Чаша императора - Луи Бриньон

— Супруг мой, это недоразумение… Позвольте, я всё объясню…

— Замолчите, сударыня, — резко прервал её граф Шеверни, — мне уже успели объяснить, что из соперников моих можно собрать двор, не меньше королевского. Одним, правда, сегодня едва не стало меньше…

— Анри… — голос графини стал томно-снисходительным. — Право же, что за дикость… Вы же знаете, я люблю только вас. Маленькие шалости… их даже королева-мать вполне поощряет.

— Речь идёт о моей чести, сударыня. Впрочем, полагаю, ни вам, ни вашему очередному любовнику это слово не знакомо — обернитесь: ваш кавалер явно желает покинуть нас, не попрощавшись.

Мужчина, который успел тихо сползти с кровати, застыл, согнувшись, с протянутой к висящей на спинке кресла перевязи со шпагой рукой.

— Ну что же вы, сударь?.. Вы сделали верный выбор — именно шпага понадобится вам сейчас более всего. За шпагу, сударь, за шпагу! Защищайтесь, или, клянусь честью, я сверну вам шею, как недобитой на охоте перепёлке. Ну?!

Граф рывком расстегнул колет — пуговицы горохом посыпались на дорогой паркет, сбросил с плеч камзол, оставшись в одной рубашке с распахнутым воротом. Шпага со свистом покинула ножны и острие её угрожающе блеснуло.

Бледный до зелени молодой человек отпрянул, не сводя пустого от страха взгляда со шпаги графа, но всё же сделал шаг и, нерешительно вытянув свой клинок из ножен, встал в позицию.

Шпага в его руке подрагивала, но первый выпад шпаги графа парировала… Почти успешно – рука молодого человека дрогнула, клинок скользнул по клинку, отразив луч заходящего солнца, и острие шпаги графа пронзило сердце неудачливого любовника. Ослабевшая рука выпустила шпагу, гарда её звякнула о паркет в наступившей тишине неестественно громко, напомнив удар погрeбального колокола. Неотрывно глядя в бледное лицо графа широко раскрытыми голубыми глазами, которые медленно заполняло осознание фатальности и необратимости происходящего,

молодой человек отступил на шаг, другой, прижав ладонь к смертельной ране на груди,

споткнулся, наступив на серебряную пуговицу, отлетевшую с колета графа, и, вдохнув со всхлипом последний раз в жизни, опрокинулся на окно. Звон разбитого стекла смешался с криком графини, разноцветные витражные осколки брызнули в разные стороны, придав этой трагической сцене оттенок комедии масок, мёртвое уже тело упало на камни замкового двора.

Агриппа, ставший свидетелем семейной сцены и второй за день дуэли графа, молча смотрел, как граф, подойдя к неверной супруге, отступившей к дальней стене и глядевшей на окровавленную шпагу в его руке с ужасом, как-то сразу ссутулился и с горечью произнёс:

— Я ведь любил вас больше жизни. Я готов был умереть ради одной вашей улыбки. Вы же… твердили мне о своей любви, но, стоило лишь мне ступить за порог, оскверняли это святое чувство. Вы растоптали всё, во что я верил, чему поклонялся. Простить я вас не в силах, но и лишить вас жизни не могу. Возьмите столько золота, сколько вам нужно, и прочь отсюда. Прочь – в монастырь, к новому любовнику, куда угодно.

На мгновение задержав взгляд на некогда горячо любимом лице, сейчас подурневшем от пережитого страха, граф резко отвернулся и быстрым шагом покинул опочивальню супруги.

Агриппа последовал за ним. Как ни странно, графиня Шеверни всколыхнула в нём сочувствие.

Граф проявил себя человеком чести — и упрекнуть в такой ситуации его не смог бы и самый строгий блюститель чести и морали, но… но… Незавидное положение женщины вызывало в

Агриппе щемящую сердце жалость к красивой женщине, которая могла бы блистать в свете,

составить счастье достойного человека и в одночасье лишилась всего.

— Анри… простите меня… — донёсся им вслед дрожащий голос графини.

Агриппа нагнал Шеверни во дворе. Граф молча поблагодарил его отрывистым кивком и предложил сопроводить его к королю. Они уже садились в седло, когда запыхавшийся слуга окликнул графа:

— Ваше сиятельство!

Граф обернулся.

— Ваша жена… госпожа графиня… она… Она покончила с собой…

— Как? — только и спросил с каменным лицом граф.

— Заколола себя… шпагой…

Граф некоторое время молчал, опустив глаза, а потом негромко проронил:

— Отвезите тело графини в монастырь. Пусть помолятся за неё и похоронят… с достоинством… как подобает графине Шеверни.

Граф тронул коня. Они вместе с Агриппой выехали из замка и направились обратно в Нерак.

