Тринадцатая Мара - Мелан Вероника

Но так случилось. Сначала Мариза, после – архаичная Веда…

Чтобы не ощущать их рядом, он часто уезжал: давно числился лучшим специалистом по изучению аномальных полей и субстанций, считался знатоком древнего колдовства – был часто приглашаем для решения тех задач, которые никто, кроме него, решить бы не смог. Все потому, что Инквизиторская кровь – черная, густая. Красная, если порезать руку, но чудовищно сильная на изнанке.

Одинокую жизнь скрашивала семья, точнее, после смерти дяди, ее остатки: двоюродный брат Тимми, не получивший, что удивительно, при рождении ни доли той силы, которой обладал Сидд, и Лира, конечно же. Все трое росли бок о бок, взрослели. Лира, которую он часто шугал, будучи нелюдимым, совершенно его не боялась. Висла на нем, как на банановой пальме, всегда видела нечто, чем безразмерно восхищалась. В ответ на это он восхищался ей – светлой, совершенно неземной, способной постоянно чувствовать счастье.

Лиры больше нет.

А совет Тимми для него более недействителен.

«Виновата ли линза в том, что существует? Виновен ли луч…»

Луч – конкретно тот луч, упавший на выпуклое стекло и спровоцировавший катастрофу, – Сидд, если бы мог, придушил тоже. Погасил бы навечно, утопил бы во мраке. И остался еще один элемент зловещей формулы: тот, кто установил лупу и направил свет под правильным углом, – Аркейн до сих пор не знал его имени.

Его знали пропавшая Кьяра и старая Веда, к дому которой за последние три дня он подходил четырежды, стучал в дверь, но ответа не получал, понимал, что войти, взломав замок, не выйдет. Дом Мар был опутан такими сложными защитными заклятьями, что потребовался бы не один день для того, чтобы их нейтрализовать. К тому же присутствия бабки на этажах он не ощущал.

Значит, придется сделать то, чего он совершенно не хотел.

Аркейн тяжело вдохнул воздух и так же тяжело его выдохнул. Сжал кулаки, кое-как расслабил их, поднялся из кресла.

Мариза

Солнечный день, удивительно теплый. Как будто решило на мгновение вернуться лето, колыхнуть яркой юбкой, напомнить о радости. Листья подсохли, стих ветер; я привычно держала сознание пустым. Когда в нем нет мыслей, оно заполняется нужными пониманиями. Как говорится, не баламуть воду, и она очистится». Я изо всех сил пыталась.

А потом даже с закрытыми веками ощутила, как изменилось пространство. Похолодело.

Я впервые, замаскировавшись гримом, выбралась в общий парк на любимую лавку – хотелось чего-то хорошего, привычного, – и наслаждалась солнечными лучами, когда послышались шаги.

А после он сел рядом.

Я вдруг ощутила, что мне не хватает смелости повернуть голову – вспомнилось все то зловещее, что случилось в его квартире. Черный гнев, выгибающий стены, боль, кошмары. Пришлось задержать дыхание, успокоить нутро. Лишь затем я взглянула на Инквизитора коротко – темное пальто без единой пылинки поверх ткани, отглаженная рубаха, дорогие брюки, еще дороже обувь. Он умел быть классически стильным – об этом почему-то подумалось с глубокой грустью. Он умел быть выдержанным, как хороший коньяк; блестели на запястье знакомые серебристые часы.

А меня опять подмораживало. Нет, на настоящий гнев у меня теперь не хватило бы сил, даже на мелкую злость не хватало, но спросить с усталым цинизмом вышло:

– Ты принес с собой вилку?

«Для чего?» – немой вопрос повис в воздухе, как крыло черного ворона.

– Чтобы я теперь могла воткнуть ее себе в глаз…

Плохая вышла шутка, неудачная. Да и шутка ли? Мне стало нехорошо, потому что мое нутро промялось от волны его раздражения. Конечно же, он пришел не для того, чтобы извиниться или вернуть мне силу. Для чего-то другого, и злить его было последней мудрой мыслью, к которой я могла бы прийти.

– Не люблю примитивный сарказм.

