Нежность к ревущему зверю - А Бахвалов

"Пусть будут "старые друзья",- решил Лютров,- никуда не денешься, вот только перед ребятами неловко - уединяться после такой оказии..."

В большом номере с половичками возле каждой из восьми кроватей за круглым столом с пустым графином лениво играли в "дурака" Чернорай, Саетгиреев, Тасманов и Костя Карауш. На них были те же кожаные куртки, но вместо форменных - обычные брюки, да вместо верблюжьих свитеров - свежие сорочки. Углин сидел на кровати в голубом исподнем белье и, расставив на доске шахматные фигуры, решал задачу из какой-то старой газеты.

"Ждут. Собрались куда-то, позвонки",- подумал Лютров.

- Леш,- неуверенно начал Костя,- мы тут решили...

- Взять шефство над местным рестораном?

- Поскольку завтра все одно делать нечего... Лютров поглядел на Чернорая и по его улыбке понял:

решай, мол, сам, меня уговорили. Саетгиреев старательно потирал ладонью бритый подбородок, неумело скрывая свое причастие к общему решению. Тасманов переводил взгляд с сидящих за столом на Лютрова и улыбался, как школьник, за чью проделку в переплет попал сосед по парте. Лютров повернулся к Углину, подобравшему под себя худые ноги в шелковых подштанниках.

- Ваше мнение, Иосаф Иванович?

- Противопоказаний нет,- не отрываясь от шахмат, сказал ведущий инженер.- Более того: если начальство решит менять насосы, мы тут поживем.

- Ладно, валяйте.

- Командир, а ты вроде уклоняешься? - поинтересовался Костя Карауш.

- Да я тут своего бывшего курсанта встретил. Зовет к себе, и отказать неудобно.

- Везет людям.

Все, кроме Кости, вышли в коридор. Карауш замешкался у выхода, переступая с ноги на ногу, потирая руки.

- Что, одессит, никак поиздержался? - спросил Лютров.

- Надысь, понимаешь, разгончик учинил в сельской местности...

- Держи, хватит? - Лютров протянул ему двадцать пять рублей.

- Уложусь, надо полагать.

- Ну и смета у тебя, Костик,- заметил Углин.

- Вы, Иосаф Иванович, человек мыслящий, а не понимаете, что ресторан учреждение с накладными расходами... Ну, бывайте.

Отправляясь в душ, Лютров не без интереса восстанавливал в памяти неожиданную встречу с человеком, который и в самом деле однажды чуть его не угробил. Но и оказался виновником другого, весьма важного события в жизни своего инструктора.

Годы в училище, трудные радости постижения дела, посвящения в профессию, внешне однообразные, они остались в памяти как непрерывное восхождение по долгой тропе, в конце которой начинался летчик Алексей Лютров. Он получил диплом с отличием, по еще до того начальник училища предложил ему работать инструктором.

Несколько следующих лет жизнь его не выбивалась из колеи служебного благополучия, и только в самом конце сороковых годов он ощутил первые признаки неудовлетворенности работой.

Сведения о новых самолетах, двигателях, скоростях, о создании школы летчиков-испытателей - все это будоражило воображение как предчувствие начала рождения, грядущего золотого века авиации. Где-то в опытных КБ клокотало настоящее дело, оно манило, работа в училище казалась рутиной, задворками авиации. Было много сил, молодость, чувство свободы, избыток любви к небу.

На имя начальника училища посыпались рапорты с просьбой отчислить в школу летчиков-испытателей. Но бумаги возвращались с неизменным "отказать". Когда Лютров решил, что исчерпаны все возможности, в училище пришел приказ откомандировать в школу одного человека из числа наиболее способных инструкторов. Написав еще по рапорту, инструкторы стали ждать, на кого выпадет жребий.

Это был третий курсант в то утро. Лютров принимал экзамены по технике пилотирования. Задание состояло из обычного комплекса фигур высшего пилотажа: переворот, "петля Нестерова", иммельман и переход в горизонтальный полет.

В верхней точке полупетли при завершении иммельмана курсант потерял скорость, но заученно отдал ручку от себя, ожидая перехода в горизонтальный полет. Не тут-то было. Машина завалилась через нос и, вращаясь, начала падать.

Перевернутый штопор. Ничего необычного. Это была классическая ошибка не очень способных курсантов.

Лютров напомнил:

- Перевернутый штопор. Выводи. Управление оставалось неподвижным. Машина падала, а курсант не отзывался. Забыл, что следует делать?

- Перевернутый штопор,- повторяет Лютров,- нужно убрать газ, ручку на себя, дай левую ногу...

Но ручка перед Лютровым, синхронно связанная с той, что в кабине курсанта, остается неподвижной. Неподвижен и затылок человека в передней кабине, словно все происходящее никак к нему не относится.

Больше ждать было нельзя. Лютров взял управление. Левой ногой надавил на легко поддавшуюся педаль, потянул на себя ручку, но она и не думала перемещаться. Рули? Трансмиссия управления? Что бы там ни было, а земля приближалась, через несколько секунд будет поздно.

- Прыгай! - приказывает он курсанту, с силой надавливая на кнопку СПУ, и, не слыша ответа, чувствует, как сознание охватывает обидное отчаяние, как противно слабеют мышцы. А затылок курсанта по-прежнему невозмутим, словно в задней кабине у него не инструктор, а господь бог... Значит, все? Да, все. Оглохший курсант не думает выбираться из самолета. Оставить его и выпрыгнуть самому? Нет, он не настолько влюблен в себя, чтобы потом долгую жизнь, как вторую тень, носить за собой смерть этого мальчишки, которому вздумалось умирать вот так, головой вниз.

И тогда Лютров подумал о людях, провожающих глазами падающую спарку. Кто из них расскажет брату Никите, единственному родному человеку, о его гибели?

И не стало мыслей. Были сильные руки, было лихое, почти веселое желание испытать себя в последние секунды.

Левая педаль!

Ручку на себя! На себя! Сильнее! Еще!

На мгновение ему показалось, что голова курсанта шевельнулась. Собрался прыгать, дружок? Поздно, милый, посмотри вниз - и ты увидишь, как дрожат листочки.

Ручка согнулась? Подалась?

Спарка лениво прекращает вращение, машина управляема! Лютров дает газ, набирает скорость и от самой земли, когда всем на аэродроме показалось, что они услышали глухой удар упавшей машины, начинает крутой подъем.

Чувствуя прилив торжества над смертью, устыдившейся тупой бессмысленности жертвы, он делает сложную серию фигур, громко называя каждую из них нерадивому курсанту.

- Понял, как надо летать? - озорно спрашивает Лютров. - Понял, как славно жить, как надо бороться и какова на вкус победа?

Но курсант молчал, поглядывая то направо, то налево сквозь стекла кабины. "Что-то неладное с парнем",- решил Лютров.

Он вывел самолет из зоны полетов, стал снижаться.

- Выпускай шасси,- четко сказал Лютров.