Далее путь их лежал к королю.

Глава 10

«Чем не мельник», — думал Агриппа, приближаясь к королю Наварры. Тот сидел в одиночестве на пеньке возле мельницы. Прямо над венценосной головой со скрипом, медленно вращались деревянные крылья. Вся неприхотливая одежда, включая и весьма невыразительную шляпу,

которую Беарнец потом снял и отложил в сторону, была выпачкана в муке. Даже на лице были заметны белые пятна. И так невысокого роста, сидя он казался ещё ниже. Когда Агриппа с графом Шеверни спешились и подошли к нему, он занимался тем, что стряхивал муку со своей бороды. И хотя вид у него был вовсе не королевский, в уголках глаз, как всегда, мелькали весёлые искорки.

— Ваше величество, — оба сняли шляпы и поклонились. Граф Шеверни тут же учтиво отошёл на почтительное расстояние, понимая, что король желает говорить со своим посланцем наедине.

— Не стоит так строго соблюдать этикет, друзья мои, — Генрих Наваррский всегда говорил непринуждённо, голос у него был приятный, хотя и несколько хрипловатый. — Берите пример с моих придворных. Как только я приезжаю на мельницу, у всех находятся неотложные дела.

Вначале это обстоятельство меня задевало. Ну а потом я осознал, насколько приятна может быть такая работа. Труд мельника, он совсем не лёгкий. И одиночество весьма и весьма способствует хорошему результату.

— Вам нельзя оставаться одному, — осторожно заметил Агриппа.

— И почему же? — поинтересовался король.

— Ваше величество, произошло очень много событий. Папа издал буллу, отлучающую вас от церкви и лишающую права на трон Франции. Герцог де Гиз собирает армию. Вы для него — самый главный враг. Король Франции объявил вас врагом короны. Сюда можно добавить ещё и призыв католической церкви уничтожать протестантов. А вы наш предводитель, наш король, наше знамя. Причин слишком много, чтобы не позволять вам оставаться в одиночестве и без всякой охраны. Слишком многие желают вашей смерти, мой король.

— Ты прав, мой добрый друг Агриппа, — с печальным видом отвечал король, — все эти кузены и дяди кардиналы только и мечтают отнять у меня последний клочок земли. Это, между прочим,

одна из причин, побудившая меня обучаться ремеслу мельника. Если они позволят оставить мне эту мельницу, я обучусь ещё и ремеслу пекаря. Кто — то же должен кормить любовников моей милой Марго. А их немало.

— Вы шутите… в столь непростых обстоятельствах и в вашем положении…

— А что не так с обстоятельствами и моим положением? — усмехнувшись, весело удивился Генрих

Наваррский. — Слава Господу, король Франции меня ненавидит меньше, нежели короля Испании.

Тёща всё время пытается отравить, супруга изменить, её кузены — убить. Я уж не говорю о Папе.

Он, хоть и не доводится мне родственником, однако старается не меньше других. Разве это не повод для веселья, мой добрый Агриппа?

Агриппа не смог удержаться и громко расхохотался. Генрих же Наваррский, широко улыбаясь,

встал с места и, похлопав по плечу Агриппу, глубокомысленно обронил:

— Кстати, я и на самом деле не собираюсь расставаться с мельницей. Понимаешь, Агриппа, я уже свыкся с мыслью, что она принадлежит мне. Так что придётся поломать голову над тем, как нам её сохранить. Здесь неподалёку есть красивый луг, — Генрих Наваррский взял Агриппу под руку,

— там ты и расскажешь обо всём. Красота цветов немного смягчит горечь от вестей, которые ты привёз. Ибо, как мне видится, ничего хорошего я не услышу.

Агриппа кивнул головой.

— Против нас восстают все. Герцог де Гиз оказывает огромное влияние на короля. Что ещё хуже, его буквально боготворит весь Париж. К тому же мне стало известно, что герцог пользуется поддержкой Папы. Я лично наблюдал встречу Гиза с «Чёрным Папой». Иезуиты так же оказывают ему поддержку. В этом не приходиться больше сомневаться.

— Подробней, мой друг Агриппа. Подробней…

Беседа продлилась более часа. За это время они успели обойти весь луг. Агриппа рассказал всё без утайки. Всё, за исключением… последних событий связанных с таинственным орденом и его главой, о которых он не мог и не хотел упоминать. Генрих Наваррский всё это время очень внимательно слушал. А потом стал задавать вопросы — он спрашивал обо всём, особенно его интересовало, что Агриппа видел по пути в Париж и обратно. Агриппа откровенно рассказал и о ненависти по отношению к протестантам, и о шайках головорезов и мародёров, которые бродили в поисках добычи. Короля интересовала любая мелочь. И лишь нахмуренные брови показывали,