Человек и история. Книга первая. Послевоенное детство на Смоленщине - Владимир Фомичев

Загрузят дроги огромной копной сена, а наверху сидит этот водитель. Ему забросят туда наверх вожжи, и он управляет. Мало того, что дорог ровных не существовало, все они были с рытвинами, ухабами, перекатами, но что ещё страшнее, так это дорога через глубокие овраги. Подъезжает воз к крутому спуску в овраг, тут не зевай, держи лощадь, чтобы она, упираясь, не давала возу разогнаться. Но когда уже больше половины спуска было пройдено, тут вожжи ослабевали, лошадь, подталкиваемая возом, да сама не без головы, набирала такую прыть, чтобы легче было подняться в гору другой стороны оврага. И так каждый день по десятку, а то и более раз. Перевернись воз в самой низине оврага, костей не соберёшь ни от лошади, ни от водителя.

Новый большой сарай быстро заполнялся сеном. Вся детвора была здесь. И это очень поощрялось всеми. Дети, кувыркаясь в сене, прыгая на него с балок, делали полезное дело. Они уплотняли сено. Так их развлечение имело полезное прикладное значение. За лето успевали сделать на лугах по два укоса. Правда, второй укос был менее значительный. Отава, так называется трава после первого укоса, была более нежной и не такой обильной. Большой сенной сарай принял продукцию и второго укоса и был заполнен до самого верха, ценнейшим, хорошо высушенным и вовремя убранным сеном. Все, кто принимал участие в этом деле, а это было почти всё население деревни, радовались: теперь корма хватит на всю зиму и что весну животные встретят в полном теле. Так уж всем надоело смотреть на отощавший за зиму скот. Был даже анекдот, идут мужики к колхозному хлеву с верёвками: куда вы, мужики?

– А, идём поднимать сельское хозяйство.

Так человек полагает, а Бог располагает.

Николаевские деды, так в деревне называли стариков, живших ещё при Царе, ностальгически сетовали: вот раньше заканчивается какая работа, приходит поп, всё окропит, осветит, чтоб всё собранное и убранное Господь сохранил.

Был ясный, но уже не жаркий августовский день, когда огромные чёрные клубы дыма поднялись высоко в небо. Это полыхал большой сенной сарай, гордость и надежда селян, их пот, кровавые мозоли и под солнцем сгоревшие спины. Подойти к пожару, ближе, чем на сто метров, не было никакой возможности от нестерпимого жара и поэтому люди стояли в отдалении, многие плакали, бабы громко голосили, старики крестились, бывшие фронтовики густо матерились.

Некоторые ребята, как то сразу повзрослевшие, набирали вёдра воды в колодце, мчались с этим ведром воды на гору огня. Нестерпимый жар останавливал их. С яростью выплёскивали ведро воды в сторону пожара. Эти, уже не дети, знали цену труда и ужас беды.

Никакой связи, в том числе и телефонной, не было. Так что, лишь увидев на горизонте огромные клубы дыма, некоторые пожарные подразделения, среагировали и по ухабистым дорогам, приехали к месту пожара и, как это всегда бывает, без воды. Тут же стали осведомляться, где ближайший водоём, чтобы протянуть туда пожарные шланги. Ближайшим водоёмом был Днепр, и до него было около километра. Таких длинных шлангов у пожарных не было.

К тому же мощность насоса вряд ли смогла подать воду на такое расстояние. Так вот и стояли пожарные, на безопасно приличном расстоянии от пожара, ничего не предпринимая, да и предпринять они ничего не могли. Тут подъехала пожарная машина, из областного города и даже с запасом воды. Неплохо подготовленные пожарные, быстро раскрутили рукава брандспойтов, и, прикрываясь от палящего жара, повели наступление на своего вечного врага – огонь! Быстро истратив запас воды, не причинив никакого урона пожару, пожарные отступили, отошли в сторону, и как все безучастно смотрели на пожар.

Хорошо спрессованное, сухое сено, очень долго полыхало, а потом долго-долго тлело, заставляя жителей сохранять противопожарную бдительность.

– Это хорошо, что не было ветра в сторону деревни, в то бы мы все сгорели, – возводя очи к небу, говорили жители.

Виновниками поджога оказались двое малолетних детей, которые забрались в этот сенной сарай, чтобы покурить, другого места им не нашлось. Один из них был сыном председателя колхоза, а другой братом колхозного счетовода. Так что списать этот несчастный случай на врагов народа, или других злопыхателей советской власти, нужды не было. С «органов» снята лишняя забота, лишняя головная боль. На этом всё и закончилось.

