаль, не дожил, погиб, убитый заговорщиками Триандафиллов. Именно его труды — развитие теории Буденного — и положил в основу своей концепции современной войны французский генерал.

О де Голле заговорили в Европе, о нем стали писать американские, английские и французские газеты, его признали лидером не только подпольной «Свободной Франции», но и, в пику правительству в Виши, лидером самой Франции. Как кусали себе локти англичане, можно только догадываться, но Шарль помнил их холодные улыбки и напускное непонимание, когда он, чудом вырвавшись из лап немецких оккупантов, обивал пороги английских ведомств. Тогда английская бюрократия сработала на пять: обозначили противника для немцев, поставили галочки в пропагандистских отчетах, что французы и после падения Франции остаются союзниками, и на этом — все.

А Сталин и не торговался вовсе. Все что надо — на, бери. Оружие? Пожалуйста! Средства связи? Да сколько душа потребует! Униформа? С этим труднее, но есть трофейная польская, если подойдет — нет проблем! Только ордерочек подпиши. И де Голль подписывал. Списал долги царского правительства, резонно полагая, что возврата их уже никогда не будет. Если Россия, обессиленная Гражданской войной, не пошла на это, то победив всю Европу, не пойдет и подавно.

Сталин сам завел разговор о бронетанковом вооружении будущей французской армии и, как туза из рукава, достал предложение выкупить французские танки, которые сначала были захвачены Гитлером, а потом достались Советам в качестве трофеев при их первом ударе по Германии. Всего их набралось три с половиной тысячи, чуть ли не больше, чем собственно немецких. Де Голль был поражен масштабом предательства Франции. Такая силища, а он прекрасно знал боевые свойства этих танков, не сломала хребет немецким танковым группам и была сдана врагу.

Еще больше он был поражен Советским Союзом. Чем основательнее он знакомился со страной, тем яснее он представлял все преимущества, которые дал России социализм. В его восприятии, сформированном вековыми совокупными пропагандистскими усилиями европейцев, Россия — это страна варваров, и никогда ей не светит никакое будущее. Ну, может, лишь в качестве колонии или младшего партнера одной из европейских держав. Пусть поставляет пушечное мясо и отобранное у голодных крестьян масло по дешевке в Европу.

А здесь! Одной поездки на метро хватило, чтобы потрясти до основания все его жизненные устои. А новые здания, а широкие проспекты? А люди, все как один читающие что-то? Он в вагоне метро ухитрился подглядеть, что читал молодой крепыш в футболке, и был поражен еще больше, когда увидел, что тот изучает книгу по французскому средневековому зодчеству.

В магазинах самый полный набор продуктов, и, судя по всему, цены, даже в связи с войной, не поднялись, ну разве что за счет инфляции. В Большом театре, расположенном совсем недалеко от «Метрополя», премьеры спектаклей. Театралы, как и на парижских премьерах, ищут лишний билетик, и так же, как в Париже, у некоторых личностей таковой «случайно» находится, правда, по цене несколько более высокой, чем в кассе.

Борис Шапошников на следующей встрече в Генштабе объявил де Голлю, что командование РККА из взятых в плен солдат французской армии уже сформировало три пехотные (точнее, стрелковые, так он выразился) дивизии. Они полностью вооружены своим оружием, обмундированы в свою форму и управляются своими же командирами. Правда, пришлось самых старших офицеров сместить, а среди других произвести повышение на одну ступень, да ввести кое-какие изменения в обмундирование, но в остальном дивизии полностью боеготовны.

Де Голль поблагодарил Советский Генштаб за заботу и вечером вновь встретился со Сталиным, Калининым и Молотовым. Сначала они подвели итоги своей совместной работы, а потом Сталин пригласил их на «обед», и они все вместе поехали к нему на дачу.

Чем больше де Голль узнавал Сталина, тем больше он ему удивлялся. Скромность, не показная, а настоящая, какую не сыграешь, была у него во всем. И в одежде, и в поведении, и в убранстве жилья и кабинетов. И везде книги, десятки, сотни книг. По их корешкам видно, что это не «парадные» тома, а постоянно используемые. И незачем удивляться тому, что вся страна учится — каков поп, таков и приход.

