Мартин-Плейс - Дональд Крик

— Я! — рявкнул Слоун. — Я миллионер!

— Миллионер! — палец оратора указал прямо на него. — Поглядите-ка на того, кто миллионер по субботним вечерам.

Пегги потянула Слоуна за рукав:

— Ну пойдем, Арти. Мне надоело это слушать.

Слоун презрительно бросил в сторону трибуны:

— Убирайся в свою Россию! — и взял Пегги под руку. Они неторопливо пошли через «Домейн» по направлению к картинной галерее.

— Почему такие люди всегда недовольны? — спросила Пегги. — Почему они все время произносят речи?

— А просто завидуют тем, кто получше, — небрежно процедил Арти. — Не хватает умишка хорошо устроиться, вот и начинают ругать все подряд.

— Я рада, что ты не такой, Арти!

Он обнял ее за талию так, что его рука прикоснулась снизу к ее груди.

— Ты же меня знаешь, крошка. Счастливчик Арт Слоун, к вашим услугам.

— Будем знакомы, Счастливчик, — кокетливо сказала Пегги.

Он принялся негромко напевать, и они пошли, чуть-чуть раскачиваясь в едином ритме — оба были хорошие танцоры.

— Но ты еще не сказал мне, Арти, куда мы идем. Так куда же?

— На свидание, — сказал он доверительно. — Наше с тобой. Чай на двоих и полутемный уголок в одном известном мне местечке. В отличном местечке: его рекомендует сам Арт Слоун, и значит, оно первый класс.

— Для нас хорошо только самое лучшее, правда, Арти? — спросила Пегги, подыгрывая ему.

— Ты быстро схватываешь суть, крошка! — Он вдруг повернулся к ней, прищелкнув пальцами. — Совсем забыл сказать тебе, Пегги: Дэйв Фримен устраивает в «Палэ» самый большой безостановочный марафон во всем Сиднее. Сперва он проведет отборочные соревнования. Чтобы попасть в финал, надо доказать, что ты способен выдержать не меньше пяти часов подряд. А не выступить ли в финале Слоуну и Бенсон и не отхватить ли сотню?

— Сотню, Арти?

— Как сказано, и никаких скидок за выплату наличными. Разве я не говорил, что мы будем партнерами в танцстудии «Идеал»?

— Ой, Арти! По-твоему, мы можем победить?

— Никаких «можем», крошка! И нам предложат фотографироваться для рекламы — ну, ты знаешь: «Мистер Арт Слоун и мисс Пегги Бенсон, победители безостановочного танцевального марафона в «Палэ», носят бальные туфли Гилберта, курят сигареты «Кэпстен» и так далее и тому подобное. А за это тоже платят не меньше десятки за штуку, так что выиграем мы не сотню, а побольше. Участники платят по десять шиллингов с головы.

— И неизвестно, что из этого дальше может получиться…

— Снова в точку! Займешь первое место в таком марафоне, и уже есть с чего начать.

— А хорошо было бы начать вместе, правда, Арти?

— Так оно и будет. Тебе нравится вот тот многоэтажный дом на холме?

— Очень! Мне вообще нравятся дома на Кингс-Кросс.

— Мы снимем квартиру на верхнем этаже! — Слоун воодушевился, его глаза блестели. — Откуда все видно. Чтобы по ночам внизу горели огни всего города. Вот что мне по вкусу!

— И мебель у нас будет хорошая и все остальное тоже!

Пегги теснее прижалась к нему. Если бы она не пришла на танцы, когда он ее пригласил, ничего этого не было бы! И она все еще ходила бы гулять с Элис, которая без конца твердила, что ее ни один мужчина не проведет, нет уж, — пусть только он появится!

— Все будет хорошо, правда, Арти? — сказала она вслух.

Хорошо! Ну конечно же! Он сказал:

— Экстра-класс! Вот как это будет. Мы знаем, чего хотим, крошка. Не то что этот типчик в парке. Вот уж он доводит свою жену, если только он женат!

Пегги тихонько засмеялась.

— Ты ведь не будешь меня доводить, Арти?

Его рука под ее локтем украдкой скользнула выше.

— Ты же меня знаешь, Пегги. Я из тех, кому можно доверять.

— И ты мне тоже можешь доверять, Арти. А я всегда думаю то, что говорю.

— Ну, а я хочу говорить то, что я думаю, всегда, не заботясь, кто там еще что говорит. Если человек может всегда прямо говорить все, что думает, значит, он на коне.

