Свита Мертвого бога - Владислав Гончаров

Джарвис понимал, что это неспроста. В настоящее время архиепископ Кильседский был фактическим правителем Лаумара, незримо стоящим за всеми решениями Народного собрания – как во внешней, так и во внутренней политике. Однако и помимо этого про него ходило множество странных и разноречивых слухов, причем не только в Лаумаре, но и за его пределами. Утверждали, что своей личной мощью он заткнет за пояс любого солеттского мага, что он способен призывать себе на помощи странные силы… мало того, что клириков, способных овладеть этими силами, становится в Лаумаре все больше и больше! Правда, ничего конкретного в этих разговорах не содержалось, ибо служители блаженного Мешнека были еще более неразговорчивы, чем простые лаумарцы. Однако сейчас все эти сплетни пришли Джарвису на ум – и его спине стало холодно.

Ломенархик тоже узнала своего врага: из-за спины Джарвиса послышался сдавленный стон, в котором смешались ненависть и страх – непонятный страх перед абсолютно безоружным стариком, который к тому же находился далеко и вряд ли мог принести какой-либо вред. Однако девушка, не очень хорошо осознавая, что делает, крепко вцепилась в запястье «своего рыцаря».

Архиепископ медленно поднял правую руку, будто приветствуя издалека своих врагов. В следующий момент с раскрытой ладони священника сорвался шар из бледного огня и метнулся вниз со скоростью, несколько меньшей, чем у снаряда катапульты – прямиком к Джарвису и ведьме.

Ломенархик еще крепче сжала пальцы на запястье Джарвиса, а свободную левую ладонь поднесла к глазам, будто пытаясь заслониться от яркого света. В тот же момент огненный шар, не пролетев и половину расстояния до баржи, взорвался желтыми искрами, которые с шипением осыпались в воду.

Выпустив руку Джарвиса, ведьма выкрикнула что-то длинное и непонятное, показавшееся принцу бессмысленным набором слогов, и отступила на шаг. С удивлением и страхом Джарвис увидел, как стройную фигуру, затянутую в металл, очерчивает по силуэту холодное серебристое сияние. Оно разгоралось все ярче, постепенно превращаясь из серебристого в синее. В ответ архиепископ на скале выставил перед собой обе руки, сложенные крест-накрест. Вспышка – и Ломенархик окутал мерцающий синий свет, почти скрывший ее от глаз. Тогда архиепископ соединил ладонями вытянутые руки. Между ними и световым коконом ведьмы протянулась пульсирующая нить света, постепенно становящаяся все толще. Джарвис почувствовал, как бешено пляшут в пространстве вокруг него магические энергии, как растет напряжение – словно сжимается тугая пружина метательной машины…

А затем пружина распрямилась и разлетелась на тысячу кусочков. Световая нить лопнула с грохотом, подобным хорошему раскату грома, ведьма отлетела к ногам Джарвиса, и тот еле успел подхватить отяжелевшее тело. Глаза девушки были закрыты, руки безвольно упали вдоль туловища. Сияние погасло, словно перелившись в скалу, вокруг которой еще некоторое время дрожал синеватый ореол. Ломенархик слабо пошевелилась, что-то простонала, затем открыла глаза и, вцепившись рукой в плечо своего спасителя, кое-как выпрямилась.

Однако архиепископу тоже пришлось несладко – Джарвис видел, что теперь двое спутников поддерживают его под обе руки.

Ломенархик окончательно утвердилась на ногах и бросила ненавидящий взгляд на скалу. Затем сдернула перчатки с обеих рук, оглянулась, подобрала с палубы один из метательных ножей и полоснула себя по левой ладони.

– Что ты делаешь? – удивился Джарвис.

– Уходим! – крикнула она в ответ. – А то он нас и без костра зажарит, как куропаток! Дай руку!

Принц не успел ничего понять, как ведьма схватила его за раненую руку и, надавив на запястье, выпустила немного крови себе на правую, неповрежденную ладонь. А затем воздела руки – на правой кровь Джарвиса, на левой своя – но не к архиепископу, а прямо в зенит, в голубое, без единого облачка, утреннее небо.

С губ ее сорвался новый странный крик. Джарвис с изумлением осознал, что фраза вроде бы меналийская, но произнесена так, словно говорящий совсем не знает языка и выговаривает слова как бессмысленный набор слогов. Что-то вроде «возьми нас в свой оплот», а дальше – совсем невнятица…

А затем принц почувствовал, что призрачное сияние вновь сгущается – но на этот раз вокруг них обоих. Панорама Железной теснины едва проступала сквозь уплотняющуюся сиреневую дымку. Потом раздался тонкий мелодичный звон, словно оборвалась серебряная струна, и все вокруг погрузилось в ослепительно сверкающую тьму.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой Джарвис знакомится с Замком Тысячи Лиц и страдает от не вовремя проснувшейся гордости

Приключилась со мной мистерия:

Мне приснился товарищ Берия,

Подмигнул мне стеклянным глазом

И спросил: «Что дрожишь, зараза?»

Сколько времени прошло с момента битвы у Пьющей Лошади? Несколько мгновений, день, месяц, год? И где он находился все это время?

Джарвис не знал этого. Пелена, которой Ломенархик окутала его сознание, была сродни сну или даже смерти, а миг, когда она рассеялась, стал его пробуждением или воскрешением.

Сначала был только полумрак. Кое-как окинув пространство все еще мутным взором, Джарвис осознал, что стоит в темном и широком коридоре с полом, выложенным цветной мозаикой. Неподалеку от него в кольцо на стене был вставлен факел, горящий странным сиреневым пламенем, и пламя это рвалось клочьями, словно под ветром – вот только Джарвис не ощущал ни малейшего шевеления воздуха. Принц подошел ближе и протянул руку к пламени – невсерьез, сам не зная, зачем, но неожиданно лепесток холодного сиреневого огня сам лег в его ладонь.

Только теперь до него дошло, что он совсем один в этом таинственном коридоре – Ломенархик исчезла, как будто ее не было вовсе.

Покачивая лепесток огня на ладони, Джарвис двинулся по коридору – не на розыски ведьмы, а просто потому, что не век же стоять под факелом. Да и любопытно было, куда зашвырнуло его колдовство Ломенархик.

Коридор, освещаемый лишь огоньком в ладони Джарвиса да редкими сиреневыми факелами, прихотливо изгибался. В неровном мерцающем свете сложно было разглядеть, что именно изображает мозаика на полу – переплетенные стебли растений, водоросли, а может, змей, сплетенных в брачной игре. Или, возможно, все это сразу, ало-зелено-золотое на бело-желтом фоне. Стены, в отличие от мозаики, были темных тонов – то отполированные до зеркального блеска, то усыпанные блестками, похожими на слюду, а то и покрытые, как сырые своды глубокого подземелья, чем-то вроде сбегающих капель воды, сверкающих, подобно алмазам.