Сеятель снов - София Юэл

свои воспоминания о Уитлах. Все разошлись по своим делам и, незаметно для неё самой, Джейн осталась в гостиной одна, сидя на краю вычурного бордового дивана в неудобной позе. Или всё это время она была не одна? Джереми приблизился к ней сзади и осторожно положил руку на её плечо. Она вздрогнула и обернулась. Джереми сразу убрал руку в карман и обошёл диван, чтобы она могла его видеть.

− И долго ты так простоял? − спросила Джейн, отгоняя воспоминания.

− Минут пять. У вас приступ меланхолии? – Джереми устал стоять, и сел рядом с ней.

− Я уже пожилая женщина, Джереми. Людям моего возраста это свойственно, я думаю. А ты понимаешь, что такое меланхолия?

− У нас в доме отличная библиотека, впрочем, вы это и так знаете. – Джереми достал из кармана клочок бумаги и принялся делать из него самолётик. − О меланхолии написано немало трудов. Весьма бредовых, надо сказать. Хотя, есть и занимательные экземпляры, взять, к примеру, гигантский том Бёртона «Анатомия меланхолии»5.

Джереми сложил самолётик и пустил его. Сделав несколько изящных виражей, самолётик опустился на пушистый ковёр и замер.

Джейн улыбнулась, глядя на самолётик, затем перевела взгляд на Джереми, и улыбка исчезла с её лица. Взгляд её выражал что-то среднее между страхом, восхищением и недоверием.

Джереми, как обычно, объяснять что-либо не собирался, просто отвернулся к окну, сделав вид, что заинтересован осенним пейзажем. Джейн снова улыбнулась, глядя теперь уже не на мальчика, а на свои тонкие руки. Мысли плавно кружились в её сознании, и все они были о Джереми. «Кем он станет, когда вырастет? Влюбится ли в очаровательную голубоглазую девчушку, когда придёт пора влюбиться? Доверит ли кому-то свои секреты, когда устанет прятаться за холодным равнодушием? Простит ли когда-нибудь родителей за то, что они не любят его?» Её медленные и такие приятные размышления оборвались на одной мысли, испугавшей Джейн: «Что он сделает с Джозефом и Уильямом, когда окажется в их доме?! На что ещё способно это чудовище? Везти его в дом Уитлов нельзя».

Джереми оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел на Джейн.

«Снова будем играть в гляделки», − думала Джейн. Иногда ей казалось, что он способен читать мысли.

− Что с вами такое? – спросил Джереми, и голос его выдал неподдельное волнение.

Джейн поняла, что мысли читать он не умеет. Он, наверное, умеет много чего, но не это. Сейчас он смотрел на неё растерянно, как будто столкнулся с задачей, которую не может решить.

− Что ты сделал с Питером Олдриджем?

Джереми нахмурился.

− Так вас это беспокоит? Но я ведь уже сказал, что не имею никакого понятия о том, что с ним произошло.

− Ты лжешь, Джереми.

− И что с того?

− Что тебе сделал Питер Олдридж?

− Зачем вам это?

Джереми выглядел озадаченным. Он привык к тому, что Джейн не лезет к нему с расспросами.

– Вас не Питер беспокоит, иначе вы бы давным-давно поинтересовались его судьбой. Джейн облизнула пересохшие губы, а Джереми, казалось, становилось интересно, теперь он даже улыбался.

− Что вам нужно самом деле?

– Ты прав. Я не о Питере хотела поговорить, но так уж вышло, что я о нём подумала. Я не могу допустить, чтобы нечто подобное повторилось с близнецами Уитлами, или с их родителями, или вообще с кем угодно в том доме. Ты меня понимаешь? Я вообще не хочу, чтобы это повторялось.

Джереми встал с дивана и подошёл к столу, на котором стоял графин с водой. Он налил немного воды в стеклянный стакан и протянул его Джейн.

– У вас губы пересохли. Выпейте.

Джейн послушно взяла стакан. «Дрессированная обезьянка Джейн пьёт воду», − она наслаждалась тем, что заставить её не думать он не может. Выпив воду, она протянула ему пустой стакан, и Джереми поставил его туда, откуда взял – на полированный журнальный стол из тёмного дерева, заказанный Дианой в очередном мебельном каталоге.

– Я никого там не трону, обещаю, – сказал Джереми.

Затем он повернулся, поднял с ковра свой бумажный самолётик, сунул его в карман и пошёл к двери, у самого коридорчика, ведущего в столовую, он вдруг остановился.

− Питер Олдридж получил по заслугам, он назвал мою мать шлюхой, дешёвой содержанкой с богатым прошлым. Так говорят все её подруги, а их детишки слушают и мотают на ус. Они все глупы. Так может, лучше им заткнуться?

Он повернул голову и улыбнулся.

– Вам было не просто отважиться на этот разговор, да?

Джейн молчала, и Джереми ушёл. Она снова осталась одна в гостиной, теперь уже совершенно точно одна.

Невообразимая легкость во всём теле и долгожданное умиротворение сделали её почти счастливой, как много лет назад, когда она вот так же сидела на дорогом диване в Том Доме у чужих богатых людей и услышала слова, осчастливившие её как ничто другое на белом свете. Всё, что случалось с ней до и после тех слов – всё тщета. Но сейчас она была почти также счастлива, теша себя иллюзиями, что защитила Джозефа и Уильяма от чудовища. Она верила, что Джереми действительно никого не тронет, ведь он обещал ей. Он ни к кому так не привязан, как к Джейн. У них были странные, даже болезненные взаимоотношения, но повлиять на него Джейн всё же могла. Только она и могла. Обещание есть обещание.

В мыслях Джейн пронеслись отголоски того самого счастливого дня, когда она была молода и полна надежд. «Он меня любит! Он на мне женится. Он обещал!» То было другое обещание, а потому эйфория быстро сменилась разочарованием. «Он не женился, на мне – нет».

Джейн встала с дивана, поправила своё длинное платье и слегка встряхнула головой, желая прогнать воспоминания, которые делали её одновременно и счастливой, и несчастной, а главное – заставляли жалеть себя. Она посмотрела на диван и удостоверилась в том, что он уродливый, неудобный и бордовый, а значит она вовсе не в Том Доме. В Том Доме диваны были красивыми, удобными, пастельных тонов. В Том Доме каждая вещь была безупречной, каждый угол, каждая ступенька, каждый обитатель Дома, кроме неё, разумеется. Она единственная не вписывалась в безупречный антураж сувенирного очарования Того Дома. Но все к ней были так добры и относились как к члену семьи.

«Эти прекрасные богачи принимали меня, как родную. А потом, когда всё это случилось, готовы были разорвать на куски. А всё из-за него. Он никогда не держал своих