Прозвучало это ровно, спокойно, с завуалированной угрозой – впрочем, как и любые слова, которые выпадали из его рта. Наверное, Инквизитор всегда оставался таковым или же воспринимался таковым. Не велика разница. Рядом с ним лишь мордой в пол, руки за голову и хранить молчание. Хотелось бы над этим посмеяться, но не выходило. Сковывал тот самый примитивный, первобытный страх.

Мы всегда их боялись, наших противников…

Он заговорил сам, не стал дожидаться дополнительных вопросов:

– Как его звали?

– Кого? – Я спросила это лишь для того, чтобы прояснить наверняка, хотя отчего-то поняла, о ком речь.

– Того, с кем ты спала.

Прозвучало это унизительно. Мне показалось, по моей спине только что провели лопатой, полной грязи, и на мне отпечатался липкий зловонный след.

Конечно, Сидд хотел найти оставшееся звено в причинно-следственной связи, приведшей к трагедии. Я не могла его винить: противно, но я его понимала, – и не собиралась препятствовать дознанию.

– Томас Мэйсон.

– Владелец акций «Тримсон Корп?»

– Да.

Хорошо устроилась, – нагнелось в воздухе безмолвно, – выбрала богатого.

Я никого не выбирала! Но разлепить рот не посмела – внутри опять гадко, будто в меня сходили, как в нужник.

Инквизитор больше ничего не добавил. Он поднялся с лавочки и неторопливо зашагал прочь – походка мягкая, но очень тяжелая.

Мне же, сидящей на деревянных досках, казалось, что рядом только что проехал огромный самосвал – размером с дом, с колесами выше моего роста, черный, дребезжащий каленым железом и чадящий смертоносным выхлопом.

Я выдохнула только через минуту, и, хотя парк теперь казался мирным и безмятежным, мои руки мелко дрожали.

Глава 8

Сидд

Оказывается, Мэйсон вот уже три дня не появлялся в собственном офисе. И никто из опрошенных не мог внятно ответить на вопрос: «Где ваш директор?» Если его кто-то и видел, то мельком. Он ни о чем не сообщал, не предупреждал, да и вообще, по словам секретарши, в последнее время «был сам не свой».

Аркейн умел давить и допрашивать. Его допросы напоминали тяжелые камни, тонущие в воде: круги есть – результата нет. Секретарша в приемной мелко дрожала под его взглядом, клерк, пойманный в коридоре, и вовсе начал заикаться.

Все это было странно. Сидд смотрел на дорогие коридоры и ладно обставленные офисы человеческими глазами, внутри отслеживал обстановку нечеловеческими. Нюхал, чувствовал, сопоставлял. И ничего не мог сопоставить.

Томас Мэйсон, внезапно и стремительно разбогатевший после смерти оппонента, должен был вести себя иначе: пребывать на рабочем месте, строить планы, инвестировать в новые проекты. Возможно, ему следовало расширить штат, нанять новых узких специалистов, заявить права на недоступные ранее территорию. Вместо этого он пропал. Аркейн понимал, что имел дело либо с гением манипулятивных ходов, либо с шизиком.

Или же с тем, кто сильно напуган.

Все прояснилось, когда Сидд завернул к бухгалтеру.

Тот сразу поднял руки, будто защищаясь. Ему, вероятно, доложили, что по зданию ходит «некто», но, вместо того чтобы вызвать охрану, что, в общем-то, было бы логично, очень тощий человек в деловом костюме и с проплешиной начал перебирать лежащие на столе бумаги.

– Вот, вот… – суетился он после заданного вопроса о любых странностях директора в последнее время, – три дня назад он перевел внушительную сумму денег на этот счет…

Аркейну протянули выписку.

– …и сразу после приказал мне приобрести странную недвижимость…

– Адрес.

– В том-то и дело, – бухгалтер потел, как после пробежки, – что адреса у этого дома нет. Ни улицы, ни района – очень странный объект. Но сделка между нами и продавцом состоялась. Не спрашивайте, как.

Здание «Тримсон Корп» Сидд покидал раздраженный и озадаченный.

Он поднял все свои связи, чтобы пробить банковские реквизиты, вычислить обладателя загадочного счета. Оказалось, что им являлся некий Ромаш Туурикон – владелец агентства «Обсидиан» и по совместительству сертифицированный прорицатель.