За столом на даче у Сталина прислуживала пожилая женщина. По всему было видно, что это не специальная прислуга, как бывает у руководителей других государств, а так, домосмотрительница. Более того, Сталин, после того как женщина принесла на стол множество всякой снеди, ее отпустил, взяв на себя труд разливать вино и подкладывать в тарелки гостям ароматное мясо, густо приправленное специями.

Сначала разговор не клеился, мешали сидящий, словно проглотивший кол, Молотов и слишком рано набравшийся Калинин. Но Сталину почему-то было важно их присутствие на этом ужине. И позднее, уже в самолете, несущем его на запад, де Голль понял, почему. Молотов — зам главы правительства, а Калинин — спикер местного парламента. Все, о чем они договорились, как бы освящалось ими. Сталин вел переговоры, даже за столом, не только и не столько как глава компартии, а как глава российского государства. Его первый заместитель и «всесоюзный староста» подтверждали своим присутствием его полномочия.

Спать де Голль остался у Сталина, благо на даче места хватало. И когда он уже засыпал на диване, он слышал, как во двор дачи заехал автомобиль, а по голосу узнал в позднем посетителе Василевского, заместителя начальника Генштаба. Сталин и после плотного ужина с вином остался в состоянии принять одного из высших руководителей воюющей армии.

Пригород Вашингтона. Декабрь 1941 года.

Вернер Штольц, услышав от Эрики, что ей предложили заняться выпечкой печенья, сел в «Додж», автомобиль, купленный им для поездок по делам хозяйства, и уехал в город. Только к вечеру он смог вернуться и сразу же приступил к приготовлению ужина для «мисс».

Когда «мисс» спросила его, где он пропадал весь день, Штольц, как и положено уважающему себя дворецкому, чуть помедлил с ответом, а потом принес и подал на серебряном подносе конверт с бумагами. Надпись на первой странице, сделанная золотыми буквами на черном фоне, гласила: «Корпорация «Доминатор», а чуть пониже, тоже золотом — имя владелицы: госпожа Эрика Фон.

— Что ж, фирму мы зарегистрировали, остается теперь ее «раскрутить», — голос Штольца изливал елей.

— А дальше что? — Эрика повертела в руках регистрационные документы.

— Дальше? Ну как минимум надо печь печенье и предлагать его в бакалейные лавки.

— Для чего вообще все это?

— Эрика, нам нужно поговорить. Предлагаю подняться в кабинет, я сейчас туда принесу кофе, коньяк и... боюсь, разговор затянется.

Эрика поднялась в кабинет, села в кресло у окна и стала ждать Штольца. Тот чем-то гремел на кухне, а ей вспомнилось то чувство отчаяния, когда она одна-одинешенька шла по грохочущему и грязному Нью-Йорку на встречу к «дяде Семе». Кажется, как давно это было, а на самом деле прошло только две недели. Она чуть взгрустнула, представив расстояние, разделяющее ее и Родину, и в этот же по-мазохистски сладостный миг в кабинет вошел Штольц, несущий целую гору всякого съестного и выпивки. Он поставил поднос на кофейный столик, а на столе разложил документы, принесенные им из мэрии.

— Для начала, — предложил он, — давай снова познакомимся.

— Привет, меня зовут Эрика. — Эрику начал забавлять важный тон дворецкого.

— Госпожа Фон, я серьезен. Меня действительно зовут Вернер Штольц, только о моей судьбе не знает всего даже господин Родригес. Я не только был гофмаршалом в одном прусском поместье. Я еще был и достаточно крутым боевиком «Красного Фронта». Когда наши в тридцатых проиграли нацистам борьбу за власть, я был вынужден бежать из Германии и уже семь лет мыкаюсь по Америке. Повидал на своем веку — не пересказать словами. Не знаю, каким чудом Родригес нашел меня, но я буду благодарен ему до гробовой доски. — Вернер с трудом глотал комок в горле и сдерживал слезы.

— Успокойся, Вернер. Никто теперь тебя не обидит, тем более нет причин беспокоиться о твоей работе или благополучии. — Эрика достаточно близко к сердцу приняла то, о чем ей говорил этот маленький длинноносый человечек, с неизменной серьезностью произносящий всегда: «Чай подан, мисс».

— Я ведь вижу, что ты не разведчица, тем более не резидентка. Понятно, что тебя забросили, как это русские говорят — «на авось». Только ведь ты еще и не обосновалась здесь как положено. Вот ты радовалась, что была принята местным сообществом. Хочешь, предскажу твою будущую судьбу?