12

Вокруг бухты царило тихое спокойствие. Дети играли на узкой полоске пляжа и плескались в лениво набегающих волнах. Родители сидели на песке с книгами и журналами, либо прогуливались по берегу. Большие особняки над обрывами, их широкие лужайки и безупречные сады, их частные пристани и лодки представлялись Риджби надежным оплотом безмятежного существования, зримым воплощением весомого и таинственного богатства.

Для Эдит Саймонсен они были прошлым, а в настоящем воплощали только тихую печаль о покойном муже, человеке, который оказался неудачником, но не в ее глазах. Потеря особняка для нее символизировала не его банкротство, а банкротство окружающего мира.

Эти воспоминания заставили ее снова посмотреть на человека, который сидел с ней рядом. Но, разумеется, подобные сравнения нелепы. С одним она прожила большую часть своей жизни, другого знала всего несколько месяцев: отношения, которые больше всего походили на молодые побеги, пробившиеся из старого пня.

Он был неизменно заботлив и внимателен, а его нежелание касаться своего прошлого скорее говорило о хорошем вкусе, как и его одежда. Однако некоторая его робость порой заставляла ее задумываться, каким, собственно, был его прошлый опыт. Вот как в тот воскресный вечер, когда она впервые пригласила его к себе.

Когда она вернулась из кухни, он рассматривал серебряный подсвечник — один из наиболее ценных обломков былого, как и итальянские часы, японские миниатюры, лиможские эмали удивительно тонкой работы, хотя и чересчур пестрые, и кушетка, которая в момент катастрофы находилась у краснодеревщика.

Он поставил подсвечник на место слишком поспешным движением, и, чтобы рассеять его смущение, она сказала так, словно эта тема интересовала их обоих.

— Английский восемнадцатый век, Джо. Какие роброны и кружевные жабо освещал он в свое время!

— Да, — ответил он и объяснил, будто оправдываясь: — Я хотел найти дату его изготовления. Мне так и показалось, что это большая старина.

Она чувствовала, что его суждения в подобных вопросах были скорее инстинктивными и довольно поверхностными, она заметила это еще во время их первого разговора в картинной галерее; но сам он был настоящим, каким бы ограниченным ни казался его опыт. Любопытство — обычная женская слабость. Что ж, ей придется подавить свое любопытство, поскольку у нее нет ни намерения, ни даже особого желания узнать больше, чем он сам хочет ей рассказать.

К этому времени Риджби уже чувствовал себя в обществе Эдит достаточно уверенно, хотя и теперь его но временам охватывало сомнение и он начинал в мельчайших подробностях вспоминать их последнюю встречу, критически оценивая каждое свое слово и движение, но, к счастью для себя, уже не так строго, как прежде. Создав некий смутный фон финансовой деятельности, чтобы как-то отвечать на ее редкие вопросы, касавшиеся его прошлого, он сумел удовлетворить ее любопытство. Теперь его гораздо больше тревожило настоящее. И на службе и дома в «Апартаментах» он ощущал себя изгнанником, вынужденным скрываться. Только в такие часы, как сегодня, он бывал свободен. Годы изгнания, часы свободы! И эти часы необходимо было превратить в годы. Другой Эдит он не встретит.

Он услышал ее слова:

— У этих особняков над обрывом ужасно самодовольный вид, словно они считают, что надежно отгорожены от всех забот мира, не правда ли?

— Да, они не похожи на многоквартирные дома и коттеджи, — ответил он. — Пожалуй, в каждом из них есть что-то от средневековых замков, какой-то феодальный дух.

Она улыбнулась.

— И все же это может быть только фасад — как мундир на манекене.

— Как и многое в жизни, — ответил он. — Вам не кажется?

— Не знаю, Джо. Я вела жизнь, которую можно назвать пассивной. И собственнический инстинкт у меня был развит мало. Может быть, благодаря счастливому браку.

— Для большинства обладание собственностью — во многом залог общественного положения. Впрочем, как вы сказали, это, возможно, только фасад, — ему показалось, что он начинает говорить о своем собственном крахе. Нужно было переменить тему. Но первой заговорила Эдит, указывая на другой берег бухты:

— Видите вон тот большой дом на мысу? У которого сад подходит к самой воде? Кажется, я его узнаю. Он называется «Пристань», и я месяца два назад провела там воскресенье. Помните, я вам рассказывала?

Риджби поглядел на дом, стоявший в гордом одиночестве, — символ всего, к чему стремился он сам и чего так и не достиг. А Эдит была там в гостях — это особенно резко подчеркнуло разницу их общественного положения, и он лишь с большим усилием заставил себя спросить:

— А чей этот дом, Эдит?

— Некоего Рокуэлла. Управляющего какой-то большой страховой компании. Морганы (те, с кем я туда ездила) наши старые друзья, но с Рокуэллами я раньше знакома не была.