Пробный шар - Вячеслав Рыбаков

— Ты учишь моему спокойствию. Как можно быть и спокойным и добрым? Для этого надо стать картиной. Ты еще не понял, как это замечательно иметь возможность в любой момент уйти. Или еще не научился… Вот тебе и приходится убивать. Уйти далеко-далеко, совсем, и вернуться лет через пять или восемь, руководствуясь лишь собственным желанием… и сосчитать, сколько на твоем лице прибавилось морщин, а на кладбище у замка крестов…

Он покачал головой. Она замолчала. Шелестел ветер. Покачивался полог.

— Боже правый… Неужели для тех, кто любит меня, — я такая же трусливая, эгоистичная тварь, как ты — для меня?

Она встала — юная и грациозная, как всегда. Как всегда. Как вечно.

— Я ухожу, — предупредила она. — Ты много себе позволяешь.

Он молчал. Она стала пятиться к картине, с любопытством — на сколько хватит его воли — глядя ему в глаза. Он смотрел то на нее, то на примятое одеяло, где она только что сидела, словно живая, — и лишь в последний миг вскочил с криком:

— Нет!!! Не уходи!!!

Картина сомкнулась. Какой-то миг тело женщины казалось настоящим, и дышало, и длинные волосы колыхались от сквозняка. Потом все неуловимо замерло и разгладилось, став таким же, как сад вокруг.

Жермен с размаху ударился лицом о золотую раму.

Над входом в кафе пылали золотом неоновые яблоки, и надпись "Жоли жардэн" вспыхивала и гасла с немыслимой частотой. Едва войдя, барон понял, что надежды нет. Сабина, в обычном своем свитере и юбке до колен, сидела за их столиком, поставив локти на невидимое пятно — след яда. Не видимое никому, кроме барона. Издалека улыбаясь, барон подошел к ней, чувствуя прилив нежности — как всегда перед прощанием, когда все уже решено, и мираж освобождения маячит впереди, и могильщик уже получил задаток.

Они поцеловались.

— Здравствуйте, — сказал он.

— Добрый вечер, — отозвалась она. — Простите, что не пришла вчера. Ужасно много работы, и бьюсь сейчас за эту пресловутую прибавку… Вы не сердитесь?

— Нет. Разве я имею право на вас сердиться?

— Конечно, — она улыбнулась так нежно, что он похолодел. Еще два часа, уговаривал он себя. Потерпи. Совсем недолго.

— Жермен, — сказала Сабина, серьезно глядя на него. — Я, вероятно, вас огорчу.

— Я слушаю, дорогая, — ответил он рассеянно. Он приготовился не слушать, не обращать внимания на слова, взгляды и просьбы, потому что все это доставляло ему невыносимую, нечеловеческую боль.

Она нервно затянулась. Аккуратно, изящно стряхнула пепел.

— Вы, вероятно, еще не поняли, — отрывисто произнесла она. — Я не люблю вас.

Барон окаменел. А она, коротко заглянув ему в глаза, опустила взгляд и заговорила быстро-быстро.

— На какой-то момент мне показалось. Но это не так. Я очень хорошо к вам отношусь, это правда. Если захотите, я конечно же буду продолжать нашу связь, мне действительно с вами приятно. Наверное, я буду рада иметь от вас ребенка. Не сейчас, позже — когда получу прибавку. Я не хочу стать зависимой. Но я… люблю человека… который оставил меня. Давно. Наверное, я буду любить его всегда. Я ваша, поймите, но…

Барон недоверчиво смотрел на нее. Она куснула губу.

— Теперь как вы скажете, так и будет.

С улицы раздался нарастающий, горячечный грохот многочисленных копыт. Кто-то тоненько завизжал, и сейчас же угрюмый хриплый голос взревел: "Именем короля!" Возле головы графини, всколыхнув пышную ее прическу, грозно пронесся жесткий темный вихрь, и короткая стрела со свербящим тугим звуком, трепеща, вонзилась в стену; странная тень ее легла на стол, между рюмкою арманьяка и салатом "шу-каротт". Сабина, даже не вздрогнув, курила.

