Этот русский рок-н-ролл - Александр Рыжков / Тарантино

на низкопрофильной резине. Но ускорение! С места до сотни за семь секунд! Такого от Волги точно никто не ожидал. Она набирала скорость, словно локомотив! Индеец растворился в эйфории и плыл на седьмом небе... Теперь у него есть машина, которую он заслужил.

На несколько дней автоэлектрик превратился в большого ребёнка. Он работал за своим стендом, не был рассеян, и всё у него получалось. Только, наверное, чаще чем прежде, стал выходить во двор, чтобы снова увидеть игрушку, без которой не будет счастья.

Карен был доволен, получив то, что хотел: его долг в небесном депозите был погашен, земные деньги вернулись. Потягивая дым любимого Жетана, он наблюдал за Индейцем, замечая мелочи, недоступные другим. Почему никто не смотрит на его руки, никто не видит, как ладони, вечно сжатые в кулаки, становятся мягкими, скользя, словно беличьи кисти, по зеркальному хрому дверных ручек? И если бы рядом была женщина, то без ревности не обошлось бы...

Меньше всего Волге удивилась Алла Ивановна. У неё был железобетонный стереотип: на такой машине ездят только серьёзные люди, слова которых не расходятся с делом, на прочих же иномарках - бандиты и торгаши. Она даже расплакалась, когда Индеец впервые пересёк гаражный въезд «Челюскинца» на сверкающей газ-24. Это было круче, чем явление победителя, въезжающего в Рим на квадриге* через Триумфальные ворота.

Приближалась Пасха две тысячи девятнадцатого года. Самое время привести родительские могилы в порядок. Работы на Щегловском кладбище, немыслимые в прежних обстоятельствах, запланированы на ближайшее субботнее утро. Накануне, в пятницу, Индеец заехал на радиорынок. Купил тактическую аптечку с антишоковым средством и немецкий противоосколочный жилет. Он практичнее бронника, если нужно физически работать. Все это не было лишним. Кладбище располагалось недалеко от посёлка Спартак. А за посёлком - серая зона и вражеские огневые точки. Укровоины периодически накрывали погост не только ствольной артиллерией, но и сто двадцатыми миномётами. Зачем? Потому что могли. Впереди - поминальная Радоница, и множество людей придут на могилы для весенних работ.

Индеец впервые добирался на кладбище своей машиной. Поехал через Гвардейку, немного поплутал, но добрался. Все оказалось проще, чем предполагалось. Возле кладбищенской конторы на центральный аллее пристроили будку камнерезов. Там предлагали полную реставрацию могил. Не было нужды мелочиться, поэтому он купил все: общий памятник из габбро, плитку ФЭМ, кованую ограду и новую скамью. Заказ обещали сделать и установить за две недели, до Радоницы. Индеец усадил мастера в машину и повёз показывать могилу. Тот оказался болтлив, сыпал комплименты Волге, пытаясь сделать телефоном ее фотографии. Пришлось «промурчать» несколько слов - камнерез угомонился.

Оставив машину в небольшом овраге, остаток пути они прошли пешком. Индейские тревоги оправдались. Всё произошло в тот момент, когда ритуальщик закончил снимать размеры и, взяв задаток, закрывал блокнот. Две мины, сиротливо провыв солнечному небу, упали в районе развилки на центральной аллее - в ста метрах от родительской могилы. Пожилая женщина, возившая граблями неподалеку, замерла в оцепенении, пришлось уронить ее подсечкой на мягкий чернозем. Полетели осколки, захрустев камнями чьих-то памятников. Камнереза не было, он уполз в контору своим ходом.

Мысленно отсчитав до тридцати*, Индеец встал на ноги и принялся отпаивать старушечью истерику коньяком из собственной фляги, озираясь по сторонам. Некоторые даже не пригнулись! Но стонов и криков не было, значит, всё обошлось. Либо кому-то повезло умереть сразу. Он отвёз захмелевшую бабушку на автостанцию и вернулся в гараж. Ещё одно важное дело было сделано.

С приходом Светлой Седмицы весна будто бы вырвалась из оков. Уже отцвел абрикос, заливая безлюдные улицы медовым ароматом, отгремели первые грозы, смывая потоками воды зимнюю соль. И в первую же теплую ночь, все серое и унылое вдруг взорвалось изумрудом свежей зелени. Индеец купил тёмные очки, льняное поло с длинным рукавом и опустил на Волге боковые стёкла. Тугой весенний ветер окончательно разгладил скорбь на лице Ивановны и подарил идею устроить большую цветочную клумбу на въезде «Челюскинца». Они ехали вместе на рынок, чтобы взять семена, саженцы и все необходимое. Тяжесть в индейской груди исчезла... Дышать стало легко. Легко стало жить.

Погода шептала. Народ продолжал прибывать. С кладбищенского холма хорошо просматривалась бесконечная вереница людей и машин, упорно ползущих наверх, к началу главной аллеи. Воздух был неподвижен, и от того каждый звук разносился далеко. Весь погост наполнился шелестом целлофана, звяканьем стекла и негромкими голосами.

Камнерезы сработали на совесть. Индеец глядел на родительский памятник, сидя на новой скамье. С фотографии, ставшей тенью на камне и сделанной ещё до его рождения, на него смотрели самые родные на свете лица. Родители прижимались друг к другу щеками, а в их глазах притаилось тихое счастье. Ему сейчас, наверное, столько же лет, сколько было бате и маме тогда. Они и правда любили, и это навсегда осталось самым сильным детским воспоминанием-ощущением. Очень хотелось выпить прямо сейчас. Но, пока только вторник, впереди два заказа, а его аптечка, слава Богу, никому не пригодилась. Индеец посидел еще немного, подмигнул фотографии и отправился к машине.

Оставив за спиной ствол шахты Засядько, Волга двинулась к выходу, урча первой передачей. Это было похоже на большой круговорот людей и машин. Правая сторона аллеи двигалась налегке, порожним потоком вниз, левая - тащилась наверх, держась за корзинки с тормозками и выпивкой. Среди бесконечных спин, бредущих перед капотом Волги, выделялась одна странная женская фигура. Шла, раскачиваясь на ходу, словно утка. Так умела ходить только она.

- Ионовна! - позвал Индеец, высунувшись в окно.

Её спина вздрогнула, голова мотнула назад паклю белесых волос, глаза стали искать зовущего. Точно она, не ошибся. Ионовна. Соседка из родительского дома с четвертого этажа. Лет пятнадцать назад у нее слегка «поехала крыша»: старушка странно говорила, странно улыбалась, вела себя странно, но совершенно беззлобно. Пожилой ребёнок.

- Ионовна, - повторил Индеец, жестом приглашая занять место в машине. Та поспешила, забралась на переднее кресло и поджала ноги, пряча стоптанную обувь.

- А я думала, тебя убили, - пролепетала она, виновато моргая.

- Не вышло, - Волга снова покатилась.

- Это хорошо. Я думала, всех убили…, - бедолага протянула горсть конфет, - помяни