Мой хозяин. Я не твоя собственность - Алиса Ковалевская

как только мне его всучили. Подарок политического деятеля, с весьма своеобразным взглядом на этот мир. Вид у сына, когда он вернул мне птичку, был тот ещё. Избавившись от неё, он разве что руки об себя не вытер, сказав при этом, что дятел дохлый и его надо закопать. Устами младенца, что говорится.

— Повезло, — согласился я.

А ведь и в самом деле повезло. Раскладывая сейчас всё, я понимал, что дал маху. Это только на вид Милана казалась наивной, на деле же наивной она не была даже шесть лет назад. Скорее, открытой и ранимой. От того-то и было так страшно за неё. Желание пустить той надменной стерве пулю в голову не исчезло, а стало только сильнее, когда я вспомнил, как Мила бежала по лестнице вниз. Её чистые голубые глаза и стоящие в них слёзы. Подтянул брючины и шумно вдохнул через нос.

— Вандор. – Я повернул голову к Алексу. Серебристый блеск его глаз мне не понравился, как и то, что он сказал: — Я хочу знать, ты со мной? В любое дерьмо со мной?

— Что за дерьмо? Ты во что ввязался?

Он тряхнул головой. Скривил губы.

— Рано говорить об этом. Но я должен быть уверен, Вандор, — щурясь, он посмотрел мне в глаза. – Не хочу тебя втягивать. Но знать мне нужно.

— Ты и так знаешь.

Алекс хлопнул меня по плечу и встал. На первый взгляд ничего не поменялось. Только в воздухе повисло ощущение опасности.

Чёрт подери! Что опять задумал этот сукин сын?!

Подняв с газона мяч, Алекс кинул его обратно на траву и пнул. Прошёл вперёд и остановился в тени дома.

— Алекс, — окликнул его.

Он повернулся.

— Я с тобой, даже если ты решишь вывернуть эту землю кишками наружу.

— Примерно это я и собираюсь сделать.

7

Проводив выскользнувшую в сад чёрной кошкой Стэллу, я пошла укладывать детей. Сегодня мне особенно хотелось сделать это самой. Было уже темно, дорожки у дома выхватывал только свет фонарей и включенные фары машины Алекса. Доминика уснула быстро. Её кудрявые тёмные волосы рассыпались по бледно-розовой наволочке, а губы приоткрылись. Дыхание было размеренным и сладким.

— Спокойной ночи, мамино Солнышко, — прошептала я, выключая бра. Моё сердце сжималось от любви и нежности к ней.

Она была прекрасна даже в тот момент, когда только-только появилась на свет. Роды были изматывающими, но стоило уставшей акушерке приложить её к моей груди, стоило мне почувствовать её тепло, услышать первый крик, я забыла обо всех мучениях. Разве может мать ничего не почувствовать, глядя на своего новорождённого ребёнка? Мать – нет. А раз так, то к чему думать о том, чего у меня никогда и не было?

Перед тем, как пойти к сыновьям, я посмотрела в окно. Как раз в этот момент к машине подошла Стэлла. Дверцы хлопнули, фары мигнули.

Шесть лет назад мы со Стэллой были двумя потерявшимися, испуганными и израненными зверьками, которых не ждало ничего, кроме унижений и страха. Так я думала тогда. Уверена, что и Стэлла тоже.

Отогнав воспоминания, я пошла в комнату к Дане. Поцеловала его, уже спящего, прикрыла одеялом голую стопу и зашла к Марку. Тот заворочался под одеялом.

— А зачем папе мёртвый дятел? – он тоже уже засыпал. Но, видимо, вопрос мучил его слишком сильно, чтобы отложить до утра.

— Его привёз ему один дядя. А папа… Он забыл про него.

Я поглаживала сына по голове. Кожа у него была бронзовая, как и у его отца. Красивый ребёнок. Когда-нибудь он вскружит голову какой-нибудь девчонке, вроде меня, и та пропадёт в бездне его синих глаз. Я улыбнулась, накручивая прядки отросших волос на палец.

— Лучше, когда птицы живые, да?

— Да, — ответил сын. – Мам… Мне нравится Милка. Только почему её зовут Милка?

— Потому что её зовут Милка, — сказала с улыбкой. – Тебя вот зовут Марк. У каждого из нас есть имя.

— И фамилия, — добавил сын. – И ещё мама. Милка мама Малой, а ты моя.

— Да, — отозвалась негромко, продолжая перебирать его волосы. – И мама.

Вскоре старший сын тоже уснул. Некоторое время я ещё сидела рядом и смотрела на него. Как же много ему ещё предстоит познать. Радости, счастья, горя и разочарований. Но от этого никуда не деться. И даже то, что мамы есть не у всех, как и фамилия, и дом, ему тоже только предстоит узнать. Слава Богу, не на собственном опыте.

Я должна сделать всё, чтобы он понимал – то, что есть у них с Данилом и Доминикой – не данность, а великое благо, щедрый дар свыше. Как и возможность ходить, дышать, говорить. Это подарок жизни, который нужно ценить. Дом, мама, папа, друзья. Любовь. И я тоже буду ценить. Любовь – особенно сильно, потому что только благодаря ей у меня есть всё, чем я живу и дышу. Только благодаря ей у меня есть сама жизнь.

Зайдя в едва освещённую спальню, я кинула халат на пуф у окна. Поймала на себе взгляд Вандора. Лёжа в постели, он опирался на согнутую в локте руку и смотрел на меня.

— Что у тебя опять за дела с Алексом? – Стянула резинку и, взяв расчёску, провела ею по волосам.

Злость на Вандора то проходила, то опять возвращалась. Вот и сейчас я чувствовала лёгкое раздражение, хотя днём оно как будто оставило меня бесследно. Но как только Вандор откинул одеяло, как только я юркнула к нему, «как будто» не стало. И раздражения тоже не стало. Скорее это были остатки пережитого разочарования.

— Мелочи.

— То-то я и смотрю, вы эти мелочи с ним весь вечер обсуждали.

— Вы же со Стэллой тоже что-то обсуждали.

— А кто тебе сказал, что мы обсуждали мелочи? – я игриво поцеловала его в ключицу. – И потом, мы же девочки.

Вандор вдруг схватил меня за плечо и перевернул на спину. Навис сверху. Лицо его оказалось поглощённым тьмой, различить можно было только неясные черты и глаза. Тяжёлый, он прижимал меня к постели и смотрел сквозь темноту, превращая моё сердце в трепещущую в груди бабочку.

Подняв руку, я убрала с его лба волосы. Дрожащими от нахлынувших чувств пальцами провела по линии носа, по губам.

— Давай