— Право, графиня… — потрясенно выговорил барон.

Она вскинула на него удивленные глаза.

Грохот галопа пролетел мимо и исчез вдали.

Словно воздух стал свежее и свет — ярче. Она не любит, с восторгом понял барон. Удивительное чувство беспредельной свободы затопило его. Не любит! Он не виновен!! Она просто рада быть с ним, как он — с ней; ему не надо притворяться!

Лопнула извечная завеса. Прорвался круг мыслей и чувств, обкатанных и затверженных десятилетиями, и нечто совершенно новое полноправно и цельно вошло в мир барона, в самые сокровенные его бездны. Словно впервые барон почувствовал, как прекрасна дама, сидящая с ним рядом. Словно впервые увидел, как расцветает ее улыбка.

— Графиня… — выговорил он. — Я всей душою молю вас о разрешении по-прежнему быть подле вас… — он запнулся, но слова сами сыпались изо рта, и лишь вслушиваясь в их чарующие звуки он осознавал их неожиданную и неоспоримую правоту. — Я почту за честь, если вы дадите мне возможность продолжать мои попытки завоевать ваше неуступчивое сердце…

Она засмеялась.

Словно впервые барон увидел, как нежно и привольно она смеется.

Она не посягает на прошлое!

— Жермен, не надо, — сказала она. — Я рада, что вы останетесь, но пусть все будет как было.

Потом они болтали о пустяках. Барон легко смеялся, чувствуя восторг и преклонение. Сейчас мы поедем к ней, думал он, и от юного возбуждения его била дрожь. К ней, только к ней. Никогда — ко мне.

— Ну, мне пора, — сказала Сабина и поднялась. — К сожалению, Жермен. Нет-нет, не надо меня провожать…

— Позвольте, графиня! — изумился барон. — Это безумие!

— Я с удовольствием пройдусь пешком.

— Одна, в столь поздний час… Разве позволительно даме вашего положения…

— Я люблю быть одна.

— Да, разумеется… но улицы города Парижа ночью опасны…

— Жермен, сейчас не средневековье! — засмеялась она.

— Что? — не понял он и швырнул деньги на столик. — Вы… не позволите мне быть сегодня с вами?

Она мягко взглянула на него.

— Я позову вас… послезавтра. И буду рада. Хорошо?

Он уже открыл было рот, чтобы повторить свою просьбу, но смолчал. Что ж, пусть. Безмятежность не откликается на просьбы, ему ли этого не знать. Обида душила его. Он улыбнулся самой галантной улыбкой и произнес, с трудом выдавив эту злобную чушь:

— Воля дамы — закон.

— Чао, — она легко поцеловала его в щеку.

— Салю.

Послезавтра, думал он, садясь в машину. Послезавтра… Он горел. Он с силой стиснул баранку обеими руками, жилы рельефно проступили под смуглой кожей. Оглянулся на графиню. Немыслимо. Придерживая платье, чтобы не мешало при ходьбе, чтобы пышная жемчужная оторочка не касалась тротуара, она медленно проплыла мимо — ослепительно женственная, недоступная. Барон, кусая губы, смотрел ей вслед. Так и не обернувшись, даже не махнув ему на прощание, она исчезла за углом. Как же она пойдет одна? Немыслимо. Барон вновь вышел из машины, желая все же броситься следом, но вдруг ему пришло в голову, что за углом ее ждут, оттого-то она и отделалась от него. Он похолодел от ярости; немедленно он услышал доносившийся из-за угла мужской голос и серебристый смех графини. Стиснув эфес шпаги, барон ринулся в погоню. Но там уже никого не было, улица была пустынна, только в полусотне шагов впереди медленно шла, удаляясь, какая-то простолюдинка в невообразимо бесформенном и безобразно коротком одеянии. Барон вбросил шпагу в ножны. Наверное, их ждала карета.