Глава восемнадцатая. Ситники

Высокое начальство усмотрело, что в перечне поставляемой государству сельскохозяйственной продукции колхозом, отсутствует зерно пшеницы. Грозной директивой указало: поставлять!

– Но у нас нет семян пшеницы, – пыталось отнекиваться колхозное начальство.

– Это не вопрос, – отреагировало районное начальство и прислало в колхоз несколько мешков зерна пшеницы. Развязали эти мешки и здесь многоточие… Это был мусор, или какие-то отходы, которые получаются при очистке зерна. Правда, в нём, в небольшом количестве попадались зёрна пшеницы. Но, с начальством не поспоришь, и бригадир разделил этот мусор по хатам колхозников: перебирайте!

И вот: стар и млад, в зимние вечера, при тусклом свете керосиновых лампад, стали отделять зерно от плевел. Отделили. Мусор выдавали по весу, под расписку в одном мешочке. Принимали уже в двух мешочках: в одном было зерно, в другом только мусор. Но вес должен был совпадать с выданным зерном с мусором. Тут чтобы ни-ни, ни один грамм государственного даже мусора не украли эти вороватые люди – колхозники.

Пришла весна, наступила пора сева. Под ценную пшеницу выделили самое лучшее поле. Из дедов выбрали самых опытных сеятелей, которые и внесли эту пшеницу, в своевременно подготовленную землю. И она, Матушка-кормилица, всегда отвечающая на доброту человеческих рук, дала вскоре дружные всходы.

Пшеница уродилась добрая, на загляденье. Она стояла высокой стеной, позванивая зрелыми колосьями. Для её уборки МТС прислала комбайн. На это чудо сельскохозяйственной техники налюбовались, особенно ребята, любящие технический прогресс, а вернее будет, не любящие дурную тяжёлую работу.

«Комбайн косит и молотит, и солому в стог кладёт», – так пелось в народной песне какого-нибудь Блантера или Дунаевского. Как только утреннее солнце осушило росу, комбайн с душераздирающим грохотом приступил к работе. За ним, на скошенном поле, оставались только кучи измятой, истерзанной соломы. И это вместо, обещанных в песне аккуратных стогов.

Время от времени комбайн подъезжал к утрамбованной площадке, и из бункера высыпал зерно пшеницы. Старшие ребята тут же принимались за дело. Они насыпали зерно в мешки, ставили на весы, кладовщик ловко взвешивал, мешок завязывали и снимали с весов. Кладовщик был свой, колхозный, но рядом с ним постоянно находился человек из района, в длинном плаще, с сумкой через плечо и в блокнот, похожий на планшет, постоянно заносил цифры, которые получались при взвешивании мешков с зерном. Пшеница, действительно, была очень добротной на вид. Шурика, работавшего с зерном, это приводило в восторг и он, немного шепелявя, мечтательно произносил: а хорошие ситники будут. Как же я люблю ситнички!

В этом он был не одинок. Картошка, да кислый ржаной хлеб, являлись основной едой и для взрослых, и для детей. Белые батоны редко когда привозили из города. И хотя они были самые дешёвые из белого хлеба, но даже и они являлись лакомством.

Комбайн сделал последний заход, высыпал зерно, и затарахтел по сельской неровной дороге к себе в МТС. К мешкам с зерном, задним ходом, тут же подкатила машина. Откинули задний борт, в кузов забрались несколько крепких ребят. Остальные ребята по трое на мешок, стали забрасывать мешки с зерном в кузов. Почему по трое на мешок? Двое брали мешок за края, раскачивали его, а третий, изо всех сил подсаживал этот мешок посередине.

Только такая слагаемая сила могла поднять мешок в кузов. Загрузили всё зерно, закрыли борт. Человек из района сел в кабину рядом с шофёром. Машина тронулась с места и, по неровной сельской дороге, укатила на заготовительный пункт государства.

– Вот тебе и ситнички! – ехидно сказал Иван, самый здоровый из ребят, Шурику. Все ребята, так дружно работавшие, как то сразу сникли. Это, скорее всего, от усталости.

Вот с этого и начинается истинное понятие «Родина». Так как очень разнятся: «Родина» для властителей и «Родина» для «простого народа».

Глава девятнадцатая. Что такое трудодень

Небольшой исторический экскурс.

В рабовладельческих государствах рабам не платили жалование, их только кормили, да одевали по назначению для работы. В советском социалистическом государстве ново-придуманному и новообразованному сословию, которое называлось «колхозники», совсем ничего не платили за их труд. В отличие от рабов, государство колхозников не одевало, не кормило, но – обирало! При царе у каждой семьи были наделы пахотной земли. Большевистский апартеид забрал эти земли для колхоза, оставив колхозникам, клочок земли в двадцать пять соток для огорода и домашних построек.