Война по умолчанию - Леонид А. Орлов

Вы сами не очень умело это скрывали и пару раз выдали себя. Вопрос у меня к вам далеко не праздный. Мне бы добраться до вашего руководства. Вы же понимаете, что без документов во время назревающей гражданской войны шансов выбраться у меня никаких. Тут замешана иностранная разведка. Давайте по-честному. Я вам свою правду, а вы мне свою. Мне мое сердце подсказывает, что нам с вами дружить еще долго придется. Вы ведь тоже не на пикник приехали, и у вас тоже, как я понимаю, нет документов.

– Да, вы правы, – согласился Яковенко и опустил голову. – Расскажите сначала о себе вы. Уверяю, вы поймете, что у меня было больше оснований не верить вам, чем вам мне.

– Да-а? – удивился с улыбкой на лице Сергеев. – Вы меня заинтриговали. Но уговор дороже денег.

Свою историю Станислав рассказывал неторопливо, со всеми эмоциями, которые его одолевали в тот или иной момент, со всеми сопутствующими размышлениями. Он знал, чем больше жизни он вложит в свой рассказ, тем быстрее ему поверит Яковенко. Чем больше мелочей, тем больше рассказ похож на правду.

Борис Иванович слушал, то и дело снимая шапку и поглаживая себя по лысому темени. Потом взял у Сергеева «батарейку», покрутил ее в руках и вернул.

– Да, в ней что угодно спрятать можно. В наше время техника до такого дошла, что можно все тома «Войны и мира» Толстого в виде микрофильма в такой объем спрятать. Я видел такие штуки.

– Откуда? – удивился Сергеев, радуясь, что Яковенко ему, кажется, поверил. – Где вы видели?

– А вот это уже часть моей истории, – вздохнул спутник и замолчал на минуту, прислушиваясь к стрельбе где-то в паре кварталов от них. – Вы правильно поняли, я работаю в нашем посольстве. Водителем. А попал в историю, далекую от своих служебных обязанностей. Хотя, может, как раз потому и попал, что водитель.

– Вы не нервничайте, Борис Иванович, – посоветовал Сергеев. – А то снова начнете говорить много лишнего. Так что у вас произошло, как вы здесь оказались, более чем в шестистах километрах от столицы?

– Я вам фамилий называть не буду, сами понимаете, какое дело, – продолжил Яковенко. – Отправились мы сюда вдвоем с одним из сотрудников посольства. Нужно было забрать какие-то секретные документы или, как их еще назвать, разведывательные данные, что ли.

– Вот это у вас информированность, – недоверчиво покачал головой Сергеев.

– Погодите, не удивляйтесь, – поднял руку Яковенко. – Так вот, приехали мы в Тимишоару. Мой товарищ встретился с кем положено, получил сверток. И на этом везение наше кончилось. Охотились за этим свертком. Кто и где продал нас, не знаю. Разведка у них, всякое бывает, я знаю. Так вот, напали на нас, обстреляли. Я еле увел поврежденную машину, а сотрудник наш, стало быть, ранен сильно. Я его перевязываю, а он знай все меня инструктирует. И, чтобы я проникся важностью вопроса, он мне все и рассказал. По его словам, они в Тимишоаре собирали сведения о том, как западные страны готовят здесь переворот. И не только Румынии это касается, а и других социалистических стран, а может, и Советского Союза.

– Ничего себе! – присвистнул Сергеев. – И что же дальше?

– Я вот тоже, как и вы, глаза-то вытаращил, а он мне велит сверток забирать и скрываться. Говорит, что в этом свертке информации много, ее по крупицам собирали, со всеми доказательствами, фактами, кино– и фотоподтверждениями. И именно в Тимишоаре, потому что запад Румынии самый пестрый в этническом смысле, тут легче работать, легче найти оппозиционеров и инакомыслящих разных мастей. Только вот опоздали мы всего на пару дней.

– И где ваш раненый товарищ?

– Умер он, – хмуро заявил Яковенко.

– Умер? А тело?

– Не поняли вы, – нахмурился собеседник. – Он меня прикрывал, хотел, чтобы преследователи подумали, что посылка погибла. Он говорит: ты, Боря, язык хорошо знаешь, по-любому за своего сможешь сойти. Сел за руль, отобрал у меня документы сотрудника посольства и поехал. А отъехав сотню метров, взорвал себя гранатой с машиной и важными документами. Вот так-то.

– И вы весь этот архив оставили в милиции, куда вас забрали? – опешил Сергеев.

– Не-ет, – улыбнулся Яковенко. – Спрятал я его, как только волнения начались. Хотел осмотреться, а потом придумать, как быть дальше. То ли с архивом пробираться в Бухарест, то ли спрятать его надежно здесь и двигать налегке, а уж там начальство пусть меры принимает. Не успел я осмотреться. Архив спрятал, а потом меня под микитки и в камеру вместе с митингующими. Случайность, но вот так получилось.

Глава 3

17 декабря. Бухарест

До рассвета оставалось немного, а министр национальной обороны Василе Миля еще не ложился. Седовласый 62-летний генерал с высоким лбом и тонкими губами, всегда подтянутый и выдержанный, сейчас Миля кричал в трубку полевого телефона, не сдерживаясь ни в интонациях, ни в оскорблениях. Доклады шли один за другим, и все они сводились к одному. Народ вышел на улицы, нужен приказ стрелять на поражение, народ совсем распоясался, громят отделы милиции, подожгли здание горкома партии. Из толпы митингующих слышатся откровенно антисоветские выкрики.

Убеждать и работать с населением без применения оружия было уже бессмысленно. Все были напуганы. От самого молодого неопытного лейтенанта милиции до командиров дивизий, которым приказали вывести войска из гарнизонов и ввести в Тимишоару бронетехнику. Наладить работу с демонстрантами не смогли, ситуация вышла из-под контроля. Секуритате не предоставила вовремя информацию, не поделилась аналитикой, и теперь все оказались перед фактом, что на западе страны назрел антигосударственный кризис.

– Товарищ генерал, а если будут звонить из Будапешта? – выбежал следом за министром его адъютант.

– Я в войсках, – коротко отрезал Миля и сел в служебную машину.

Следом тронулся армейский «Додж» с четырьмя автоматчиками личной охраны. Миля ерзал на заднем сиденье машины, ему никак не удавалось поправить полу шинели, он по привычке беспокоился, что шинель помнется и он будет выглядеть неопрятным. Министр национальной обороны, еще будучи начальником генерального штаба, привык считать себя образцом подтянутости.

Нервничать было из-за чего. Каждое решение, которое обдумывал генерал Миля, не казалось ему надежным и оптимальным. В каждом решении была опасность политической ошибки, а для министра народного правительства и члена Центрального Комитета коммунистической партии ошибка в такой ситуации равносильна смерти. И не только политической. Миля хорошо знал Чаушеску, знал его решительность и непримиримость в вопросах распределения ключевых государственных и политических постов.

У ресторана на берегу Локул-Мори генерал